Читать интересную книгу Жена скупого рыцаря - Оксана Обухова

— Привет, — говорит Лева и улыбается.

Первый раз смотрю ему в лицо. Физиономия у парня открытая, сломанный нос растет набок, верхняя губа расплющена старым шрамом. Бандитская морда. Огромной ладонью Лева подбрасывает ключи с брелоком сигнализации, ловит, опять подбрасывает. И скалится мне щербатой улыбкой — передний зуб у него чуточку отколот.

— Как дела? — не дождавшись ответного привета, спрашивает Лев и тянется на соседнее сиденье за спортивной сумкой. Из сумки торчат завязки боксерских перчаток.

Я понимаю, что он сейчас уйдет, натягиваю на лицо приветливую улыбку и бормочу:

— Привет. Вы не могли бы мне помочь?

Лева удивляется и оставляет сумку с инвентарем в покое. Людвиг медленно поднимается на лапы и идет обнюхивать колеса джипа и бандитские сандалии.

Люди молчат и смотрят на пса. Лева ждет продолжения, я — наводящего вопроса.

Побеждает хорошее воспитание, не до конца погибшее на бандитских побоищах.

— Чем я могу вам помочь? — спрашивает культурный бандит.

— На днях у меня украли сумочку, — правдиво начинаю я. — Сегодня позвонил мужчина и назначил встречу. В укромном месте. Не могли бы вы съездить туда со мной? — И я начинаю непритворно льстить: — Вы такой, Лев, внушительный…

— Неужели? — усмехается бандит.

— Да. Я сейчас обзвонила всех знакомых, — для достоверности предъявляю бесполезный «Панасоник», — и никого не нашла. Все на дачах, в отпусках и так далее…

Похоже, моя просьба нарушает какие-то планы соседа. Он морщится, вытягивает губы дудкой… Или цену набивает?

— Во сколько? — наконец спрашивает он.

И я понимаю, что повезло мне невероятно. С таким Левой можно всех столичных маньяков перепугать-переловить.

— Там надо быть в восемь.

— Далеко?

Я докладываю. Лева морщится пуще прежнего и произносит:

— Хорошо. Зайду за вами в семь.

А вот этого делать как раз нельзя! Но бандит мне попался вроде бы из благородных, и я, опустив очи долу, скромно бормочу:

— Лева… я замужем и живу со свекровью. Не могли бы мы встретиться за углом… соседнего дома…

Лева ухмыляется.

— Не вопрос, Серафима. Муж-то ревнивый?

Уши мои пылают, на губах закипает что-то ядовитое, но время для выяснения, кто есть «ху», неподходящее. Проглотив яд, оставляю вопрос без ответа.

— Простите, — неожиданно произносит бандит, и я жалею, что зря не смотрела сериал «Бригада». Говорят, в нем бандиты сплошь душки. — Жду вас за углом булочной в семь вечера.

Благодарность мою не выразить словами. Я поднимаю на Леву глаза, полные этого чувства, и натыкаюсь на суровый взгляд в упор.

— Сима, у вас синяк из-под ворота вылез… Это он?

Таким тоном спрашивают о драчливых мужьях, и я на миг теряю ориентацию:

— Миша за границей.

— Я уже понял, — серьезно говорит бандит. — Синяк оставил налетчик?

— Вероятно, — невпопад бормочу я.

— Как это «вероятно»? — удивляется бандит. — Вы что, не помните, кто вас душил?

— Помню, — твердо говорю я, пока сосед не спросил, не была ли я пьяна до беспамятства. — Душил один, сумку мог стащить другой…

— Их было… двое? — мрачно говорит сосед, его кулаки непроизвольно сжимаются, и я как зачарованная таращусь на эти кувалды. Мужчина — защитник, сериал «Бригада» отдыхает.

Меня окатывает жаром.

Подхватив поводок Людвига, я тащусь в булочную за пирожками с рисом и крутыми яйцами. Лев меня не останавливает, но, судя по тому, что сигнализация джипа пискнула, лишь когда я свернула за угол, стоит и смотрит мне вслед.

Думаю, я показалась ему жалкой.

От закрепляющих пирогов Люда воротит нос.

— Надо, Людвиг, надо, — приказываю я псу и делаю вид, что самой мне эти пироги невероятно нравятся. — Кушай, не то Сима все съест…

Пес не верит, отворачивается в презрении и громко чихает.

— Ну смотри, Людоед. Начнется понос не вовремя, выкину с балкона!

Эта угроза кажется Людвигу и вовсе смешной, он морщит нос и весело трясет языком.

Муза Анатольевна встречает нас в прихожей. Лицо у свекрови белое, волосы всклокочены, и в первый момент я решаю, что встреча с соседом во дворе не прошла незамеченной. Жду бури, но получаю легкое дуновение… ужаса.

— Где Мишины ключи?! — выпучив глаза, вопит свекровь.

