Читать интересную книгу Фонарь на бизань-мачте - Лажесс Марсель

Госпожа Букар-мать и ее невестка сидели под тентом. Господин Букар беседовал с капитаном возле штурвала, а девушки, Изабелла Гаст и я переходили с левого борта на правый, счастливые, точно школьники на каникулах. Много ли нужно, чтобы в нас возродилась эта беспечность юности? Час или два, от силы — день, и мы забываем все тяготы нашей жизни. Час или два, от силы — день, и мы заново обретаем способность радоваться от всего сердца.

Над судном, высоко-высоко в небе, парочками летали фаэтоны.

Мы без затей позавтракали на палубе, когда как раз шли мимо Черной речки, а призрак Хмурой горы, которую мы миновали, был еще очень внушителен. Если к этой скале подплывать с юга, то она вам напомнит гигантскую хищную птицу, подстерегающую добычу, но стоит ее обогнуть, как видишь, что это возвышающийся над морем обыкновенный утес, и тщетны будут попытки найти в нем то, что с другой стороны показалось опущенной головой, красной грудкой и полурасправленными крыльями. Я застал двух матросов, которые, глядя на эту скалу, еще неумело, но осеняли себя крестным знамением, третий же прикоснулся к висящему у него на груди амулету.

Устье Черной речки напомнило мне Сувиля, а также его рассказ о сражении «Покорителя» и «Матросской трубки», когда эти фрегаты стояли в реке, а пять английских кораблей крейсировали в открытом море.

Пять месяцев назад я подплывал к острову с этой стороны. Сейчас, благодаря юго-восточному ветру, мы надеялись подойти к порту до наступления темноты. Мы болтали о чем-то легком и незначительном, чего я даже и не запомнил. В самые жаркие дневные часы мы подремали под тентом. В четыре часа, облокотившись на ограждение, мы смотрели на косу Гротов, мимо которой плыли. Море, кидаясь на приступ, шлепалось о прибрежные скалы, белая водяная пыль взметывалась кверху. С этого боку остров выглядел диким и иссеченным волнами.

Потом потянулся весь затененный кокосовыми пальмами берег Песчаной косы, и, когда мы уже в пятом часу добрались до устья Большой Северо-Западной реки, наши чаяния бросить якорь до ночи сменились полной уверенностью.

Поскольку «Рыцарь» пришел из Большой Гавани, формальности в порту были сокращены. И к ужину мы уже были в столовой гостиницы Масса.

В это время года чуть ли не все колонисты приезжают в столицу. Те, у кого есть дом, оказывают гостеприимство своим друзьям, другие останавливаются в отеле, а кто победнее, находит приют у трактирщика.

Улицы Порт-Луи выглядят на редкость оживленными. По мостовым резво катятся экипажи в сопровождении всадников в шапокляках. Кучера разодеты в пестрые ливреи, и все это вместе являет собой прелестное зрелище.

Обычно женщины пользуются своим пребыванием в столице, чтобы делать покупки. То и дело встречаешь их, занятых обсуждением тонкости кружев, купленных на Шоссейной, в сравнении с кружевами из лавочки на старинной парижской улице. Женщины запружают тротуары, и в день нашего приезда в Порт-Луи в газете «Сернеан» сообщалось, что какая-то лошадь, свернув, разбила витрину, и две приезжие дамы были легко ранены. Чтобы быть справедливым, надо добавить, что не одно лишь кокетство их подвигает не замечать и превозмогать усталость во время долгого ожидания в торговых складах. Именно женщинам вменено в обязанность выбирать и покупать одежные ткани, которые дважды в год раздают рабам. Я попросил моих спутниц заняться моими покупками, чтобы и мне было чем одарить рабов в конце года, но выбор сукна на сюртук Рантанплана я мог доверить только себе. Я купил ему также серебряные часы и цепочку, собираясь преподнести их на новогодний праздник… Это было в конце сентября. Тому уже год.

