Читать интересную книгу Паруса в огне - Валерий Гусев

Тут уж наш Командир сиреной взревел:

— Отставить! У меня приказ — снять весь экипаж! Мне такое геройство не нужно! Ты лучше живым геройствуй!

Словом, забрал ихний капитан судовые документы, флаг снял и к нам на борт нормально перебрался. Мы дали ход.

Отошли безопасно, кормой прицелились и пустили в «Малютку» аж две торпеды. Обе разом рванули. Ихний капитан руку к виску приложил и отвернулся. Понять можно. Это его первый корабль был. И первый поход, кстати. Хотя, если прямо сказать, какая разница — первого боевого друга терять или последнего.

Внизу мы всех ребят переодели в сухое, боевые сто пятьдесят спиртику каждому влили, да Мемеля горячим какао всех нас напоил.

Разместились как-то. Раненых наново перевязали, устроили поудобнее. А сами друг на друге сидим. И дышится все тяжелее. В лодке — теснота, не то что не повернешься — не вздохнешь свободно. Да и затяжелела наша «Щучка», лодка ведь к этому очень чувствительна. Тут уж мы в ней и впрямь как кильки в банке. Да еще и в рассоле. Через люк нам штормяга порядочно солененького нахлестал.

Воду откачали, Командир скомандовал «к погружению». Сразу спокойно стало. Но уж очень душно. Взяли курс на Полярный.

Пока шли, ребята, отогревшись, рассказали про свои дела. Всплыли они не осмотревшись, а тут как раз три немецких катера, конвой наш выслеживают. Погрузиться не поспели, завязался бой. А у этой «Малютки» всего одна пушчонка. Однако бились отважно. Один катер подожгли. И тут, к счастью, наши истребители подоспели, второй катер измолотили, а третий сам поспешил удрать.

— Спасибо вам, — сказал капитан «Малютки». — Выручили.

— Еще не выручили. Надо еще до базы добраться.

— Очень надо, — вставил свое слово Одесса. — Меня девушки ждут. Три блондинки.

Вот так и идем, за приятным разговором. Минное поле решили, как обычно, низом пройти — безопаснее. Нырнули, дыхание затаили, слушаем. И вроде бы нормально прошли. Не зацепили. Но рано обрадовались.

— Стучит, — вдруг привстал с разножки Боцман. — Поймали, однако.

Слушаем — точно! По правому борту, как раз возле центрального поста, что-то ритмично постукивает снаружи. Не сильно, но гулко.

— Поймали, — повторил Боцман. — За правый горизонтальный руль, сволочь, зацепилась. Тащим ее за собой.

Вот еще заморока. Зацепили минреп, сорвали мину с якоря и тащим. Она, гадюка, бьется об нас пока еще круглым боком, а как рожком стукнет… Может, после взрыва и всплывем. Только никому не нужные. И ни на что не годные.

— А меня радистки ждут, — причмокнул Одесса. — Четыре штуки. У них снежинки на ресницах. Так и окаменеют на берегу, не дождавшись отважного военмора.

— Окаменеют! — взорвался Штурман. — Кому ты нужен? Ты посмотри на себя. Бычок черноморский тебя краше. Худой, длинный, носатый.

— Носатый, товарищ старший лейтенант, — это мое преимущество, — живо отбился Одесса. — В народе, на Привозе, говорят, что носатые мужчины очень ценятся, они самые на любовь гораздые. По причине… На Привозе говорят: что на витрине, то и в магазине.

Мы все грохнули. Даже про мину забыли, которая нам в дверь стучала.

— Отставить пошлости! — Штурман у нас был очень воспитанный человек, особенно в отношении женского пола.

— Это не пошлость, товарищ лейтенант. Это научная физиология.

— Иди отсюда! — приказал воспитанный человек.

Да куда ему идти, тут и ступить-то некуда.

А мина все постукивала и постукивала в борт.

— А вот если рванет, — задумался Одесса-папа, — какая-нибудь физиология от меня останется? Или только пошлость?

— В базу вернемся, — пригрозил Штурман, — я дам рапорт Командиру, чтобы списал тебя на берег. В банно-прачечный отряд.

— Спасибо! Уж там-то я…

Тут Штурман на него так глянул, что Одесса-папа и глаза опустил, и рот закрыл.

Командир уточнил время и место, решил всплывать. Мину отцепить, подышать, провентилироваться. Да и батареи подзарядить. Пора уже.

Всплыли. И — батюшки! Лед с севера нам вдогонку несет. Вот-вот догонит.

— Давай, салага, — сказал мне Боцман. — Облачайся по-быстрому.

Надел я гидрокостюм, обвязался по поясу концом, включился в кислородный аппарат, приготовился окунуться.

