Он сказал, что его зовут Максуэйн, Боб Максуэйн, и что его в городе знают все.
Я сказал, что верю и так, и спросил:
— Так как же? Прижмем Буша?
Хищные огоньки зажглись у Максуэйна в глазах и тут же потухли.
— Нет, — выдохнул он. — Я не из таких. Я в жизни…
— Вы в жизни небось только и делали, что давали себя обдурить. Вам не придется ему показываться, Максуэйн. Скажите мне, что вы про него знаете, а я сыграю за вас.
Он задумался над моим предложением и облизнул губы. Зубочистка выпала и прилипла к пиджаку.
— Не выдадите меня? — спросил он. — Я местный, если это выплывет, мне крышка. И его не засадите? Просто заставите его драться как следует?
— Точно.
Он возбужденно схватил меня за руку и зашептал:
— Ей-Богу?
— Ей-Богу.
— Его настоящая кличка Эл Кеннеди. Два года назад в Филадельфии ребята из банды Ножичка Хаггерти обчистили банк «Кистоун» и замочили двух сторожей. Эл был с ними. Он не убивал, но разгон держал вместе со всеми. Эл тогда вообще ошивался в Филадельфии. Их всех замели, а он смылся. Вот почему он залег здесь в кустах. Вот почему не позволяет печатать свою карточку в газетах и афишах. Перебивается по мелочам, хотя сам из высшей лиги. Поняли? Этот Айк Буш на самом деле Эл Кеннеди, которого фараоны в Филли ищут за кистоунский разбой. Поняли? Он с ними вместе…
— Понял, понял, — остановил я эту карусель. — Теперь надо до него добраться. Как это сделать?
— Он ночует в гостинице Максуэлла на Юнион-стрит. Наверное и сейчас там, отдыхает перед рубкой.
— Чего ему отдыхать? Он же не знает, что ему придется драться. Хорошо, попробуем туда зайти.
— То есть как попробуем? С чего вы взяли, что я туда пойду? Вы же обещали, побожились даже, что я буду в стороне.
— Угу, — сказал я, — теперь вспомнил. Какой он на вид?
— Волосы черные, сам худощавый, одно ухо расплющено, брови срослись. Вряд ли вы его с ходу узнаете.
— Попробую справиться. Где вас потом искать?
— В бильярдной Марри. Так не продавайте меня. Вы обещали.
Гостиница Максуэлла была неотличима от десятка ей подобных на Юнион-стрит — узкий парадный вход, зажатый между витринами лавчонок, и обшарпанная лестница, ведущая в регистратуру на втором этаже. У Максуэлла регистратура была прямо в коридоре. Доска для ключей висела за деревянной стойкой, которую давно пора было покрасить. На стойке рядом с медным колокольчиком лежала грязная книга для записи постояльцев. Вокруг не было ни души.
Мне пришлось проглядеть восемь страниц, пока я нашел запись «Айк Буш, Солт-Лейк-Сити, — № 214». Ключа от комнаты на доске не было. Я одолел еще несколько ступеней и постучал в дверь с указанным номером. Ничего не произошло. Я сделал еще две-три попытки и зашагал обратно.
Кто-то поднимался по лестнице. Я остановился на площадке и попытался рассмотреть того, кто шел мне навстречу. Света для этого как раз хватало.
Это был худой мускулистый парень в армейской рубашке, синем костюме и серой кепке. Его черные брови срослись в прямую линию.
Я сказал:
— Привет.
Он кивнул, не останавливаясь и не отвечая.
— Выиграешь сегодня? — спросил я.
— Надеюсь, — коротко бросил он, проходя мимо.
Я дал ему сделать четыре шага к двери и сказал:
— И я надеюсь. Не хотелось бы отправлять тебя обратно в Филадельфию, Эл.
Он сделал еще один шаг, очень медленно обернулся, оперся плечом о стену и хмыкнул:
— Чего?
— Жаль, если тебя сковырнет в шестом или каком там раунде такой слизняк, как Малыш Купер, — сказал я. — Не делай этого, Эл. Ты же не хочешь обратно в Филли.
Парень вдавил подбородок в шею и пошел на меня. На расстоянии вытянутой руки он остановился и слегка развернулся левым боком. Руки у него свободно висели. Я держал свои в карманах пальто.
Он повторил:
— Чего?
Я сказал:
— Постарайся запомнить — если Айк Буш сегодня проиграет, завтра Эл Кеннеди поедет на восток.
Он приподнял левое плечо. Я немного подвигал в кармане револьвером, как раз столько, сколько надо. Он проворчал:
— С чего ты взял, что я проиграю?
— Болтают разное. Я и решил, что ты с этого ничего не будешь иметь, разве что бесплатную поездку в Филли.
— Тебе бы челюсть своротить, жулик толстый.
— Это лучше прямо сейчас, — посоветовал я. — Ведь если ты выиграешь, то больше меня не увидишь. А если проиграешь — увидишь, только на тебе будут наручники.
Я нашел Максуэйна в бильярдной Марри на Бродвее.
— Были у него? — спросил он.
— Угу. Все в порядке. Конечно, если он не смоется из города, или не проболтается своим покровителям, или не пропустит мои слова мимо ушей, или…
Максуэйн занервничал.
— Вы лучше поберегитесь, — предупредил он. — Черт их знает, может, они попробуют вас убрать. Он… Мне тут надо повидать кой-кого… — И Максуйэн помчался прочь, только пятки засверкали.
Боксом в Отравилле любуются на краю города, посреди заброшенного Луна-парка, в большом деревянном здании — бывшем казино. Когда я прибыл туда в восемь тридцать, большинство зрителей было уже на местах. Они плотно забили тесные ряды складных стульев в партере и еще плотнее — скамейки на двух узких балкончиках.
Дым. Вонь. Жара. Шум.
У меня было место в третьем ряду, возле ринга. Пробираясь туда, я обнаружил неподалеку, возле прохода, Дэна Ролфа, а рядом с ним Дину Бранд. Она наконец постриглась и завилась и, облаченная в пышную серую меховую шубу, выглядела на миллион долларов.
— Поставили на Купера? — спросила она, когда мы обменялись приветствиями.
— Нет. А вы много в него вложили?
— Не так много, как хотелось бы. Мы все придерживали, думали, что нам предложат ставку повыше, но черта с два.
— Кажется, весь город знает, что Буш сковырнется, — сказал я. — Пять минут назад я видел, как на Купера ставили сотню при ставке четыре против одного. — Я перегнулся через Ролфа, приблизил губы к тому месту, где в сером меховом воротнике пряталось ухо Дины, и прошептал:
— Проигрыш Буша отменяется. Поставьте наоборот, пока есть время.
Ее большие воспаленные глаза расширились и потемнели от тревоги, алчности, любопытства, подозрительности.
— Это точно? — хрипло спросила она.
— Ага.
Она прикусила жирно намазанные губы, нахмурилась, потом сказала:
— Откуда вам это известно?
Я промолчал. Она прикусила губу посильнее.
— Макс в курсе?
— Я его не видел. Он здесь?
— Наверное, — ответила она рассеянно, с отсутствующим выражением лица. Губы у нее шевелились, словно она что-то про себя подсчитывала.
Я сказал:
— Не хотите — не верьте, но это точно.
Она подалась