людей выпустили их через заднюю дверь, провели сквозь дом напротив и отправили восвояси в полицейской машине. Меня они забрали с собой, так что я не мог вам сообщить.
— Моих людей? — спросил он без особого удивления. — Ну-ну. А как они выглядели?
Я описал обоих.
— Шор и Райордан, — сказал он. — Так я и знал. Ну, а это что такое? — Он указал жирным подбородком на Олбури.
Я быстро объяснил, пока тот продолжал диктовать свое признание. Шеф хмыкнул и сказал:
— Ну-ну. Зря я обидел Шепота. Надо найти его и уладить дело. Так это вы раскололи парня? Замечательно. Поздравляю и благодарю. — Он снова стал трясти мне руку. — Вы от нас еще не уезжаете?
— Пока нет.
— Это замечательно, — заверил он меня.
Я отправился завтракать. Потом позволил себе роскошь побриться и постричься, послал в агентство телеграмму с просьбой прислать Дика Фоли и Мики Лайнена в Отервилл, зашел к себе переодеться и направился к дому своего клиента.
Старик Илайхью, закутанный в одеяло, сидел в кресле у окна. Он подал мне пухлую руку и поблагодарил за то, что я поймал убийцу его сына.
Я ответил что-то приличествующее случаю. Я не спросил его, откуда он узнал эту новость.
— Чек, который я дал вам вчера, — сказал он, — считайте платой за свою работу.
— За эту работу я получил чек от вашего сына. Суммы хватит с лихвой.
— Тогда пусть мой будет премией.
— У «Континентал» есть правило — не принимать премий и вознаграждений, — сказал я.
Его лицо начало краснеть.
— Черт бы вас…
— Вы не забыли, что выписали свой чек на расследование преступности и коррупции в Отервилле? — спросил я.
— Это была глупость, — фыркнул он. — Мы вчера разволновались. Все отменяется.
— Для меня — нет.
Он изверг из себя множество неприличных выражений, закончив словами:
— Это мои деньги и я не собираюсь выбрасывать их на всякую чушь. Если не хотите брать за работу, отдайте деньги обратно.
— Хватит на меня орать, — сказал я. — По уговору я должен почистить ваш город как следует, и я это сделаю. Теперь вы знаете, что вашего сына убил Олбури, а не ваши дружки. Они, в свою очередь, знают, что Талер не хотел вместе с вами их обжулить. Ваш сын в могиле, а дружкам вы уже пообещали, что газеты больше не будут выносить сор из избы. Все снова тихо и мирно. Да только я предвидел, что так оно и случится. Поэтому я вас повязал. Вы повязаны. Чек заверен, приостановить выплату вам не удастся. Ваше письмо, конечно, не имеет силы договора, но, чтобы это доказать, придется обратиться в суд. Вам нужна такая реклама? Пожалуйста, я обеспечу ее в избытке. И еще. Вчера ночью ваш толстый шеф полиции пытался меня убить. Мне это не нравится. Я человек нервный, могу и рассердиться. Теперь моя очередь развлекаться. На развлечения у меня есть ваши десять тысяч. Они пойдут на то, чтобы распотрошить Отравилл от адамова яблока до пяток. Я позабочусь, чтобы вы получали мои отчеты регулярно. Надеюсь, они доставят вам удовольствие.
И я вышел из дома, окутанный его проклятиями.
8. СТАВКА НА МАЛЫША КУПЕРА
Чуть ли не весь день я посвятил составлению отчетов за трое суток по делу Дональда Уилсона. Потом посидел просто так, покуривая сигареты и размышляя насчет Илайхью Уилсона. Настало время ужина.
Я спустился в ресторан при гостинице и только-только принял решение в пользу бифштекса с грибами, как меня позвали к телефону.
Посыльный провел меня к будке в вестибюле. Из трубки раздался ленивый голос Дины Бранд:
— Макс хочет вас видеть. Можете заскочить вечером?
— К вам?
— Да.
Я обещал заскочить и вернулся к столу и своему ужину. Потом поднялся к себе на пятый этаж. Отпер дверь, вошел, щелкнул выключателем.
Пуля поцеловала дверной косяк рядом с моей башкой.
Следующая серия пуль пробила много дырочек в двери, косяке и стене, но к тому времени я уже унес свою башку в безопасный угол, сбоку от окна.
Я знал, что напротив гостиницы стоит четырехэтажное конторское здание, крыша которого чуть выше моего окна. На крыше сейчас было темно, у меня — светло. Выглядывать при таких условиях прямого смысла не имело.
Я огляделся, соображая, чем швырнуть в плафон. Нашел Библию и запустил ею. Лампочка разлетелась вдребезги, даровав мне темноту.
Стрельба прекратилась.
Я подполз к подоконнику и, стоя на коленях, глянул одним глазом в нижний угол окна. В темноте на крыше напротив ничего нельзя было рассмотреть, к тому же снизу я не мог заглянуть за парапет. Десять минут этого одноглазого наблюдения не дали мне ничего, кроме затекшей шеи.
Я добрался до телефона и попросил девушку на коммутаторе прислать ко мне гостиничного детектива.
Явился статный седоусый человек с выпуклым недоразвитым лбом младенца. Чтобы лоб был хорошо виден, он носил на затылке шляпу на несколько размеров меньше, чем надо. Звали его Кивер. Он сразу слишком уж заволновался насчет стрельбы.
Пришел управляющий, полный человек, безукоризненно владеющий своим лицом, голосом и поведением. Этот совсем не заволновался. Он отнесся к происшествию как уличный факир, у которого во время фокуса полетела вся механика («Это невероятно, но, я уверен, ничего серьезного»).
Мы рискнули дать свет, ввернув новую лампочку, и пересчитали дырки от пуль. Их было десять.
Полиция пришла, ушла и вернулась, чтобы доложить: никаких следов обнаружить не удалось. Позвонил Нунан. Он поговорил с сержантом, начальником полицейского патруля, и, наконец, со мной.
— Мне только что доложили о стрельбе, — сказал шеф. — Кто же это, по-вашему, за вами охотится?
— Ума не приложу, — соврал я.
— Вас совсем не задело?
— Нет.
— Вот это замечательно, — сердечно сказал он. — Голову даю на отсечение, мы прищучим этого умника, кто бы он ни был. Хотите, я оставлю у вас пару своих ребят, чтобы больше не было происшествий?
— Нет, спасибо.
— А то оставлю, если хотите, — поднажал он.
— Нет, спасибо.
Он заставил меня пообещать, что я навещу его, как только смогу; заявил, что полиция Отервилла в моем распоряжении; дал понять, что, если со мной что-то случится, вся его жизнь будет разбита… в конце концов я от него отделался.
Полиция удалилась. Мои вещи перенесли в другую комнату, куда пулям залететь было труднее. Я переоделся и двинулся на Харрикейн-стрит, на встречу с безголосым игроком.
Дверь мне открыла Дина Бранд. На этот раз ее большой сочный рот был намазан ровно, но каштановые волосы по-прежнему нуждались в стрижке, пробор шел зигзагом, а на подоле оранжевого шелкового платья