Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лишин сказал, словно угадав его мысли:
— Никогда не забуду, как мы лежали у немцев под самым носом. Знали бы они, что до партизан рукой подать! Когда-нибудь расскажу об этом Кате, небось не поверит.
— Кому расскажешь? — спросил Федор.
— Кате, — не без гордости ответил Лишин.
— Когда-нибудь… — с легким вздохом произнес Федор, и это прозвучало так, словно он хотел сказать: «Никогда мы этого не дождемся!»
«А сегодня еще никто не вспомнил об Иване, — подумал Бартош. — Конечно, его не забыли, но как-то не было времени поговорить о нем. Хорошо все-таки, что его не было с нами в той рощице!»
Они подошли к какому-то пруду. Бартош решил сделать привал, забрался в кусты со своей картой и фонариком и прикрылся шинелью. Он убедился, что группа прошла изрядный отрезок пути. Об этом кроме карты говорила еще и усталость, от которой ныли ноги. «Мы хорошо продвигаемся, хотя и не всегда выдерживаем нужное направление». Когда идешь по открытой местности, лучше сделать крюк, чем лишний раз пересекать шоссе и подвергаться риску. У Бартоша был правильный план — идти не прямо к цели, а в обход и потом одним переходом выйти на условленное место. Таким образом они минуют все крупные селения. «Но не надо говорить об этом плане товарищам, они, может быть, не поймут, что задержка на один день будет нам на пользу».
Лишин и Федор отправились на разведку и скоро вернулись.
— Там какой-то домик. На деревню не похоже, скорее хутор. Дальше мы не пошли, в доме еще не спят, и кто-то ходит рядом.
Бартош мысленно представил себе карту. Нет, около пруда не обозначена никакая деревня.
— Домик, говоришь? Надо мне на него поглядеть. Маслов будет замыкающим, чтобы не выдал нас своим кашлем.
Они пошли вперед и вскоре увидели стену домика. Дальше Бартош тронулся один. Домик, судя по всему, был новый, недавно построенный, двор огорожен забором. Это, конечно, хутор, но… Бартош колебался. В углу садика он заметил высокий шест с антенной. Может ли быть у чехов радио? Он никак не мог вспомнить. Когда-то он слышал, что приемники реквизированы. Но у кого? Надо самому выяснить, кто живет в этом домике. В случае чего товарищи успеют скрыться. Кстати, если в домике только один немец, Бартош и сам справится с ним.
Он подошел к запертым воротам и услышал, как в домике открылась дверь. Сноп света упал в темноту. Человек вышел во двор и стал что-то искать в углу, потом выпрямился.
— Здесь нету! — крикнул он по-чешски.
«Чех!» — обрадовался Бартош. Но показываться было еще не время. В домике послышались шаги, в освещенных дверях появилась женщина.
— Посмотри около крольчатника. Да возьми фонарь.
Она закрыла дверь. На крылечке остался небольшой фонарь с желтым огоньком. Мужчина взял его и снова пересек двор. Тут только Бартош выглянул из-за забора.
— Погодите минутку!
Человек вздрогнул, прикрыл рукой фонарь, чтобы свет не бил ему в глаза, и подошел ближе.
— Кто это? — И отступил, увидев в темноте военную ушанку.
— Вы, верно, догадались, кто я? — дружески спросил Бартош.
Человек поставил фонарь на землю и подтянул пояс.
— Да, догадался.
— Я не один. Нам нужна ваша, помощь. Мне и моим товарищам. Вы ведь чех?
— Да.
— Наверное, крестьянин?
— Нет, рабочий.
— Тем более. Вы не откажете в помощи людям из России?
— Само собой, не откажу. Но вы-то…
— Я-то, конечно, чех. А вот мои товарищи — русские.
— Ну что ж, добро пожаловать!
Человек подошел к калитке и открыл ее. Бартош соскочил с забора и вошел во двор. Удивительно, как он сразу проникся доверием к хозяину. Наверное, потому, что у того в глазах была радость, а совсем не испуг — редкий случай. И потом эти слова: «Добро пожаловать!»
— Где же остальные? Пусть идут сюда, — просто сказал хозяин. — Мы здесь одни, бояться нечего.
Бартош выглянул за калитку:
— Заходите!
Послышалось несколько осторожных шагов, но никто не подошел.
— Слышите? Заходите! — негромко повторил Бартош.
— Все? — послышался в ответ тихий голос. — А не опасно?
— Здесь хорошие люди, мы отдохнем у них.
Все неслышно вошли во двор. Хозяин провел их прямо в дом. В большой освещенной комнате стояла молодая женщина. Она смутилась и торопливо оправила юбку, когда муж подошел и что-то прошептал ей. Пораженная, она глядела на пришельцев, и испуг был ей явно к лицу. Бартош понял ее: она вдруг очутилась перед глазами нескольких мужчин, заросших, грязных, в шинелях, измазанных глиной, с прилипшей хвоей.
