Читать интересную книгу Блокада - Сергей Малицкий

— Через Гарь уйти нельзя, — задумался Пустой, — Ближе к ее центру земля отравлена так сильно, что даже теперь, через много лет, появиться там — значит умереть. Даже светлые проводили ограду через Гарь только машинами без людей, хотя их ограда не задевала центра Гари. Можно уйти на север, но нельзя уйти от судьбы. Но дело даже не в этом. Там, в Мороси, — не просто часть меня. Я как-то связан с этой бедой. Не только тем, что там прячется или живет загадочный для меня человек. Не могу объяснить как, но связан. Мне тоже не нравятся светлые. Они относятся ко всем чужим как к мусору, как к крысам. И, даже обратившись ко мне за помощью, вели себя так, будто делают мне одолжение.

— Еще бы не одолжение, — закашлялся старик. — Считай, подарили машину! Дали покататься.

— Оставили, — нахмурился Пустой, — но могут забрать ее в любую минуту. Но для нас она очень кстати.

— И ты надеешься, что ее не заберут? — скривил губы старик, — Послушай, хозяин, а обеды в твоем доме такие же вкусные, как и завтраки?

— Увидишь, — прикрыл на мгновение глаза Пустой, — Если захочешь. Светлые не заберут машину. Думаю, что они рассчитывают, что я воспользуюсь ею. Светлые ничего не делают просто так. Я нашел в машине приборы, которые записывают все, что будет происходить в ее кабине, в ее салоне и на ее панели. И они были надежно экранированы. Думаю, что даже от действия Мороси.

— Как это… записывают? — не понял Коркин.

— Я покажу после, — ответил Пустой и посмотрел на старика. — Если твой отшельник и в самом деле откажется идти в Морось.

— Чего я там забыл? — сморщил нос старик, — Я спрячусь в свою нору и переживу еще десять таких орд. Валенок, по крайней мере, Коркин мне на дарил на пять лет вперед. Ты лучше скажи, Пустой, чего тебе там все-таки нужно? Я ж ведь тоже, считай, беспамятный, но меня туда никакие посулы вернуть память не затянут. Я и так-то живу, словно из обморока вычухиваюсь. А девчонка? Что тебе девчонка, о которой ты ничего не помнишь? А вдруг она случайная девка с отвратительным характером? Вдруг ты нашел ее картинку на помойке? Ветром ее туда принесло! Ты тут, Пустой, как пес в мясной лавке — сдается мне, что ты и в любом другом месте такую же мастерскую возвел бы. Может быть, пройти тебе по краешку Мороси, да на другую сторону, и там в тихом месте… Ну не за бабой же идти в самое пекло!

— За бабой? — задумался Пустой. — За девчонкой, отшельник. Хотя она могла бы уже стать и… бабой. Я не знаю, может быть, у нее и в самом деле отвратительный характер и картинка ее у меня случайно. Вот скажи мне, Коркин, ты ведь беспамятством не страдаешь. У тебя девчонка есть? Или была?

— Сестра была, — замялся Коркин, — Нет ее. Орда ее увела и погубила, скорее всего. Давно.

— А будь она жива? — безжалостно уставился ему в глаза Пустой. — Будь она жива и знай ты, что она там? Ладно, не скрипи зубами. Я вижу, легко тебе, — повернулся он к отшельнику, — Легко тебе не помнить. А мне трудно.

Он поднялся, пошел к ящику, на котором лежали войлочный сверток и странный мешок, покрытый карманами и застежками.

— Вот, — повел рукой вокруг себя Пустой, остановившись посредине комнаты. — Ты, отшельник, не хочешь прошлого вспоминать, а для меня оно словно часть меня. Оно — мой скелет, которого я не вижу, но чувствую. Я свое прошлое из памяти своей мертвой по крупицам выцарапываю. Исписал все стены. Записывал все слова, что приходили мне в голову. Все, что всплывало у меня в голове на том языке, которого никто не знает, кроме меня. Но все эти слова словно камни, из которых был когда-то построен дом. Тот, кто его не видел, никогда его не восстановит, а я не могу вспомнить, как он выглядел. Правда, одно слово знают и здесь. Бирту[2]!

Пустой ткнул пальцем в слово, выделенное темной рамкой.

— Это там. Почти в центре Мороси. Никто не видел этого места, много лет уже не видел, но многие говорят о нем. И я что-то должен знать об этом месте, если я помню это слово. А вот видение, которое преследует меня ночами.

Пустой коснулся рисунка на стене, и Коркин приподнялся, чтобы рассмотреть его. Там был грубо обозначен контур, силуэт странного человека. Плечи его были не просто широки, а раздуты, а кисти чудовищных рук обращены в свисающие до колен клинки. Задрожал Коркин, как рассмотрел рисунок. Лоб его покрылся бисером пота, руки затряслись, хрип забурлил в горле.

— Я иду с тобой, Пустой, — чужим голосом произнес скорняк, — Такая же тварь убила, еще до моего рождения Убила всю мою семью. Всех, кроме матери. Она и пристрелила ее из этого ружья! Но она… — Пустой нервно сглотнул, — Эта тварь была как болезнь. Она пришла в теле моего Дяди и оставила это тело, когда он был убит.

— Все как в густом тумане, — скрипнул зубами Пустой. — Не вижу почти ничего, только случайные черты, звуки, запахи. Но у меня есть не только слова и видения. Кое-что было у меня при себе, когда меня нашел Сишек. Не только картинка. И кое-что, отшельник, я хотел бы показать именно тебе.

Пустой подхватил мешок, сверток, положил все это на стол. Распустил шнуровку, рывком расправил горловину.

— Вот, — На стол лег кусочек пластика. — У меня есть довольно много предметов из моего прошлого, но я покажу самое важное.

Коркин потянулся к пластику, перевернул его. С исцарапанной, потертой картинки на него смотрела девчонка. Светловолосая, задорная, красивая.

— Вот она какая? — протянул старик, — На дочь непохожа. Нет ни одной твоей черты, Пустой. Но хороша. Глазастая! Говоришь, что она в Мороси?

— Надеюсь, — убрал картинку Пустой, — Один сборщик видел ее у старика, что живет на окраине Мороси. Она повзрослела, но все еще похожа сама на себя. Такую не спутаешь, как он сам сказал. Так что, — механик повернулся к отшельнику, — в Морось не только ходят, там и живут.

— Это все? — с ухмылкой спросил отшельник.

— Нет, — убрал картинку Пустой, — Но сначала я покажу еще кое-что. Это я нашел здесь. Вчера ночью. На базе светлых. Вот, Коркин это видел. Если, конечно, способен был видеть что-то после резни в Поселке.

Пустой положил на стол яркий лист пластика. Коркин нервно сглотнул. Это тоже была картинка с изображением женщины, но женщины взрослой, лет двадцати — двадцати трех. Она была совершенна. Коркин не так часто видел женщин, но он сразу понял, что перед ним красавица. Даже на картинке она казалась притягательной и зовущей. Вдобавок она была почти обнажена. Восхитительное тело обволакивала полупрозрачная сетка.

— Светлая? — удивился отшельник.

— Не знаю, — спрятал картинку Пустой, — Я не успел спросить об этом, картинка была обнаружена уже после того, как светлые исчезли. Там есть и еще… похожие. Но она была только на одной. Я не знаю, как ее зовут, но я ее знаю. Я определенно был с нею знаком. Раньше знаком — до того, как потерял память.

— Да, — зевнул отшельник, — Достаточная причина, чтобы лезть в кучу дерьма. Будь я помоложе, тоже полез бы. За такой можно. Только как связать вторую картинку и Морось?

— Светлые занимаются Моросью, — уверенно сказал Пустой. — В центре Мороси у них база. Это совершенно точно. Они меня туда позвали. Не уверен, что я отгоню туда машину, но сам я туда доберусь точно. И если они мне не ответили здесь, ответят там.

— Ответят, — хмыкнул отшельник. — Так ответят, что не унесешь. Дергают они тебя, как мне кажется, за ниточки. Ну чисто как рыбак над ручьем вешает червяка и дергает за бечеву, чтобы крупная рыба прыгнула за лакомством и на крючок насадилась. А может, ты и есть рыба, Пустой? А эта, на картинке, что ты спрятал, — червячок. А?

— Как тебя зовут? — спросил старика Пустой.

— Я не помню имени, — развел тот руками, — Коркин зовет меня отшельником.

— Откуда у тебя меч? — прищурился Пустой.

— Не знаю, — с таким же недоумением ответил отшельник.

— А откуда у тебя умение? — не отставал Пустой, — Не может быть, чтобы ты нашел этот меч вместе с умением!

— Не помню, — расплылся в улыбке отшельник и постучал себя по груди, — Я тоже пустой.

— Или полупустой, — кивнул Пустой и вдруг раскатал войлочный сверток.

Необычный, удивительный меч сверкнул в падающем через окно луче солнца, как осколок стекла. И Пустой сделал несколько плавных движений и замер, почти коснувшись острием переносицы отшельника. Тот отшатнулся, захрипел и начал меняться. То, что Коркин видел только мельком в просвете вечно надвинутого капюшона, теперь происходило у него на глазах. Лоб старика чуть выдвинулся вперед, подбородок заострился, скулы раздались, и из побледневших на фоне смуглой кожи губ послышался низкий голос, который произнес несколько непонятных фраз.

Глава 10

Филю успокоил кусок лепешки с копченой олениной. Он бы так и стоял на подножке машины с разинутым ртом, но Пустой нырнул мимо него на центральное место и затянул помощника за пояс внутрь, а все понимающий Хантик сунул мальчишке в рот кусок лепешки. Конечно, горе от разрушения результатов долгого и тяжкого труда нельзя было восполнить лакомством, но Хантик, как и Пустой, знал: только работа отвлекает от горестных раздумий, а пережевывание тугих копченых волокон требовало немалого труда. Глотая слезы пополам с олениной, Филя посмотрел на Коркина, который ко всякой беде относился как к восходу и заходу солнца, потом перевел взгляд на Пустого, который словно и не был расстроен взрывом мастерской. Только губы его стали еще тоньше да глаза налились тьмой. Филя нечасто видел механика таким, не потому что у него до сего дня все получалось, а потому, что тот ни с кем не делился переживаниями, уходил в свою комнату, где часами иногда просиживал неподвижно, то стискивая голову ладонями, то соединяя пальцы. Порой Пустого настигали приступы боли, он опирался руками о стену, садился там, где стоял, и так скрипел зубами, что Филя готов был увидеть, как его благодетель обратится в чудовище, но все пока обходилось. Сишек как-то, в редкую минуту трезвости, обмолвился, что, если бы всякий в Разгоне так переживал сделанную им пакость, мир никогда бы не покинул благословенную землю. Филя, конечно, не понял насчет пакости, потому как не замечал за Пустым ничего пакостного, а что касалось ватажников, которых тот порубил в первый год его пребывания в Гнилушке, так они-то как раз пакостью и были. Те же рубцы на спине у Фили так и не рассосались полностью и вряд ли когда рассосутся, а за что ему доставалось, когда еще Пустого не было, когда он сам откликался на кличку Фи и ел то, на что и бродячая собака не посмотрит? За то самое — за нищету, за слабость, за бесполезность…