Читать интересную книгу Жига с Крысиным Королем - Варвара Мадоши

— Головастики — потомство лягушек, а не рыб, — почти ласково проговорил Локли. — Милейший отец Фраччано…

— Какая разница… — епископ Блесси поморщился. — Вы же понимаете, что я имею в виду.

— Это да, — сказал Брэдли, — но вы не будете отрицать, что, хотя сила церкви падала уже лет десять, доходы ее увеличивались последние два-три поколения — с тех пор, как дед нынешнего короля собрал графов и герцогов под свою руку.

— О да, — глубокомысленно проговорил Локли. — Рыба разжирела. Я понимаю, отчего вам не хочется терять такого питомца, Брэдли… что ж, в этом-то и состояло наше всегдашнее затруднение. Нельзя отсечь голову и оставить животинку в живых.

Локли знал, о чем говорил. Обычно заговоры по смещению короля затеваются тогда, когда есть подходящие подрастающие принцы; но дети Крысиного Короля были еще слишком малы — между тем, лишь личность человека, устроившего резню после Восточных Полей, человека, отобравшего у церкви три богатейшие провинции, человека, создавшего регулярную армию, преданную лично ему — лишь вечная тень его удерживали графов и герцогов от мятежей. Что делать?.. Крысиный Король, будучи крысой, отлично устроил свою нору.

— Предположим, такой способ найдется, — сказал Брэдли. — Алхимия… весьма сведуща в пограничных состояниях жизни и смерти.

— Ересь?! — снова как будто вскипел Фраччано, но тут же как-то быстро успокоился. — Что вы имеете в виду, Брэдли?

— Именно ради этого я привел барона, — кивнул архиепископ. — Он разыскал меня несколько дней назад и убедил, что очень хорошо понимает в рыбе. Лучше, чем любой из нас. Итак, найдется способ очистить пруд совсем: причем так, что это никоим образом не будет связано с церковью. Что вы будете делать тогда?

— Я буду очень рад, — Локли сложил пальцы на толстом животе и выдал особенно благосклонную улыбку. — Как же иначе?.. Уничтожить гниение, сохранить здоровую ткань, обезопасить… хммм… прочую живность, обитающую в пруду. Да только, боюсь, далеко не все разделяют мои взгляды… Взять вот хотя бы епископа Марко… Боюсь, как бы он не возмутился — он известный… хм… рыболов.

— Ведь я разговариваю не с Марко, — мягко произнес Брэдли. — Я разговариваю с вами.

— О да, Марко с некоторых пор ест у вас с рук, — с горечью проговорил Фраччано. — Хотел бы я знать, как вам это удалось. Ну что ж… если вы полагаете, что даже он станет просто стоять и смотреть, как у рыбы отпиливают голову — то, вероятно, другого выхода и у нас не будет. Но он не станет, я уверен в этом. И кроме того, как же Деттерби?

— О Деттерби мы позаботимся в свой черед.

— Вы снова затеяли авантюру, — Фраччано скривил тонкогубый рот. — Затеяли авантюру и рассчитывайте на мою поддержку… видимо, считаете, что вы все еще не исчерпали кредит за ту давнюю услугу. Ну так слушайте, Брэдли… то есть ваше святейшество. Хоть вы и стали архиепископом, это еще не означает, что все следом за вами должны идти против совести и здравого смысла; я не пойду. Спокойной ночи, господа… Точнее, того, что от нее осталось.

Фраччано резко поднялся и запахнул плащ.

— Стойте, — голос Брэдли звучал низко и мрачно. — Отец Фраччано, вы полагаете, что сможете просто уйти вот так?

— Да, полагаю, — высокомерно кивнул настоятель Блесси. — Содержание нашего разговора я излагать не собираюсь. Вы меня знаете, Кинг: королю я не подам и глотка воды на берегу источника. Но и на поддержку мою в этих ваших играх можете не рассчитывать. Если король двинет на вас войска — я пошлю с ним свои.

— Я если я одержу победу — вы тоже поднимете ваших монахов? — мягко спросил Брэдли.

Вопрос не был шуточным: Блесси издавна считался одним из сильнейших тренировочных центров.

Фраччано обвел их тяжелым взглядом.

— Нет, — сказал он.

Потом поглядел на Мустанга.

— Я слышал, вы человек чести, — сказал он, роняя слова. — Отчего вы связались с Кингом? Что вам в этих интригах честолюбцев?

Мустанг усмехнулся уголком рта и заговорил — впервые за всю встречу:

— Возможно, то же, что и вам, отец Фраччано. С другой стороны, возможно, я верю в бога.

Локли бросил на Мустанга острый, проницательный взгляд. Фраччано смолчал и, накинув капюшон, вышел из приалтарной прочь. Проходя мимо аналоя, он осенил себя святым знамением.

17

— Зачем он хотел, чтобы я пришел? — спросил Мустанг.

Утро было сонным, непогожим, таким же сумрачным, как и дождливая ночь. Верхушки домов кутались в серые облака, напоминавшие промокшие кучи пепла, горожане попадались на улицах редко, а которые попадались, выглядели особенно хмурыми. От зябкой, промозглой сырости не спасали ни жар очагов, ни теплая одежда.

