Вопрос. Какие меры к изоляции тов. Ежова от НКВД вы принимали?
Ответ. Вкратце я об этом сказал выше. Я запрещал давать Ежову какую-либо информацию помимо меня. Я пытался всеми силами преградить путь Ежову к аппарату НКВД. В этом активно содействовал мне Молчанов. Даже тогда, когда через наши головы Ежов все же ходил в кабинет к следователям, Молчанов принимал все меры к тому, чтобы не все ему показать. Молчанов давал указания следователям при Ежове ничего не говорить, допрос прекращать.
Когда я и Молчанов узнавали, что Ежов приедет из ЦК в НКВД, мы предварительно составляли список арестованных, которых можно показывать Ежову, с тем, чтобы не вызывались на допросы те из арестованных, которые могут что-либо лишнее показать. Но это не помогло. Ежов, должно быть, и тут нас раскусил: он предварительно звонил из ЦК и требовал вызвать на допрос арестованных, которых он называл по фамилиям. И мы вынуждены были это делать. Таким образом, все мои попытки изолировать Ежова от аппарата НКВД рушились.
Под нажимом ЦК, который осуществлялся через Ежова, дело по вскрытию центра троцкистско-зиновьевской организации разворачивалось, и опасность нашего провала все возрастала. И тогда впервые у меня появилась мысль о необходимости локализовать Ежова, убрать его.
Вопрос. Когда это было?
Ответ. Это было в 1936 году, примерно в июне месяце (после пленума ЦК), когда я окончательно убедился в том, что попытка свернуть следствие по троцкистам на группу Шемелева, Ольберга не удалась и что придется идти на дальнейший разворот следствия.
Вопрос. Что вы предприняли, как вы организовали покушение на тов. Ежова?
Ответ. Тут надо сказать следующее: прямого покушения на убийство Ежова я тогда не организовывал. В мои планы это не входило, и я просто опасался это делать. Во всех случаях, как бы тщательно это покушение не было организовано, отвечал бы я. Хотя бы потому, что плохо охранял. Я понимал, что в той ситуации, которая тогда создалась, мне это грозило во всяком случае отстранением от работы в НКВД. А это означало полное крушение моих заговорщических планов. Кроме того, убийство одного Ежова ничего реального в широком плане заговора не дало бы мне.
Что мне требовалось? Нужно было во что бы то ни стало отстранить Ежова от участия в следствии по троцкистско-зиновьевскому центру, хотя бы только на время следствия, и тем самым дать нам возможность свернуть дело. Это было главное. Продумывая пути, как лучше всё это осуществить, я пришел к выводу, что наиболее безопасный путь — это отравление Ежова каким-нибудь медленнодействующим ядом.
Вопрос. Почему вы остановились именно на этом средстве?
Ответ. Очень просто: во-первых, это наиболее незаметный способ. Во-вторых, я учитывал при этом, что незначительное вмешательство яда при слабом, как мне казалось, здоровье Ежова может вызвать достаточную реакцию, которая если не приведет к смерти, то во всяком случае прикует его к постели и тем самым освободит нас от его вмешательства в следствие.
Вопрос. Что вы практически предприняли?
Ответ. По этому вопросу я говорил с Паукером и Воловичем и с Булановым. Объяснив сложившуюся ситуацию, я сказал им о своем плане отравления Ежова. Паукер заявил мне тогда, что он осуществит этот план путем отравления квартиры Ежова через своих людей, обслуживающих квартиру (Ежов жил в доме НКВД и обслуживался также по линии НКВД).
Вопрос. И Паукер отравлял квартиру Ежова?
Ответ. Это мне неизвестно, Паукер мне об этом не докладывал.
Вопрос. Как так «неизвестно»? Вы даете задание Паукеру отравить квартиру тов. Ежова, вы лично заинтересованы в осуществлении этого акта и не интересуетесь у Паукера, что и как он делает?
Ответ. Это было на протяжении последних двух-трех месяцев моей работы в НКВД. Я был в паническом состоянии и, дав задание Паукеру, не проследил исполнения этого задания.
Вопрос. Но для отравления требовался яд. Вы показываете, что решили произвести отравление медленнодействующими ядами. Какой это был яд и где вы его взяли?
Ответ. У Паукера, Воловича и Буланова ядов было достаточно. Наконец, можно было достать яд из лаборатории Серебрянского. Но где они доставали и какой яд был применен в данном случае, и применялся ли он вообще, я не знаю.
