Нужно внести его в дом, перевязать.
— Военного врача нужно найти, — посоветовала тетушка Фаркаш, — он ведь военный…
— Но он русский. Они на своих танках стреляли по нашим, об этом вы забыли? Думаете, наши так просто… — с прерывающимся от волнения голосом говорила тетушка Юнг.
— Ну и надоела же ты со своей болтовней, — перебил ее Мартин.
— Лучше будет, если женщины уйдут отсюда, — сквозь зубы процедил Пишти.
Тетушка Юнг открыла было рот, чтобы взорваться, но тут же закрыла его — от возмущения у нее перехватило дыхание.
«Здесь, на улице, на венгерской земле, лежит какой-то русский, а ей еще говорят, что…» — Лицо женщины так побагровело, что Кокаш испугался, как бы бабу не хватил удар.
Мартин дал солдату попить, и тот открыл глаза.
«Похож на Николая, внука старого Москаленко, — подумал Мартин. — Только тот немного старше».
— Если втроем возьмем, спокойно донесем его до дома Кокаша: один будет держать за плечи, другой — за ноги, третий — за поясницу, — задумчиво сказал Мартин.
Ему никто не ответил. Мартин удивленно поднял голову и заметил, что все были заняты другим: высматривали что-то на пашне.
По тропинке, что бежала с поля между домов, шел гитлеровец. Увидев русского солдата, он грубо оттолкнул плечом тетушку Юнг и сорвал с плеча карабин.
Мартин подлетел к немцу и закричал:
— Что ты делаешь?! Он же раненый! Не видишь разве?! Это раненый!
Тетушка Фаркаш заслонила раненого грудью и замахала на гитлеровца руками.
— Убери ты свою винтовку! Креста на тебе, что ли, нет? Как ты можешь стрелять в бедолагу…
Гитлеровец растерялся.
— Зверюга! Как же можно убить безоружного! — негодовал Ижак.
— Беги за танками, там и геройствуй! — прошипела тетушка Юнг.
Жители тем временем вплотную окружили раненого русского.
Пробормотав что-то, гитлеровец повесил карабин на плечо и пошел прочь.
Раненого перенесли в дом к Кокашу. А когда некоторое время спустя мимо дома проезжали венгерские солдаты, жители упросили их взять раненого и отвезти на санитарный пункт. Русского положили на повозку и повезли.
Дядюшка Мартин пошел домой.
— Как ты думаешь, отец, он выживет? — с тревогой в голосе спросил Пишти.
— Бог его знает, сынок… А что еще можно было сделать? Столько людей видело это, ото всех не спрячешь… Да и кто осмелился бы на такое? Всю семью в расход пустить могут… А если через час он умер бы?..
Пишти не знал, что ответить отцу, и промолчал, хотя вид у него был явно недовольный.
Янош Мартин вздохнул.
У него никогда не было желания стать героем. «Лучше быть живым зайцем, чем мертвым львом», — не раз говорил он своим сыновьям, когда те приставали к нему с расспросами о войне, ожидая увлекательных рассказов о героических событиях. То же, что отец рассказывал о годах, проведенных им на фронте, лишало войну романтического ореола, а боевые действия представали перед мальчиками как тяжелая и неприятная работа. А ведь Янош Мартин был здоровенным детиной, храбрецом. Дети недоумевали: почему их отец вернулся с фронта без медали «За храбрость»? По-настоящему Лаци понял своего отца только тогда, когда сам стал принимать участие в рабочем движении. Разумеется, младший по возрасту Пишти смотрел на отца глазами подростка, анализировал каждый его шаг и, как правило, не одобрял. Живым примером мужества и стойкости был для Пишти его старший брат Лаци, который не испугался ни тюрьмы, ни пыток и стал членом молодежной подпольной организации. Теперь он ловко избежал службы в хортистской армии и, как надеялся Пишти, совершал сейчас героические дела… Несмотря на рассказы Магды о брате, в которых все было просто и обыденно, Пишти считал, что на самом деле брат делает что-то очень важное и героическое. Разумеется, спрашивать об этом не стоит, так как ему все равно правду не скажут. Пишти знал, что коммунисты умеют хранить тайны.
Далее мысли Пишти шли далеко в сторону, и он снова стал думать о том, что если случится так, что Лаци погибнет, то, само собой разумеется, он, Пишти, выполнит свой долг и возьмет Магду в жены.
Остаток дня прошел спокойно. Поздно вечером пришла Магда. С тех пор как Лаци ушел из дому, она всегда заходила в дом к Мартинам через два-три дня, чтобы узнать, нет ли каких новостей о нем, не случилось ли с ним чего, а то и просто поинтересоваться, не нужна ли старикам ее помощь.
На этот раз старый Мартин был у Ланиека и, пользуясь его отсутствием, Пишти рассказал девушке про русского раненого танкиста, подчеркнув, что отец показал себя в этой истории исключительно смелым и решительным человеком.
— Это же замечательно! — радостно воскликнула Магда. — С пустыми руками отогнать гитлеровского солдата!..
— Отец так разозлился, — продолжал рассказывать Пишти, — что все думали, он вот-вот ударит гитлеровца… Я только сказал, что будет лучше, если он уберется подобру-поздорову.
К Магде подошла тетушка Мартин. Положив руки девушке на плечи, она сказала:
— А я, доченька, хочу тебя кое о чем попросить.
— Ради бога, тетушка Эржике…
— Дорогая Магдушка… Сводила бы ты меня разок к сыночку… Мне бы только увидеть его… До руки его дотронуться… Услышать голос…
Добрая старушка так смотрела Магде в глаза, что невозможно было уйти от ее взгляда, тем более невозможно было отказать ей. Магда расчувствовалась и сначала хотела было пообещать старушке выполнить ее просьбу, но, поразмыслив, стала отказываться.
— Да, но… А почему вы думаете, что я знаю, где он находится?..
— А оттуда же, дочка моя, откуда птички небесные знают, что осенью им нужно отправляться в дальние края.
Магда задумалась и мысленно стала перечислять имена тех, кто знал, где находится Лаци Мартин, а об этом знали: тетушка Линда, Кальман Фаркаш, старый Кечкеш, сама она и еще несколько ребят.
«Одна мать ничего не знает. А правильно ли это?.. Может, завтра случится такое, что они больше никогда не увидят друг друга?»
Пишти внимательно следил за выражением лица обеих женщин. Уж кто-кто, а он-то знал, что Лаци находится в безопасном месте… Но мать?..
— Хорошо… — вдруг согласилась девушка. — Но учтите, об этом не должна знать ни одна живая душа… Даже мужу своему ничего не говорите…
— Да что ты, Магдушка!.. Ему-то я ни за что не скажу! Тогда конец всему…
Пишти бегом отнес ключ отцу, сказав, что тетушка Ач приболела и они с матерью идут навестить ее, домой вернутся скоро. К счастью, старик ничего не заподозрил: в этот момент он был занят тем, что рассказывал соседу о сути Женевской конвенции, в которой предусмотрено, как следует обращаться с военнопленными.
— Можно идти, —