Его глаза закрыты.
— Том? — зову я.
Он все еще не открывает их.
Я прикладываю пальцы к его шее и нащупываю пульс. Он медленный, но уверенный. Я должна ему помочь.
Я поднимаюсь с земли и пытаюсь взять его на руки. Он не тяжелый. Он совсем худой. На нем старые потертые штаны, испачканные в кровь, и светлая рубашка, на которой следы от грязных мужских ботинок.
Я делаю несколько шагов с ним на руках, но падаю на землю, так как цепляюсь за собственные учебники ногой. Он стонет. Я вижу, как по его щеке скатывается слеза и начинаю громко кричать. Зову на помощь.
Приподнимаю его голову левой рукой, а правой стираю слезу с его щеки. Потом еще одну и еще, только теперь это не его слезы, а мои.
— Алексис, — шепчет он, когда мы оба слышим голос учительницы, — помоги мне, — выдыхает он и закрывает глаза.
***
Я наблюдаю за тем, как он медленно открывает глаза и мысленно молюсь богу, чтобы он позволил мне увидеть глаза того мальчика, которые я впервые увидела девять лет назад. Сжимаю руками стул и нервно кусаю губу, когда он поднимает голову.
Он оглядывается по сторонам. Затем смотрит на свои перебинтованные руки, которые привязаны к стулу. Его глаза метаются по комнате из стороны в сторону, пока он не находит меня.
Это те самые глаза.
— Алексис? — хмурится он. Когда он делает это, то сжимает челюсть, потому то ему больно. — Что происходит? — спрашивает он, смотря на меня.
Я не знаю, почему я не могу произнести ни слова. Они стали у меня где-то в горле, потому что я снова вижу те обеспокоенные глаза. Я снова слышу тот голос, который молил меня о помощи.
Но я знаю, что в какой-то момент, этот голос может заставить просить помощи меня саму.
Я поняла, что с ним происходит, как только вспомнила случай девять лет назад. Когда его избили, и он получил сотрясение мозга.
Его сознание как выключатель. Оно само выбирает, когда ему нужно включить нормального человека, а когда того, из кого сделали его родители и те, кому я доверяла.
Это не моя вина и ни его.
— Ты в порядке? — спрашивает он и я возвращаюсь в реальность.
Рефлекторно разглядываю свои руки и ноги. Затем сглатываю, чтобы не выпустить из своего рта слова, которые могут принести ему боль и снова переключить выключатель. Я не знаю, когда это происходит, но мне стоит за этим проследить, потому что выбраться из этого дома я пока что не могу.
Дверь оказалась не только запертой, но и забитой досками с другой стороны, как и каждое окно в этом доме. Я пыталась выдрать доски, но вместо этого потянула руку и теперь мучаюсь от ноющей боли.
Прошло около трех часов со звонка Дэниелу, но ни полиции, ни каких-либо посторонних людей рядом с домом не появлялось.
Мне кажется, что я и вправду в аду.
— Да, — выдыхаю я и пытаюсь улыбнуться. — Где мы находимся, Том?
Он оглядывается по сторонам, но, кажется, не узнает это помещение.
Только вторая половина его может ответить на этот вопрос, но, пока что я не хочу с ней иметь никакого дела.
— Почему ты в крови? — спрашивает он.
Мне кажется я замечаю в его глазах панику. Он пытается освободить свои руки, но каждое движение причиняет ему боль.
— Один парень сделал это со мной, — произношу я, приподняв содранные руки.
Он смотрит на них внимательно, а затем переводит взгляд в мои глаза.
— Кто он? Он все еще здесь? — поспешно спрашивает Гослинг. — Это он меня привязал?
— Нет. Это я тебя привязала, — отвечаю я.
— Но зачем?
— Потому что тот парень, это ты, Том.
Он хмурится так, будто в его сердце вонзили нож. Он понимает, о чем я говорю. Он так же боится того, кто внутри него.
И он уже здесь.
Сидит, и нагло улыбается мне, потому что ему удалось внезапно вернуться и завладеть сознанием Тома.
— След от веревки тебе идет, — улыбается он. — Я бы попробовал на вкус твою багровую кожу.
— Я бы всадила нож тебе в глотку если бы не знала, что где-то внутри этого тела есть парень, который искренне нуждается в помощи.
Он смеется.
— Да ладно, Алексис? Тебе нужен этот слюнтяй? — он резко дергается и наклоняется над пустым столом. — Если бы не он, я бы совершал великие дела намного раньше.
— Убийство человека — это не великое дело, — спокойно произношу я и это выводит его.
— Человека? — вздымает он брови. — У меня больше трех десятков жертв.
— Это тоже не делает тебя великим, — пожимаю я плечами. — Тот, кому удалось спасти твоих жертв, вот, тот великий человек.
Он сужает глаза и стыдится того, что второй половине Тома удалось хоть раз остановить его.
— Он просто трус, — выпаливает Гослинг.
— А ты просто чокнутый, — произношу я, скрестив руки на груди. — Чего ты добивался?
— Мне не нужно добиваться, детка, — хмыкает он, — ты в моем доме. Я трахнул тебя, и мы помолвлены. Ты спросишь «как»? Связи, — пожимает он плечами.
Я опускаю голову, взглянув на кольцо на своем пальце и чувствую подступающую рвоту.
Все что я так хранила для кого-то особенного оказалось в руках у этого ублюдка.
— Где мы находимся? — спрашиваю я, подняв голову.
— Беспокоишься о том, почему же все еще нет полиции? — вздымает он брови. — Сколько раз мне нужно будет повторить слово «связи»?
— Сколько хватит сил, — выплевываю я и поднимаюсь из-за стола, захватив чугунную трубу со стола.
— Мы поменялись ролями? — улыбается он. — Не боишься испортить его смазливую улыбочку? Тебе ведь она нравилась, верно?
Я поднимаю над ним трубу и готовлюсь к удару.
— Тебе не выбить из меня информацию о том, где мы, — улыбается Гослинг.
— Я не собираюсь выбивать из тебя информацию, Гослинг. Я собираюсь выбить тебя из его, — зло кидаю я и ударяю трубой ему по лицу.
Мужское тело падает на пол, и я следую за ним, приподняв его над полом. Из разбитой губы течет кровь, а с глаз — слезы.
— Том? — зову я.