Вопрос. А откуда у Паукера, Воловича, Буланова и Серебрянского имелись яды? Для каких целей они хранились?
Ответ. Ядами для служебных целей занимался Серебрянский. Их производили у него в лаборатории и привозили для него из-за границы через Оперод. Поэтому яды всегда имелись в достаточном количестве и в различных рецептурах. Я прошу записать, что никакого отношения Серебрянский к моей преступной деятельности не имеет. Если у него и брали яды, то он, конечно, не знал, для чего они предназначены.
Вопрос. Значит, вы утверждаете, что вам неизвестно, произведено ли было отравление тов. Ежова?
Ответ. Да, я это утверждаю.
Вопрос. Но задание Паукеру вы давали?
Ответ. Да, давал задание Паукеру и Воловичу.
Вопрос. И они должны были произвести отравление через своих людей, обслуживающих квартиру тов. Ежова?
Ответ. Да.
Вопрос. Через кого именно?
Ответ. Этого я тоже не знаю.
Вопрос. Но что значит «через своих людей»?
Ответ. Я думаю, что через сотрудников Оперода.
Вопрос. Завербованных Паукером?
Ответ. Для этого вовсе не требовалось их вербовать, Паукер мог использовать кого-либо из прислуги в квартире Ежова, не вербуя, а просто втемную.
Вопрос. Но как же это было сделано?
Ответ. Я не знаю, сделано ли это вообще. Я предполагаю, что ничего не сделали.
Вопрос. Почему вы так предполагаете?
Ответ. По очень простым признакам. Ежов летом 1936 года все время работал, в отпуск не уезжал и, кажется, даже не болел, а после моего ухода из НКВД сразу же приступил к работе, и отравление было произведено уже в служебном кабинете Ежова в здании НКВД.
Вопрос. Как было произведено отравление служебного кабинета тов. Ежова в здании НКВД?
Ответ. Мое отстранение от работы в НКВД, приход на мое место Ежова означали полный провал нашего заговора, потому что удержать начавшийся и далеко зашедший разгром троцкистско-зиновьевской организации нельзя было. Это ясно чувствовалось еще за некоторое время до моего снятия, а приход Ежова в НКВД означал, что разгром пойдет значительно глубже (как это было на самом деле) и что через правых доберутся и до меня, в частности. Тут думать уже не над чем было, нужно было действовать решительно и быстро. Правда, все мои люди оставались в НКВД, но это никак не гарантировало от провала. Ежов раскопает все — надо избавиться от Ежова. Это было единственное решение, к которому я пришел и которое я начал решительно готовить.
Вопрос. Вы все же не ответили на вопрос, как вы отравляли кабинет тов. Ежова?
Ответ. 28 или 29 сентября 1936 года, точно не помню, я вызвал к себе в кабинет Буланова, велел приготовить смесь ртути с какой-нибудь кислотой и опрыскать ею кабинет и прилегающие к нему комнаты. Смесь эту приготовил Буланов вместе с Саволайненом в моем присутствии, перед моим уходом кабинет был опрыскан этим составом. 1 октября 1936 года я уехал в отпуск. Перед самым отъездом я поручил Иванову Лаврентию созвониться с Булановым и предложить ему от моего имени опрыскивание кабинета продолжать. И они, наверное, это делали.
Вопрос. Значит, опрыскивание производилось раствором ртути с какой-то кислотой?
Ответ. Да.
Вопрос. А вы лично давали Буланову какие-либо яды?
Ответ. Нет, не давал.
Вопрос. Это неверно. Буланов показывает, что 28 сентября 1936 года у себя в кабинете вы дали ему две ампулы с каким-то ядом, которым предложили дополнительно опрыскивать кабинет тов. Ежова.
Ответ. Никогда яда я Буланову не давал. Может быть, он и опрыскивал каким-либо другим ядом, но это уже без меня, и я об этом ничего не знаю.
Вопрос. Буланов приводит детали и обстановку, при которой вы вручили ему эти ампулы с ядом. Он говорит, что вы вынули их из шкатулки, хранившейся в несгораемом шкафу у вас в кабинете, и что они были «явно заграничного происхождения».
Ответ. Я не помню таких деталей и я не помню, чтобы я давал Буланову какие-то яды.
Вопрос. Значит, первое отравление кабинета тов. Ежова производили Буланов и Саволайнен в вашем присутствии?
Ответ. Да, в моем присутствии. Должно быть, это было 29 сентября, а первого октября я уехал в отпуск.