Читать интересную книгу Фонарь на бизань-мачте - Лажесс Марсель

Отбивая такт морщинистой ручкой, она принялась напевать.

— Славное было времечко, молодой человек, — продолжала она. — Мы умели развлекаться, не напуская на себя важности.

Она вызывающе вытянула подбородок.

— Хватит, однако, сетовать, — сказала она, — что прошло, то прошло. Мы отплываем на «Рыцаре» в ближайший четверг. Обе каюты будут в нашем распоряжении. Молодежь, если надо, переночует в креслах на палубе. Я завернула к Изабелле и предупредила ее.

Она умолкла и погрузилась в задумчивость, на мгновение даже закрыла глаза, потом засмеялась тихонько:

— Хорошую шутку я сыграла с Антуаном. Он собирался съездить в Ферней, чтобы договориться насчет поездки с Этьеном Меле. А я доказала ему, что еще способна не только принять решение, но и прекрасно уладить дело. Вот повидалась с Этьеном. И я счастлива довести до сведения сына, что со мной необходимо считаться.

В ее взгляде блеснуло лукавство. Она поднялась и направилась к библиотеке. Толстый ковер заглушал звук наших шагов. На пороге она приостановилась.

— Именно здесь я в последний раз видела Франсуа второго, — сказала она. — Он сидел в том кресле и весь дрожал, у него была лихорадка. Он не строил себе никаких иллюзий. «Это конец, Эрмини», — печально вымолвил он. Я ему не поверила. Он был старше меня всего-то на двадцать лет, а я в те поры была полна сил. Это было в тысяча восемьсот восемнадцатом году. Болотная лихорадка в конце концов унесла его. Другому Франсуа тогда было около тридцати.

Она замолчала внезапно, вошла в комнату и опустилась в кресло.

— Ужасно вот так, в их собственном доме, воскрешать в своей памяти тех, кого уже нет на свете, — совсем тихо сказала она. — Другой Франсуа, перед тем, как исчезнуть, казалось, достиг своей главной жизненной цели. Он так и лучился радостью, может быть, даже счастьем… В какой-то момент я было подумала… Но, видимо, я ошибалась. Вот еще одна из тех тайн, которые так хотелось бы разгадать до того, как уйдешь в свою очередь. Это то самое знаменитое женское, любопытство, которое надо всегда учитывать, молодой человек. Из-за него-то мы и идем на то, что иные назвали бы компромиссом. Ну, поживем — увидим.

К ней вернулась ее обычная непосредственность, и она попросила меня позвать Рантанплана и Плясунью Розину. Смущенные и вместе с тем обмирающие от восторга, вошли они оба в библиотеку и, рассказав этой важной даме все новости о своих детях и внуках, с опущенными глазами выслушали ее одобрительный отзыв о содержании дома. Когда они удалились, госпожа Букар опять повернулась ко мне.

— Успели ли вы заняться одеждой Франсуа? — спросила она.

— Да как-то все не осмеливаюсь, сударыня. Однако имею намерение предложить ее тем, кто нуждается, и…

— А оставил ли он какие-нибудь бумаги, личные письма, словом, все то, что всегда остается от каждого, кто просто-напросто вышел пройтись?

— Не думаю. В его комнате есть бюро с ящиками, но мне говорили, что он никогда им не пользовался, проводя большей частью время в библиотеке или в гостиной первого этажа. Ключи от бюро, что стоит в его комнате, у Рантанплана, но скоро я наконец соберусь сделать опись. Тут я нашел одни деловые бумаги. Гражданский комиссар и нотариус, проводившие предварительное расследование, оставили все, как было. Они ничего мне не сообщили. Их целью было найти завещание, но Франсуа, как вы знаете, умер без оного. И лишь тот факт, что я оказался единственным родственником маврикийских Керюбеков, сделал меня их наследником.

Госпожа Букар какое-то время сидела, не двигаясь и положив руки на подлокотники кресла. Взгляд ее был устремлен на угловой диван и на большой застекленный шкаф, занимающий всю стену комнаты и уставленный книгами в дорогих переплетах.

— Это богатый дом, Никола, — сказала она. — Он очень богатый, и это, быть может, кое-что объясняет…

Ее пальцы тихонько поглаживали подлокотники, неторопливо скользя по ним туда и обратно. Взглянув на меня, она улыбнулась.