— Чтобы ты показал себя перед этими старыми перцами, Локли и Фраччано? — предположил Хьюз. — Как я понимаю, народ они достаточно жесткий… Возможно, ему хотелось, чтобы они оценили тебя и поняли, что ты не битая карта.

Он этой ночью спал не больше Мустанга и теперь время от времени беспечно зевал, прикрывая широкий рот широкой же ладонью.

— Локли и Фраччано? Этих двух лицедеев? — неизвестно, спал ли Шрам и сколько сна ему перепало, но выглядел он на диво бодрым. — Жесткие, как тростник на ветру. Два самых больших угодника в конклаве епископов.

— Значит, я правильно оценил, что Фраччано только притворялся принципиальным… — задумчиво протянул Мустанг.

— Да, оценил ты правильно, и это произвело на них с Локли впечатление, но, думаю, Брэдли рассчитывал не на это… — Шрам задумчиво полуоткрыл ставню, впустив в спальню немного холодного воздуха, выглянул наружу, качнул головой и закрыл окно снова. — Локли и Фраччано… Они старше меня лет на двадцать, но по семинариям говорили разное… Они чуть ли не с семинарии делают вид, будто злейшие враги, а на самом деле неизменные союзники. Ходили слухи даже о противоестественной связи между ними… не знаю, не знаю. Но что порядочность и вспыльчивость Фраччано — маска не более, чем добродушие Локли, — вот тут сомневаться не приходится. За свою карьеру они много раз предавали всех и вся.

— Многообещающе… — сухо уронил Мустанг. Потер подбородок, покрытый густой, многодневной щетиной.

— Ага, — поморщился Хьюз, — значит, в основном, я так думаю, Брэдли хотел убедить в чем-то тебя, а не их. О чем Брэдли говорил с тобой после встречи?

— А… — Мустанг хмыкнул. — В общем, это достаточно очевидно. Он припомнил, что у меня есть последователи, преданные лично мне… и попробовал уломать на определенные подготовительные акции. Для укреплений его позиций в конклаве.

— Мишень? — Хьюз приподнял бровь.

— Деттерби.

Все трое переглянулись.

— Тогда все более или менее ясно, — произнес Шрам.

— Я бы сказал, что все это кристально ясно, — покачал головой Маэс. — Так ясно, что даже неинтересно. Ты с нашими друзьями встречаться будешь?

— Буду, — кивнул Мустанг. — Пойдешь со мной? Фарман — твой человек.

— Не более мой, чем твой, — пожал плечами Хьюз. — Нет… думаю, у меня будут другие дела. Ты же знаешь.

18

Зрелость приходит тогда, когда выучиваешься ждать и рассчитывать силы. Часто лишь незначительная деталь отделяет победу от поражения, и нужно уметь уловить этот момент: тогда, когда судьбу можно изменить, приложив усилия в нужную точку.

Эдвард знал это. Ему говорили нечто подобное сотни раз — там, в настоящем времени, пахнущем смазкой, перегретым паром и металлом. Он и сам выучился ждать, наступать на горло своей гордости, соизмерять силы. Но это все теперь было погребено в невероятном прошлом, и никто не мог даже сказать, сколько лет назад. Так вот…

Мир вокруг отказывается держать. Не понять, существует ли он вообще, или это горячечный кошмар, невероятный по живости морок. Все здесь кажется чуждым, пустым, невсамделишным. И небо слишком яркое, и толпа на площади слишком громко орет, неуловимым образом иначе выговаривая слова, и листва буквально обжигает зеленью…

Здесь, на втором этаже того самого ремесленного дома, откупленного в итоге целиком с помощью средств архиепископа (Б-Брэдли, сволочь… все время приходится напоминать, что здесь люди совсем другие, что это не те, кого он знал), тоже все было слишком ярким. Ярко-синее покрывало на широкой кровати, лакированная алым и золотым посуда в открытом, неуклюжем буфете, натертые воском доски пола светятся бежевым… Почти мучительно для глаз. Потому что за всей этой пустотой — ровным счетом ничего нет. Это даже не ночной кошмар. Это какой-то липкий бред, от которого нельзя проснуться… потому что снов Эдварду здесь не снится.

Ни разу не приснилось. Ни единого.

Больше всего здешняя реальность похожа на сон, потому что у него снова — две руки и две ноги. Вообще-то, если вспомнить, Эдвард по-настоящему и не пытался вернуть себе телесную целостность. Когда в назначенный день гомункулы открыли врата, когда отец сражался с этим своим порождением ада, все, что хотел Эд, все, на что он дерзал — это вытащить тело Ала, застрявшее у Врат, в надежде, что душа брата не отлетела уже слишком далеко от доспехов, ставших грудой бесполезного металла. Он помнил этот отчаянный звон в голове, и саднящую безнадежность, от которой сжимало в горле, и… и сладостную, ласковую темноту, которая приняла его почти без боли. Немного удушья не в счет.