— Надеюсь, мы вас не испугали? — спросил он.
Она покачала головой и заставила себя приветливо улыбнуться.
— Садитесь, — пригласил хозяин. — Места всем хватит, мы тут живем только вдвоем… и еще ребенок, — не без гордости добавил он. — Совсем маленький, он спит там, рядом. Ну, скажите им, чтобы садились, сейчас мы вас покормим… Подай чего-нибудь, — обратился он к жене.
— А никто не придет? — вполголоса спросила она, кивнув в сторону двери.
— Кому же прийти? — не очень уверенно успокоил ее муж и повернулся к Бартошу: — Как вы оказались с ними?
Бартош коротко объяснил.
— А кто вас послал ко мне? Вацлав? Или вахмистр?
— Послал? Никто не посылал… Я не знаю ни Вацлава, ни того другого, о ком вы говорите. Мы сами пришли сюда.
— Странное дело! — Озадаченный хозяин уставился в пол. — Странно, что вы пришли сами. Что ж, видно, вы случайно попали по правильному адресу.
Русские сидели неподвижно, хозяйка быстро накрывала на стол, а рабочий рассказывал о себе:
— Я, понимаете, состою в партии, нас несколько человек, мы и теперь поддерживаем связь. Кое-что готовим, работаем потихоньку. Настанет время, тогда и ударим как следует… А теперь вот пришли вы. Я и подумал, что вас послал кто-нибудь из наших.
— Ведете работу? Значит, у вас есть связь с каким-нибудь центром?
— Есть. Но не прямая. Я на этот счет мало что знаю. Из нас только один человек поддерживает связь.
— А помогают многие?
— А как же! Группа у нас невелика, но помогают все. Через наш край проходит много пленных, а в последнее время еще и транспорты с заключенными из концлагерей. Немцы не знают, куда их девать, фронт все приближается, вот и перегоняют туда-сюда. Не так-то легко накормить их и помочь тем, кто сбежал. Делаем, что можем.
— А беглецов много?
— Хватает. С каждым днем все больше. Прятать их у нас нельзя — немцы все время вынюхивают. Мы отправляем беглецов в лес, там много наших, да и русские есть — те, что сбежали из плена. Вы, наверное, их встретите.
Он неторопливо рассказывал, и в сонной тишине перед Бартошем возникала картина подполья, созданного незнакомыми ему земляками, вооруженными только верой, и больше ничем.
Бартош положил хозяину руку на плечо:
— Вы не представляете себе, как я доволен, что мы попали к вам. Очень вы меня порадовали своими вестями.
Разумеется, нельзя было сказать хозяину о тревоге, которую испытывал Бартош, когда они во тьме шли по чешской земле в пустоте и безмолвии, от которых веяло страхом. Бартош, правда, надеялся, верил и убеждался, что есть чехи, которые не бездействуют. Вчера и сегодня он встретил таких. Они есть на каждом шагу. Бартош облегченно вздохнул и мысленно сказал себе: «Хороший, стойкий, отважный народ!» Потом обернулся к товарищам и коротко пересказал то, что услышал от хозяина. Он понимал, что местным патриотам нужна помощь, что их надо связать в прочную организацию. Это его, Бартоша, задача. Его манила мысль остаться здесь и сразу же начать работу. Эх, не будь приказа!.. Но приказ есть приказ, и его надо выполнять.
В комнате запахло ужином.
— Мясо! — прищурившись, произнес Лишин тоном знатока.
Бартош засмеялся, на душе у него было легко. Но Федор и Маслов молчали.
— Что с вами?
Федор приблизил к нему лицо и тихо сказал:
— Неспокойно мне что-то…
— Хотел бы я знать почему.
— Лучше бы нам не сидеть в доме, — поддержал товарища Лишин.
Бартош покачал головой. «Видно, на товарищей подействовали наши ночные блуждания».
— Говорю вам, этим людям можно верить.
Услыхав, что поручик что-то говорит товарищам по-русски, хозяин вопросительно посмотрел на него.
— Я им о вас рассказываю.
— Они проголодались. Скажите им, что сейчас будет ужин.
Бартош только рукой махнул. Тишина повисла в комнате. За дверью вдруг послышался тоненький детский плач, и хозяйка поспешила в соседнюю комнату.
— Это наш мальчишка, — шепнул хозяин. — Плохо спит. У него режутся зубки. — И, чтобы успокоить русских, которые сидели как на иголках, повторил: — Дите… зуби…
Русские слушали серьезно, почти жадно. А когда ребенок умолк, Лишин сказал:
— Он говорит: зубы…
— Ну, ясно. Я понял, — улыбнувшись, отозвался Федор. — Когда у детей режутся зубки, без реву не обойтись. — И он громко и добродушно рассмеялся, вспомнив свою дочку.