Но не пришлось. Трос, который зацепился за ограждение вертикального носового руля, оказался обыкновенной веревкой. Вроде бельевой, только потолще. Зеленая, обросшая, лохматая. А на конце ее, как раз возле центрального поста, болтается красный рыбацкий буй. Поплавок такой, для сетей. Вот, оказывается, какую «мину» мы зацепили. Мы, значит, шли, он, значит, за нами тянулся и стучал, паразит, нам в борт, как сосед-пьяница. Вот и вся физиология.

Срезал я веревку, подал буй на палубу.

— О! — обрадовался одессит, — заберу на память. Когда вернусь в Одессу…

— Нам бы для начала в базу вернуться, — перебил его Боцман. — Пока не замерзли.

Дело в том, что лед наступал. Да не битый, а почти сплошной. Вернее, он битый, но на глазах сплачивался в корку. Пока мы с буем возились, он нас нагнал. Зыбь его качает, в борта льдины стучат.

— Это все ты! — высказал Штурман Боцману. — Небо ему, видишь ли, не нравится.

Запустили дизеля, начали зарядку. А Командир наш все мрачнеет. И нам тревожно. Лед нас коварно окружает. Волной его качает, в борта все сильнее бьет. То есть поверху идти нам никак нельзя. Надо зарядку сделать и нырять. Подо льдом пробираться. А сколько? Кто скажет, куда это ледяное поле тянется? На сколько миль? Да сплошное — если что, ведь не всплывем.

Командир к Штурману наклонился, сказал тихо, но я услышал:

— Вот-вот зажмет нас, не погрузимся.

— Пожалуй. Но ведь зарядиться-то надо. Какая этому полю длина? Хватит ли зарядки, чтобы под водой его миновать?

— То то и оно то. А у нас почти сто душ на борту.

Гляжу, и впрямь окружило нас льдом. Если сразу не погрузимся, зажмет нас, раздавит.

Командир докурил трубку:

— Все вниз! К погружению!

Вот вам и еще одна неожиданность. Сугубо морская.

Пошли на небольшой глубине, ровно и спокойно. Жужжит гирокомпас, чиркают указатели рулей. Запахло борщом — Мемеля расстарался. Но холодно и сыро. Свободным от вахты приказано спать. Кое-как разместились. И спокойно уснули после всех тревог. А спокойно — потому что в центральном посту наш Командир. Поглядывает на счетчик лага, на часы, на компас, негромко отдает команды. Хорошо спится, когда Командир не спит…

Проснулся сам не знаю почему. Наверное, потому что сквозь теплый сон осторожное всплытие почувствовал. Странно только, что команды поднять перископ не было. Вслепую всплывать — хуже некуда. Вон «Малютка» всплыла без перископа. Ну, Командиру виднее.

Обулся, заглянул в центральный пост. Глубиномер повел стрелку. И уже почти на контрольной глубине вдруг встал. Лодка качнулась, словно сверху кто-то мешал ей выглянуть из воды. Даже какой-то легкий стук послышался. Я уж подумал: не в днище ли какого корабля уперлись?

— Продуть среднюю, — вполголоса скомандовал Командир.

Забурлил воздух, заурчала вода. Стрелка глубиномера не дрогнула, а палуба вдруг накренилась.

Приняли воду, пошли вниз.

Все понятно. Уперлись рубкой не в отдельную льдину, которую лодка легко с себя сбросила бы, а в сплошной ледяной покров. Схватилось там, наверху.

В центральный пост вошел капитан «Малютки». Хоть и молод был — по годам и по опыту, — все сразу понял.

— Вертикальное всплытие? — предложил он. — Погрузимся поглубже и рванем. Может, пробьем?

— Может, пробьем, — медленно проговорил Командир. — А может, и побьемся. Идем дальше.

Через пять минут все, кто находился в лодке, поняли, что произошло. Паники не было. Не было даже растерянности. Было молчание.

— Нам нужно продержаться два часа, — сказал Командир. Откуда он эти два часа взял, не знаю. — Всем лежать, хождение прекратить.

А какое там хождение — ступить некуда. В гальюн только отлучались.

— Мы вырвемся из этого плена, — уверенно сказал Командир. — Терпение и выдержка.

Лодка спокойно, словно и не знала, в какую попала беду, шла себе и шла под тихо урчащими электромоторами. А чего ей волноваться? У нее начальник есть. Как ей скажет, так она и сделает. Если сможет…

Через час Командир снова дал команду на всплытие. Вертикально. Застопорили двигатели. Продули все цистерны разом. Лодка рванулась наверх, как рыбацкий буй. Ударилась в ледяную крышку над морем. Глухо ударилась, бесполезно. Снова ушли на глубину, пошли вперед. С надеждой. А с чем еще-то?

— Форштевнем бы взломать, — вздохнул Боцман. — Да нельзя.

Конечно нельзя. Чтобы форштевнем ударить, нужно сильно нос задрать, а тогда электролит из банок выплеснет. Или задохнемся, или сгорим.

А в лодке становилось все тяжелее. И дышать, и думать. Думать о том, что мы как в кастрюле, закрытой громадной тяжелой крышкой.