— Синьор, — ответил юный герцог, — обратите внимание, что вы, мой воспитатель, призываете меня к неповиновению.
— Я призываю вас к выполнению долга, ваша светлость, подчинению закону, продиктованному вам самим
Господом. Принц не принадлежит своей матери, принц при надлежит своему народу. Вы не можете снять с себя это бремя, вам придется нести его до конца. Вы отвечаете за ваших подданных перед нашим общим владыкой — перед Богом! Вы останетесь!
— Вы останетесь, останетесь! — вторили остальные.
— Я не могу, господа, действительно не могу.
— И тем не менее вы должны нам это обещать.
И все присутствующие опустились на колени, протянув руки к принцу и восклицая:
— Останьтесь! Останьтесь!
Добрый юный принц еще несколько минут позволял, чтобы его упрашивали, затем сделал вид, что уступает, и наконец с трудом исторг из себя обещание, которое ему смертельно хотелось дать как можно скорее. Радость вырвалась из дворца на улицу, распространилась по городу, а оттуда по всей Савойе и Пьемонту.
Но исторгнутым обещанием дело не кончилось.
Принц притворился, что вспомнил вдруг о матери и задрожал при одном лишь воспоминании о ней.
— Но регентша? — начал он. — Господа, господа, как сообщить ей об этом, когда она вернется?..
— Госпожа регентша? — переспросил воспитатель герцога.
— Да, господин ди Прована.
— Позволит ли ваше высочество дать ему совет?
— Я всегда готов выслушать совет, сударь, вы это знаете, — смеясь, ответил принц, — даже если мне не придется следовать ему.
— Так вот, ваша светлость, госпожа регентша уже давно обрела большую власть над вашей душой; она привыкла повелевать и управлять вами; когда вы снова встретитесь с ней, ее влияние одержит верх и вы забудете о нас.
— Так что же тогда делать? — спросил принц.
— Необходимо избежать встречи с ней…
— Это невозможно, сударь, она возвращается через два дня.
— Она не вернется, если вы соблаговолите одобрить мое предложение.
— Говорите.
— Крепость Верруа — одна из самых защищенных в Савойе. Напишите несколько строк, ваша светлость, и госпожа регентша будет… нет, не арестована, а просто задержана в крепости или в своих покоях, и это продлится до тех пор, пока португальцам не будет послан отказ.
— О господа! Моя мать!..
— Поверьте, ваша светлость, герцогине будет оказано величайшее почтение, с ней будут обращаться так же как но дворце, и, за исключением свободы, она ничего не будет лишена.
— За исключением свободы!
— Любовь, которую питает госпожа герцогиня к вашему высочеству, слишком хорошо известна всем, и вряд ли можно сомневаться в том, что она простит вас.
— Нет, господа, нет, я не могу на это согласиться, — сказал принц.
Но последние слова были произнесены очень тихо; дворяне поняли, что нужно лишь проявить настойчивость; если принц и сопротивляется, то делает это лишь для того, чтобы соблюсти приличия, уступая якобы не по доброй воле. Наконец князю делла Цистерна, его близкому другу, пришла в голову идея отправить графине ди Верруа и ее сыну приказ задержать вдовствующую герцогиню Савойскую в их крепости вплоть до нового распоряжения, не выпускать ее ни под каким предлогом и во всем подчиняться лишь грамоте с подписью Виктора Амедея, удостоверенной государственной печатью.
Приказ был составлен, оставалось лишь подписать его. Принц, отведя глаза и глубоко вздохнув, поставил подпись.
Послание передали курьеру и велели ему ехать по главной дороге. А в это время регентша возвращалась кружным путем; она прибыла в Турин через восемь часов после того, как собравшихся распустили. Чтобы подвести комедию к развязке, герцог притворился удивленным и подавленным; он зарыдал и при свидетелях, разумеется, бросился к ногам матери, признавшись в своей вине и вручив себя ее власти, чтобы она могла отомстить так, как ей захочется.
— Отказ уже послан в Португалию? — спросила регентша.
— Да, сударыня, — ответил юный принц, опустив глаза.
— Значит, сделать уже ничего нельзя?
— Невозможно, послание уже далеко.
— Что же, сын мой, если уж так случилось, пусть исполнится ваша воля! Дай Бог, чтобы вам никогда не пришлось раскаяться в этом! Однако я требую от вас свидетельства послушания.
— Какого угодно, сударыня, всего, что хотите, лишь бы вернуть ваше расположение ко мне.
— Виновные, то есть те, кто смутил вас, должны искупить вашу и свою собственную вину. Завтра же я прикажу арестовать их.
— О сударыня! Будьте осторожны! Их сторонники очень сильны.
— В Пинероло стоят французы: они вам помогут.
— А вы не боитесь показывать им дорогу к нашим городам? Они ведь ее не забудут в дальнейшем.
— Сын мой, я вручила вам шпагу вашего отца, и вы должны научиться пользоваться ею в борьбе с врагами вашего дома; я же принимаю друзей, призываю союзников, а значит, мне незачем их бояться.
Маркизы ди Пьянджа и ди Парола, а также граф ди Прована ди Друент были арестованы и посажены в тюрьму; они были в ярости и проклинали слабоволие принца.
— Какое будущее и какое правление нас ожидает! — говорили на всех углах. — Выдать своих друзей!
Позднее и друзья и враги прекрасно поняли, с каким принцем они имеют дело; тот, кто выдал их, умел править ими и защищать их. Его политическая уловка была чрезвычайно хитроумной, и он гордился ею как лучшим своим деянием.
— Вообразите только, — говорил он мне позднее, в те времена, когда он делился со мной всем, — в каком неприятном положении я мог оказаться, женившись на инфанте Изабелле. Через два года королева Португалии родила бы сына, и мне пришлось бы возвращаться к моим суркам ни с чем; хорош бы я был в глазах Европы! Нет ничего глупее изгнанного короля, особенно по вине младенца-наследника. Мне было бы тяжело с этим смириться. Возможно, я бы отверг своего маленького шурина: отсюда — война против всех и угроза для моих владений. К тому же я бы овдовел, поскольку бедняжка-кузина умерла в тысяча шестьсот девяностом году и все мои права она унесла бы с собою. Таким образом, мне, наверно, повезло, что все случилось именно так, не правда ли?
Но забавно то (смешное ведь всегда скрывается за серьезным), что кардинал д'Эстре, а он был тогда послом Франции в Турине, в тот самый день, когда свадьба расстроилась, прислал герцогине-матери приуроченный к этому событию подарок, поставивший ее и его в неловкое положение: этот подарок он выписал из Парижа, а придумала его г-жа де Лафайет, автор «Заиды» и «Принцессы Клевской».
Он представлял собой ширму, на которой была изображена герцогиня-мать в окружении всех Добродетелей с их особыми атрибутами. Напротив нее стоял герцог Савойский — на изображении он был красивее, чем в жизни. Принцесса, окруженная Удовольствиями и Амурами (в одном из них легко было угадать г-жу ди Сан Себастьяно), указывала ему туда, где на фоне моря просматривались очертания Лиссабона, а над ними аллегорические фигуры Славы и Доброго имени дули в свои трубы и размахивали лавровыми ненками вокруг девиза, позаимствованного, как мне было сказано, у пола Вергилия: Matre dea monstrante viam. note 3