возраста, пола и занятий собирались возле единственного источника света и тепла в этом столь враждебном и опасном с наступлением ночи мире.
Вторым же, что увидела в своей жизни новорожденная Теус, с любопытством разглядывающее это странное и пока незнакомое место, в которое она попала своими светло серыми, немного раскосыми глазами – был ее старший брат Авель. Когда ему дали подержать ее, она показалась ему такой мягкой, теплой и легкой, словно пушинка. Ему казалось, что стоит ему пошевелить рукой, и отдающая бронзой кожа его сестры треснет, лопнет от малейшего неловкого движения.
– Я… Я боюсь ее держать, она такая… мягкая, – боясь пошевельнуться, с трудом вымолвил шестилетний мальчик с почти такими же серыми, но чуть более темными, глазами чем у Теус. Только он был светловолосый, а немногочисленные, еще мокрые волосы на ее маленькой головке отливали рыжизной.
Старуха Ингиль – знахарка племени, суетившаяся с бойкостью, несвойственной для ее возраста, вокруг их матери, помогая ей прийти в себя после родов, лишь засмеялась, услышав его слова,
– Люди – дети земли, мальчик. Когда мы рождаемся, мы мягкие и пластичные, словно влажная глина. Но с каждым годом нам кажется, что мы все больше и больше понимаем, как устроен этот мир, наш разум теряет прежнюю гибкость, а характер закаляется жизнью, и мы превращаемся в камень.
– Вы не похожи на камень, – не подумав, ляпнул мальчик и покраснел, поняв, что сказал глупость, но старуха лишь еще громче рассмеялась.
– Тут ты прав, старость подобно воде источила камень, и теперь жизнь песчинка за песчинкой уходит из меня. Мое время струится песком через мое слабеющее тело, и я не могу остановить его поток.
– Ну вот, ты отлично справилась, дорогая, – подкладывая роженице шкуру под голову, похвалила ее Ингиль.
– Авель, дай мне ее, дай мне мою дочурку, – измотанная родами, ослабевшим голосом попросила Хина.
Мальчик осторожно, боясь уронить, протянул ей Теус. В последнюю минуту, сестра вцепилась своими маленькими ручонками в его одежду и жалобно запищала.
– А ты ей понравился, – ухмыльнулась знахарка.
Глядя на сестру, с жадностью припавшей к груди матери, Авель понял, что ради нее, ради этого маленького человечка, он должен вырасти как можно скорее, чтобы стать таким же сильным как его родители и защищать свою сестру. Когда наевшаяся и раскрасневшаяся от тепла довольная Теус развалилась на шкуре рядом с мамой, он наклонился над ней и тихо прошептал,
– Я буду приглядывать за тобой.
Теус что – то весело залепетала в ответ.
Она оказалась очень непоседливым и непослушным ребенком. Целыми днями от нее никому не было покоя – Теус была жутко любопытной и обожала расспрашивать всех и вся о том, что они делают. Больше она любила лишь похваляться своими проказами и приключениями, которые она буквально «притягивала» к себе ввиду своего неугомонного характера и потрясающего «везения». Зато никакие ее проделки не оставались тайной – она сама же разбалтывала о них, а потом сама же несла наказания от прознавшей о них матери. До глубокой ночи Теус носилась по лесу, либо бедокурила в пещере.
Родители уже давно потеряли счет извинениям, которые им приходилось приносить соплеменникам за поломанные ею вещи и украденные припасы – Теус отличалась непомерным аппетитом, которому могли позавидовать даже рослые охотники, но при этом умудрялась оставаться одной из самых стройных девушек в племени. Но несмотря на ее проделки все любили ее – за легкий, хоть и вспыльчивый (но быстро отходчивый нрав), за ее непомерную веселость и умение подбодрить, за ее живую заинтересованность и заботу о жизни каждого члена племени – рядом с ней люди буквально расцветали и прощали ей все ее проделки. Ну а больше всех ее любил ее брат Авель.
Часами он приглядывал за ней, заботился и защищал – в основном от самой себя. У Теус был талант вляпываться в истории и ему не раз приходилось спасать ее. То она лезла к медвежьей берлоге, то пыталась спуститься по почти отвесной скале, то вздумала прыгать в воду с вершины древнего дуба (а в речке Морея ой как много острых камней, торчащих из воды).
Но хуже всего было увлечение Теус огнем. Только научившись ходить, она все время, радостно лепечя, тянула к нему свои маленькие ручки и на еще неокрепших ножках, топала прямиком в костер. Всякий раз, когда ее оттаскивали, она принималась неблагодарно хныкать, но вскоре, снова завороженная видом пламени, успокаивалась и довольствовалась малым – сидела и, не отрывая глаз, следила за огнем.
Одним душным и жарким летним днем, когда сил хватает лишь до того, чтобы доползти до реки и обратно, Теус подошла к брату, корпевшему над очередным копьем.
– Авель, пойдем, я хочу тебе кое – что показать, – позвала она. Брат послушно последовал за ней, гадая, что же его непоседа-сестра придумала на этот раз.
Если она что – то задумала, то лучше уж я буду рядом и смогу ее защитить, – к такой позиции они пришел после многочисленных безуспешных попыток возвать к ее голосу разума. По дороге Анвель успел перебрать кучу вариантов проделок – одна другой ужасней и опаснее и тут поймал себя на том, что не может перестать попутно любоваться своей сестрой.
Теус уже исполнилось пятнадцать. Из неуклюжего пухлого комка, каким ее впервые увидел брат, она превратилась в красивую изящную девушку. Ловкая, быстрая, она нередко побеждала брата в их шутливых забегах и облазила почти все деревья и пещеры в окрестности. Ее рыжие, золотившиеся на свету волосы отросли и доходили до узких подтянутых бедер. Многие юноши в племени заглядывались на нее, ведь никак приближался возраст, в котором по традиции девушки выбирают будущего мужа из числа своих ухажеров.
Но повзрослев внешне, в душе Теус все еще была ребенком. Огромный удивительный мир манил ее, и ей хотелось изучить его. Наслаждаясь силой и гибкостью своего молодого здорового тела, она, глядя на ослабевших стариков, понимала, что так будет не всегда. Когда-нибудь и ее золотистые волосы побелеют, словно земля после первого снега, а упругая нежная кожа обвиснет и покроется морщинами. Тело ослабнет и не видать ей больше прежних юных забав. Поэтому – то ее так и тянуло, пока она может, пока не стало слишком поздно, тянуло, а куда она точно не знала сама. Жадными глотками она пила из чаши жизни и никак не могла напиться, ведь ей всегда было мало. Столько раз она оказывалась на грани между жизнью и смертью, но это не останавливало, а лишь подстегивало ее еще