и начали вести ответный огонь в нашу сторону. Понять точное местоположение нашей позиции пока, из-за фактора внезапности, противнику не удалось. Замаскированы мы были неплохо, а потому с расстояния в пятьдесят-шестьдесят метров, учитывая, что враг находился чуть ниже, заметить, откуда именно я начал стрельбу, они явно не успели. Вот и строчили сейчас из всего, что имелось по всему что ни попадя: кося траву, вздыбливая землю и срубая ветки.
Отстрелялся я молниеносно, но, когда повернулся к Зорькину, увидел лишь то, как боец, превратившись в соляной столп, смотрит на меня, открыв рот. Мало того, он даже руку не протянул, чтобы взять опустошённую мосинку и вручить мне другую, уже заряженную.
— Ты чего тупишь⁈ — крикнул я на него. Кинул в его сторону пустую винтовку, а сам, схватив неподалёку стоящую запасную, открыл огонь, одновременно с этим крикнув: — Заряжай! Их там тьма-тьмущая.
Я вновь моментально отстрелял обойму, поразив, как минимум, три цели и, не глядя, протянул руку, ожидая, что напарник мне подаст уже заряженное оружие.
Но когда через мгновение в своей руке я ничего не почувствовал, резко обернулся и понял, что никто ничего подавать и заряжать мне не будет.
Пригнувшись и закрывая голову руками, трус Зорькин, выбравшись из траншеи, бежал, петляя между деревьями, в сторону Новска.
Эта внезапная, но в то же время ожидаемая трусость бойца в груди зажгла настоящую бурю эмоций. Хотелось сказать вслед убегающему много чего. И даже мелькнула мысль подкрепить слова девятью граммами свинца, и вряд ли кто-то мог бы меня за это осудить. Дезертирство всегда считалось отвратительным поступком. Здесь же и сейчас оно было ещё более отвратительно тем, что, сбежав с поля боя, он оставлял меня наедине с противником, который превосходил меня численностью во много раз. Сам оставаясь в живых, он обрекал меня на верную погибель. Как Зорькин собирался жить дальше, зная, какую гадость он сделал, я, естественно, не представлял, однако знал, что раз судьба распорядилась именно так, то жизнь свою я продам очень дорого.
— Враг будет разбит! И победа будет за нами! — прорычал я, хватая обойму и заряжая винтовку.
Однако перед тем, как приступить к уничтожению вражеских солдат, всё же решил высказать в сторону труса ёмкое философское выражение:
— А ты, Зорькин, КАЗЁЛ!
После данной тирады мне сразу же заметно полегчало. И я, выкинув из головы сей отвратительный поступок бывшего боевого товарища, решил заняться делом.
«Впрочем, что я говорю, какого ещё боевого товарища⁈ Не товарищ он мне, а сволочь и трус! И если бы вернуться назад, то необходимо было бы стоять в разговоре с Воронцовым на своём: нельзя было брать Зорькина в столь ответственную операцию. Нельзя и всё тут. Он же всем своим видом, всеми своими словами показывал, что он трус и размазня! Но нет, я поверил гэбэшнику и сам себя убедил, что с Зорькиным всё будет нормально. Что, мол, оклемается, адаптируется. И вот итог моего доверия и слепоты — я остался на позиции один, а трус бежит в сторону Новска, спасая свою никчёмную шкуру. КАЗЁЛ!»
Однако время вспять было не повернуть, и я решил сосредоточиться на насущных проблемах. А они накатывались как снежный ком. Как минимум две такие проблемы уже успели немного подползти и сейчас прятались в сорока метрах от меня. А одна из этих проблем вроде бы даже собиралась метнуть в мою сторону гранату.
Дождавшись замаха, выстрелил немцу в грудь. Тот обмяк, уронив колотушку на себя. Через несколько секунд раздался взрыв, но до этого момента я выстрелил ещё в одного фрица, который хотел обойти мой окоп с левого фланга.
Когда дым от взрыва гранаты рассеялся, я, сфокусировав зрение, осмотрел позиции спереди и слева. На фланге суетилось с десяток противников. После перезарядки как минимум троих я уничтожил, а двое получили ранения. Вновь перезарядил и вновь отстрелялся. На этот раз в ад были отправлены два солдата, а ранен один.
«Бубух!» «Бубух!» — раздались звуки выстрелов со стороны Троекуровска. Они стали предвестниками того, что началась артподготовка.
Немецкое командование было прекрасно осведомлено о нахождении наших позиций у Новска. Наверняка точные координаты давно были сообщены артиллеристам. И вот сейчас, когда немецкая колонна уже уверенно вышла на дорогу, для облегчения условий её сближения с обороняющимися немцы и начали артналёт.
«Колонна! Именно колонна, а если быть точнее, танки в этой колонне — вот моя главная цель!» — напомнил я себе.
Но сейчас я не мог этим вопросом заниматься. И на то была объективная причина в виде как минимум ещё одного взвода немецкой пехоты, который засел за деревьями. Хотя я его частично проредил, и сейчас их видно не было, мне не верилось, что на этом их численность свелась к нулю.
«Наверняка, гады, где-то прячетесь. Прячетесь и тем самым отвлекаете меня от колонны. И хотя уничтожением техники мне до взрыва минной ловушки, заниматься нельзя, всё равно своим незримым присутствием вы меня нервируете и не даёте подготовиться к жаркой встрече». — Мысли ледяными призраками просачивались сквозь адреналиновую завесу в голове.
И тут я вспомнил, что на противоположной стороне дороги ползла немецкая пехота. Именно их я и заметил первыми.
Посмотрел в ту сторону. У Новска, словно грибы после дождя, вырастали клубы дыма. Артиллерия противника ровняла наши позиции с землёй. Под её прикрытием к городу приближалась не только колонна бронетехники, но и солдаты противника, которые перебежками стали преодолевать оставшуюся часть картофельного поля.
Красноармейцы со своих позиций по наступающей пехоте огонь практически не вели, хотя Воронцов уже должен был предупредить командование. И не стреляли они не потому, что не получили приказ или не видели противника, а потому, что взрывы артиллерийских снарядов не давали поднять головы, вот основная масса обороняющих тот фланг бойцов и пряталась внутри своих окопов. И этим, разумеется, умело пользовался противник, неумолимо сближаясь с нашими позициями.
Требовалось срочно помочь нашей обороне, и я не мог не помочь, оставшись сторонним наблюдателем. Там были наши люди, а потому… Резкими движениями вытащив из ящика с патронами с десяток обойм, положил их рядом с собой на брошенную дезертиром плащ-палатку и приступил к уничтожению врага.
Выстрел! Готов. Выстрел! Готов. Выстрел! Готов. Ещё два выстрела и ещё два уничтоженных противника. Моментальная перезарядка и вновь огонь на поражение. Я щёлкал немецкую пехоту, что была передо мной как на ладони, словно россыпь орехов.
Выстрел! И бегущий враг утыкается носом в картофельную ботву. Выстрел! И