— Никола, я старая балаболка. Но послушайтесь-ка меня. Приведите в порядок дела Франсуа. Расчистите все. Вы приняли факел, идите смело вперед, в этом и состоит ваш долг перед вашими близкими, которых уже нет. Вдохните новую жизнь в это жилище.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я не хочу приписывать ей заранее обдуманный умысел, но как только вспомню ее советы, тотчас испытываю некоторое смущение. Когда ее уносили, я пешком пошел ее провожать. Я шагал рядом с паланкином, весело с ней беседуя. Широкая алая полоса покачивалась на море, и белые чайки летали над самой водой. У границы поместья, на пляже, я попрощался с ней и поцеловал ее маленькую прозрачную руку. Старая дама по своей привычке взглянула мне прямо в глаза.

— Дитя мое, Никола, мне так хотелось бы вас защитить, — серьезно сказала она.

XVI

В четверг утром на берегу Известковой реки царило большое оживление. Погрузка леса была закончена еще накануне, и капитан Бюфар ожидал лишь своих пассажиров, чтобы сняться с якоря. Букары приехали в фаэтоне, а Изабелла с Карфагенской царицей — в двуколке. Госпожа Букар-мать тоже взяла с собой горничную, пышную негритянку по имени Боси, которая невозмутимо шествовала за паланкином. Шаланда, сновавшая от берега к «Рыцарю» и обратно, в два счета доставила наши чемоданы на борт.

Капитан Бюфар встретил нас чрезвычайно любезно.

— Это путешествие, — сказал он, — и для меня превратится в увеселительную прогулку.

Он показал нам обе каюты и, настояв на том, чтобы госпожа Букар-мать заняла его собственную, наиболее комфортабельную, отправился наблюдать за отплытием. Образуя амфитеатр, горы Большой Гавани четко вырисовывались на фоне светлого неба. Над поселком рабов поднимались спирали дымков. В ту минуту, когда развернули грот, послышался звук трубы.

— В гарнизоне трубят сбор к началу учений, — сказала Мари-Луиза.

Я давно приметил ее интерес к тому, что делается в гарнизоне, хоть она и старалась всегда его скрыть в присутствии бабушки.

Когда «Рыцарь», покинув устье реки, вышел в бухту со всеми развернутыми парусами, грузчики, жены матросов, дети, рабы, таскавшие чемоданы, — все побежали вдоль берега и, посылая прощальный привет, махали руками, платками, косынками — чем придется.

С мыса Фуке дали залп, затем по команде «По местам к повороту!» судно сделало полукруг и пошло вперед по фарватеру.

Со встречавшихся по пути лодчонок нас приветствовали рыбаки. Иные, скрючившись на корме своих лодок и опираясь на длинный шест, одновременно служащий им и рулем, ощупывали основание кораллового атолла, чтобы бросить якорь. Другие, стоя уже на якоре, разматывали свои удочки и надевали наживку на рыболовный крючок. Эти, прервав работу, смотрели нам вслед и, точно дети, которые обожают эту забаву, ждали, чтобы их раскачало в кильватере нашего «Рыцаря».

Над палубой устроили тент, натянув парусину между двумя мачтами и бортовым ограждением, поставили кресла. Дисциплина во время всех маневрирований соблюдалась такая, как будто нам предстояло дальнее плавание, и каждые полчаса били склянки.

— Ничего не добьешься без дисциплины, — сказал капитан Бюфар, которому я выразил свое удивление. — Мой боцман, старый вольноотпущенник, который некогда сам водил судно по мелям и перекатам Черной речки до Саванны, понимает значение отдыха для матросов. Мы с ним командуем в очередь, и он знает, что если судно поручено мне, то, за исключением авралов, он может всласть отоспаться.

Мы пошли по фарватеру, который раздваивался в открытом море у острова Пасс, и пляж вдоль косы д’Эсни казался отсюда, если смотреть невооруженным глазом, лишь узенькой желтой лентой. Короткое время дом Букаров и мой были еще на виду — фасады их золотились на солнце. Судно, надув паруса, двигалось со скоростью в пять узлов. Бортовой качки не было, разве что легкая килевая, да и то с перерывами, — как бывает, когда пловец переводит дух. Нос судна вздымался, потом погружался вновь, и бушприт обдавало снопами брызг.