На следующий день мы отправились в театр. Давали «Севильского цирюльника», которого я уже видел во Франции. Ясно, что нечего было и сравнивать эти спектакли, но трогало уже то, что французы играли французскую пьесу в стране, захваченной англичанами, и перед публикой, состоящей из англичан и потомков французов. Я не вмешивался в обсуждение игры актеров и их голосов. Не ради театра и даже не ради скачек я сюда ехал. Я уже это знал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Зал был полон. Все взгляды были устремлены на сидевших в первых рядах лож и в креслах балкона очаровательных женщин в обнажающих плечи муслиновых платьях. При малейшем движении вспыхивали их драгоценности. Мои спутницы могли потягаться с ними в изысканности. Впервые я видел их в вечерних туалетах. Девицы держались с несвойственной их характерам строгостью, мать надавала им столько советов относительно надлежащего поведения в обществе, что в начале вечера барышни были почти в столбняке. В дальнейшем наши поддразнивания их понемногу расшевелили, а шутки и каверзы Фигаро заставили хохотать до слез. Анна, моя сестра Анна, как я теперь ее называю, была на спектакле впервые. В прошлом году ее, как маленькую, оставили в гостинице. Видеть ее радость доставляло мне огромное удовольствие. Но красота этих девушек была еще детски хрупкой, в ней только сквозило неясное обещание. Зато Изабелла…

Мне неохота задерживаться на этой картинке. Мне нечего тут объяснять, просить снисхождения. Факты остаются фактами. Я не желаю оправдываться. Да, впрочем, тогда, в Порт-Луи, мы были просто товарищами, радовались совместным прогулкам и развлечениям, тому, что рядом сидим за столом, и, без сомнения, тому, что ночуем под одной крышей. Распрощавшись с другими, мы останавливались на площадке лестницы, чтобы обменяться несколькими невинными фразами, пожелать друг другу спокойной ночи. Одна улыбка — и дверь закрывалась.

Оставшись один в своей комнате, я думал: «Она готовится ко сну, распускает свои длинные волосы…»

Я гасил в своей комнате свечи и облокачивался на ограду балкона. Герань испускала свой кисловатый запах. Несколько праздных гуляк, фланировавших в саду Вест-Индской компании, проходили перед гостиницей, их шаги затихали вдали. Откуда-то доносился бой часов. Я замирал, охваченный странным блаженством. Потом возвращался к себе и, быстро раздевшись, проваливался в беспокойный сон. На рассвете меня будил грохот повозок на мостовой, крики торговцев вразнос. И начинался день.

XVII

Скачки на Марсовом поле проходили в субботу. Еще с полудня началось массовое шествие по Шоссейной в сторону улицы Интендантства. Экипажи, всадники, пешеходы следовали друг за другом. Госпожа Букар-мать, сидевшая на балконе вместе с господином Массом, уверяла, что чувствует себя помолодевшей на двадцать лет.

— Ты помнишь тот первый день, Антуан? Женщины все как с ума сошли. Открыто держать пари — подобно мужчинам! Ну будто бы грех какой совершаешь!

Господин Масс услужливо заказал нам два фиакра, и мы тоже пристроились к общей процессии. Толпа запрудила улицы, и служба охраны порядка бессильна была тут что-нибудь сделать. Прекрасный случай для господина Букара обрушиться на нерасторопность администрации! На подступах к Марсову полю лошади, будучи не в состоянии стронуться с места, били копытами землю. Мы едва успели прибыть за четверть часа до первого заезда. Господину Букару еще неделю назад пришла в голову счастливая мысль нанять ложу, когда их продавали с аукциона. Нам досталась ложа, смежная с той, где сидели организаторы, на втором этаже. Так что мы возвышались над публикой и видели сразу все. На ипподроме были сооружены навесы. Их украсили зелеными ветками и знаменами. Рядом с ними толпился народ, но были еще и отдельные кучки людей у могильного памятника и на дороге, что опоясывала скаковой круг. Яркие, всех цветов радуги, платья женщин выделялись на светло-зеленом газоне площадки. На ветвях египетских акаций, высаженных еще при Маэ де ла Бурдонне, городские мальчишки устроились с большими удобствами.

День этот так и сверкал искрометной радостью и беспечностью. Да, не скрою, я радуюсь, вспоминая эти часы, словно бы, задержавшись в них, я отодвину те, что последуют, да, отодвину, а может быть, перечеркну…

Губернатор с семьей занимал центральную ложу, но в соседней с нами, той, где сидели организаторы, в первом ряду красовался полковник Дрейпер в цилиндре и сером костюме. До нас долетали отдельные фразы: