Читать интересную книгу Блуждающие токи - Вильям Александров

— Обедать не ждите, — сказал он Альке. — Едем к Лаврецкому в больницу. Они спустились по лестнице, вышли из подъезда и пошли между домами.

Здесь было сравнительно спокойно, чуть косой дождь равномерно сек спину. Но вот они вышли на открытое пространство, и тут же ветер подхватил и швырнул в лицо целую пригоршню дождевых капель. Они звучно ударились о клеенку, откатились, и опять ударились, словно твердые мелкие градины. Он поднял воротник, вытер лицо ладонью.

— Случилось что-нибудь? — спросил он.

— Ничего нового… А до сих пор, по-твоему, ничего не случилось?

Она отвернула голову от ветра, и он видел только блестящий конус ее капюшона.

— Не знаю, — сказал он. — По-моему, ничего. Во всяком случае ничего плохого.

— Ты в этом уверен? — Она резко обратила к нему лицо, оно было совсем мокрое.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Мне кажется, все нормально. Даже здорово.

— Еще бы! Лаборатория удостоилась такой чести! Она будет самостоятельным отделом. Представляешь, на какую высоту поднял науку твой друг?!

— Не понимаю, чего ты злишься. Можешь его не — любить, но объективно он же сотворил великое дело.

— А во имя чего — ты думал? Наука его в этом деле, интересует или положение, возможность быть на виду, возможность действовать, создавать шум вокруг, чтоб все видели — это он, он сделал, он пробил, он организовал!..

Они уже вышли к остановке, и люди, ждавшие автобуса, стали оборачиваться — с такой негодующей страстью она говорила.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — сказал Ким как можно более мягко и умиротворяюще. — Прежде всего не надо горячиться. Надеюсь, ты не собираешься говорить все это сейчас Лаврецкому?!

Она одарила его уничтожающим взглядом и только собиралась резануть что-то, как подошел автобус, и это выручило Кима, потому что брать автобус пришлось штурмом. Каким-то чудом Ким втиснул Женю, а сам остался на подножке, нажатый наполовину закрывшейся дверью.

Так они проехали три остановки — благо никто уже не пытался садиться: плащ Кима, развевавшийся снаружи, красноречиво сигналил, что это бесполезно.

Через три остановки перешли на троллейбус, стало просторнее, даже сели. Женя хмуро глядела в окно.

— Знаешь, — сказал он, — я вот думаю о том, что ты говорила. Даже если это так и его интересует не столько наука, а положение, которое она может дать, — даже в этом случае, объективно — для науки он делает полезное дело.

— Объективно? — Она невесело усмехнулась. — Война объективно тоже помогла науке — ускорила расщепление ядра. Но при этом она унесла пятьдесят миллионов жизней. Ты у них спроси, субъективно у каждого, что они думают о пользе для науки…

— Страшные аналогии, — вздохнул Ким. — Чего это ты так?..

— Ничего; Просто любую человеческую подлость стало так легко оправдать — объективно, видите ли, Е масштабе истории человечества и истории науки…

— Никакой подлости я не вижу. Наоборот. Если он берет на себя всю организационную часть…

Она опять посмотрела на него, и слова застряли у него в горле.

Они молча доехали до конца.

Дождь не унимался, люди жались под навесами ларьков, которых тут было множество, но все как один стояли наглухо закрытые.

— Купить бы чего-нибудь, — огляделся Ким и зябко поежился, — как-то неловко с пустыми руками.

— Ладно. Не в этом дело. Пойдем.

— Ты знаешь куда?

— Знаю,

Они прошли еще с полкилометра пешком, по асфальтовой дорожке, видимо, недавно проложенной здесь между ветвистых чинар. Листья, хотя и тронутые желтизной, все же были еще крепкие, они покачивались под ударами дождя, влажно поблескивая всеми своими оттенками.

— Хорошее место выбрали для больницы, — сказал Ким, — видно, большая больница, гляди, сколько народу идет.

— Большая.

— И все с кошелками. Слушай, нехорошо как-то…

— У меня апельсины есть, успокойся.

Они прошли в вестибюль, сдали верхнюю одежду, получили халаты, и тут Кимом овладела робость.

— Слушай, чего-то не по себе. Может, отложим этот визит? Растревожим Старика, наделаем беды…

Она впервые взглянула на него приветливо и тронула за рукав.

— Не волнуйся, я буду вести себя хорошо…

Лаврецкий лежал в небольшой двухместной палате с застекленной дверью почти во всю стенку. Она выходила на длинный общий балкон, опоясывавший полукруглое здание.

Он не сразу их заметил. Лежал, прикрыв глаза, с наушниками на голове, слушал что-то с напряженным лицом.

Они постояли в нерешительности у порога, потом присели на пустую кровать, он приоткрыл глаза и увидел их.

— В такую погоду! Да вы с ума сошли! Ну, спасибо, дорогие мои, очень рад вас видеть.

Он пожал им руки, счастливо улыбаясь, потом сел, снял наушники, нащупал ногами тапочки, подошел к балконной двери, отдернул занавеску. Стало светлее и как-то спокойнее, комната больше походила на гостиничный номер, чем на больничную палату.

Здесь стояли два легких, гнутых кресла, треугольный пластиковый столик, на стенах висели удобные бра.

— И долго вы так сидели? — спросил Лаврецкий, осторожно укладывая на тумбочку наушники.

— Минуты две.

— Вам еще повезло, вы так могли просидеть целый час.

— А что передавали?

— Четвертый концерт Паганини. Удивительная музыка, и передают ее крайне редко…

— У вас было такое лицо, — сказал Ким, — что мы не решились…

— Какое?

— Взволнованное. Вообще-то вам, наверно, вредно волноваться, не понимаю, как вам разрешают слушать такую музыку.

— Это волнение, так сказать, со знаком плюс. Оно помогает.

— А что вы считаете со знаком минус? — спросила Женя.

— Ну, всякие там передряги…

— Игорь Владимирович, — голос Жени странно зазвенел, — с каким знаком вы восприняли недавнее посещение Хатаева?

Лаврецкий застыл на мгновенье, видимо, не совсем понимая, о чем идет речь, потом заулыбался.

— А, ну, конечно, с плюсом. Я считаю, что все будет очень хорошо.

Ким торжествующе взглянул на Женю, но она даже бровью не повела. Она не спускала глаз с лица Лаврецкого. Она как будто забыла на нем свой взгляд, глядела пристально, не отрываясь, думала, вероятно, о чем-то своем и смотрела на Лаврецкого так долго, что тот, видимо, почувствовал неловкость.

— Вы что, Женя?

— Я, нет, ничего. Простите, Игорь Владимирович… Как здоровье ваше, мы ведь не спросили даже?

— Сейчас гораздо лучше. Ходить разрешили минут двадцать-тридцать… А вот в горы, как видно, вам уже без меня придется… — Он вздохнул.

— Ну, вот в это я уже не поверю, — сказал Ким. — Я думаю, тут дело как раз в том, что мы перестали ходить. Весной начнем — и все у вас как рукой снимет, вот увидите.

— Может быть. Ну, а пока блуждающими будем заниматься. Перспективы-то заманчивые открываются.

— Вы так считаете? — спросила Женя.

— Конечно. Хатаев вам разве не рассказывал?

— Так, в общих чертах. Намекал вернее.

— Ну что ж, по-моему, он своей энергией и напористостью пробивает великое дело. Институт! Честно говоря, я бы не решился ставить этот вопрос.

— А вам не кажется, что весь этот шум вокруг нас приведет к тому, что мы станем заниматься чем угодно, только не наукой? — Женя опять остановила на Лаврецком пристальный взгляд, и Лаврецкий некоторое время озадаченно смотрел ей в глаза.

— Не думаю, — сказал он наконец. — Конечно, весь этот шум к науке никакого отношения не имеет. Но для организационной стороны дела, вероятно, он был нужен, я так понимаю. Что вы скажете, Ким Сергеевич?

— Думаю, вы абсолютно правы. Так сказать, издержки производства, Тем более, что вам этим заниматься не доведется.

— Вот! Вот самое гласное, что меня привлекает в новом варианте. Организацией будет заниматься Федор Михайлович, у него к этому жилка есть. А нам останется наука, ее основные проблемы.

— И возможностей будет больше, — сказал Ким.

— Конечно, — подтвердил Лаврецкий. — А если я сумею сейчас уехать месяца на два, на три, уйти от текущих дел, осмыслить все, что накоплено нами за эти годы, выиграет в результате все-таки наука. Вы не согласны, Женя?

— Не знаю, может быть, вы и правы. Но, откровенно говоря, не по душе мне все это. Была у нас маленькая лаборатория, немногие знали о нас, — пожалуй, только специалисты, но мы занимались делом — это я точно знаю.

Она провела рукой по своим влажным волосам, прижала их к щеке.

— Спасибо, Женечка, — Лаврецкий наклонил голову, — мне особенно приятно, что вы так думаете. И все же… Слишком много накоплено, слишком мало отдано… Я просто физически ощущаю сейчас необходимость осмыслить, обобщить все, что мы получили за это время… Только бы сил хватило.

Они замолчали, и Киму показалось, что по лицу Лаврецкого словно тень прошла.