Оказалось, Музе Анатольевне не удалось уснуть, и пока мы с Людвигом выгуливались, свекровь решила навести порядок — убрать старые снятые замки в коробку вместе с тремя комплектами ключей и прицепить новый набор на брелок сына.

— Вот твои ключи, вот мои, — в каждой руке Музы Анатольевны зажато по связке. — Мишины где? С серебряным сердечком? Я весь дом перевернула!

Сегодня ночью, полная ностальгических настроений, я засунула серебряное сердечко под свою подушку с мечтами, чтобы Миша пришел ко мне хотя бы во сне.

Миша не пришел, дом действительно перевернут. К счастью, вздыбить постели Муза Анатольевна не догадалась.

— Сейчас найду, — спокойно говорю я. — Вымойте Людвигу лапы, мама.

Любезное обращение на свекровь уже не действует. На Музу Анатольевну действует ночной кошмар. Она вновь погружена в сплав из себя, чугунной сковороды и ужаса.

— Ключи стащили у Миши, — уверенно бормочет свекровь.

— Восемь месяцев назад? — Я изображаю сарказм. — И сидели и ждали? Идите, мама, мойте собаке лапы. Ключи я сейчас найду…

Свекровь кладет две связки ключей на обувную тумбочку, подхватывает Людоеда и бредет в ванную. Я беру одну связку, недолго думая, и вторую и иду за серебряным сердцем.

По моей «соломенной» спальне Муза Анатольевна прошла ураганом. Даже кейс с диссертацией валяется на полу раскрытым. Ящики письменного стола выдвинуты, и я с грустью признаю — наказанием за ложь станет часовая уборка каждой комнаты. Их, как вы помните, у нас четыре.

Как оказалось, я узко мыслила. Помимо комнат в нашей квартире прихожая, удобства, кухня и две лоджии. Наказание стало поистине достойным.

Прицепив одну из связок на брелок, я кладу ключи в карман Мишиного парадно-выходного пиджака и изображаю поиски в другом конце комнаты — на полках среди книг.

— Нашла?! — Свекровь вбегает в спальню и обводит ее полубезумным взором.

— Вы в платьевом шкафу смотрели? — спрашиваю я, увлеченно перебирая учебники по сопромату.

— Искала! — истерически взвизгивает свекровь. — Везде искала!

«Накладочка вышла» — думаю я, и предлагаю:

— Посмотрите еще раз, Муза Анатольевна.

Свекровь вышвыривает из шкафа одежду вместе с вешалками, в кармане пиджака звякают ключи, и, не веря своим глазам, Муза Анатольевна извлекает их наружу.

— Вот они, — плаксиво констатирует свекровь, — надо же, а мне казалось, я все карманы обшарила…

Она довольно улыбается, и я наивно полагаю, что кошмар закончен. Ключи найдены, серебряное сердце мягко сверкает гравировкой «my love»…

— Сима, где мои ключи?! — через секунду вопит свекровь из прихожей.

Я бреду на голос, нахожу Музу Анатольевну в совершенно невменяемом состоянии и чувствую себя последней гадиной.

— А куда вы их положили, мама?

Свекровь несется в ванную комнату и рушит с полок порошки, шампуни. Всякие мази и притирки летят в стороны, вверх, вниз, на пол и в биде…

— Так… Людвига я несла с ключами… или без? Сима! Я Людвига с ключами несла?

Мне тоже хочется кричать и топать ногами. Я так устала от лжи, что хоть в биде топись! Или с восьмого этажа вниз головой! Две взрослые и, хочется думать, разумные женщины не могут договориться. Живем, как разведчики на нелегальном положении. И все оправдывается благородством намерений: «Маму нельзя беспокоить…»

А что сейчас происходит, легкое беспокойство? Тяжелое помешательство, вот что сейчас происходит! Интересно, в других семьях так бывает?

Сорок минут Муза Анатольевна ползает из прихожей в ванную и обратно. Заглядывает во все углы и ищет две пропавшие связки ключей. Если бы я взяла одну, оставив другую, то мне бы несдобровать, не отвертеться…

— Муза Анатольевна, вы на кухню заходили?

— Не помню, — бормочет свекровь, обыскивая гостевые тапочки. — Я уже ничего не помню…

Как-то раз Муза Анатольевна весь день искала туалетное мыло. Потом плюнула, сходила в магазин и купила новое. Через несколько месяцев брусок розового цвета был обнаружен в морозильном шкафу среди замороженных грибов.

— Вроде бы, я только в ванную… с Людвигом… и обратно…

— Точно?

Свекровь грузно опускается на табурет и оглядывает прихожую. Выглядит она, как Людвиг, застигнутый на праздничном столе возле блюда с заливным, — мол, сама не понимаю, как со мной такое…

В моей душе стоит адская темнота. Сказать, что я разгоняю ее раскаянием, — значит не сказать ничего. В адской темноте рыдает сердце, опаленное сполохами ненависти к самой себе. Хочется засунуть два пальца в рот и вытошнить из себя черную пустоту.