угодно, лишь бы он завтра был в форме. Ну, что ж, так тому и быть». После этих шальных мыслей, я схватил тело киноактёра под руки и потащил прямо на студию «Ленфильма», чтобы он до завтрашней кинопробы никуда не делся. Однако в вестибюле дорогу мне преградил дедушка охранник:
— Куда несёшь? Стоять! Не положено!
Судя по его выпученным и испуганным глазам, работал он здесь от силы несколько дней, поэтому я решил пойти на маленькую хитрость.
— Как фамилия? — уверенно спросил я, выдохнув и прислонив актёра к стене.
— Товарищ Земляков, — перепугался охранник.
— Вот что товарищ Земляков, сам директор киностудии мне приказал доставить этот реквизит для завтрашней съёмки в павильон №1. Поэтому выдайте мне ключи и отметьте мою фамилию в журнале. Всё ясно?
— Какой же это реквизит? — пролепетал он. — Это же человек.
— Какой же это человек? Ха-ха-ха! — громко и заразительно заржал я. — Это же восковая фигура из музея мадам Тюссо, другими словами — манекен. Ха-ха! Мы его во время съёмки будем сбрасывать с пятиэтажного дома на асфальт. Стоит бешеных денег, 10 тысяч рублей. Поэтому я сам за ним до завтра буду присматривать. Мало ли что.
— Манекен? А выглядит как живой, похож чем-то на артиста Филиппова, — пробормотал дедушка, подойдя поближе к актёру. — А чё это от него пахнет перегаром? — вдруг насторожился он.
— Потому что манекен заграничный со специальным ароматизатором, мать твою, — выругался я. — Проклятые буржуи уверяли, что будет пахнуть лавандой, а от него несёт как от какого-то алкаша. Давай, отец, поступим так: я сейчас напишу заявление на имя директора товарища Киселёва, что манекен прибыл из Лондона с неуставным запахом, а ты подпишешь и подтвердишь это дело.
Услышав, что надо что-то подписать охранник ещё сильнее перепугался, наверное, вспомнив сталинские исправительно-трудовые лагеря, вспотел, пробормотал что-то бессвязное себе под нос и заявил:
— Нет уж, паря. Я тебе сейчас ключи дам, но подписывать ничего не стану. Давай сделаем вид, что мы друг друга не видели, что мы незнакомые. Как будто ты в павильоне с вечера остался. Доски там эти прикручивать. Договорились?
— А может, всё-таки бумагу напишем, а то как-то…
— Нет! — отмахнулся дедушка от меня как от чумы. – И не проси! Вот тебе ключ, уйди, Христа ради.
— А с другой стороны, мы всё равно его с крыши сбросим, какая разница как от него пахнет. Правильно? — подмигнул я товарищу охраннику. — Но такую халатность я допускаю в последний раз!
Я погрозил дедушке пальцем и потащил тело актёра комедийного жанра Сергея Филиппова на съёмочную площадку, сразу же в гримёрку на мягкую кушетку.
* * *
Утром следующего дня в среду 20-го мая, перед тем как скомандовать: «камера, мотор», главный режиссёр Леонид Быков созвал небольшое совещание в узком кругу. Он отозвал в сторону оператора Сергея Иванова, меня и директора кинокартины Иосифа Шурухта. Вопрос на повестке дня стоял такой: «снимать или не снимать?». Дело в том, что актёр Филиппов, отлежавшись ночью в гримёрке, в принципе был в приемлемой форме, но выпив утром чаю, снова немного окосел. А по замыслу режиссёра он должен был перед сценой в директорском кабинете ходить из угла в угол, словно разъярённый лев. Однако в реальности уверенно передвигаться по площадке Сергей Николаевич был не в состоянии. И вообще было неясно сможет ли он под светом жарких осветительных приборов отыграть два или более дубля, не развезёт ли его на такой жаре ещё сильнее.
— Что скажете товарищи? — посмотрел на нас главный режиссёр.
— У меня в кассете плёнки максимум на полтора дубля, — задумчиво произнёс оператор Василич. – И осталась последняя катушка для кинопробы с главной героиней. А на худсовете, поверьте моему опыту, главную героиню будут обсуждать посильнее, чем нашего Филиппова. Чё его, ёкас накось, обсуждать-то? Филиппов — это имя, афиша, публика и касса.
— Бюджета на новую плёнку нет, — категорически заявил директор Шурухт.
— А ты, стажёр, что молчишь? — пихнул меня в бок Леонид Быков.
«Аха, я сейчас вам насоветую, и я же буду во всём виноват», — подумалось мне, но из-за вредности собственного характера, я всё же сказал:
— Предлагаю выставить камеру на сидящего за столом Филиппова, и снять всю сцену одним дублем, как получится. А реплики Зайчика затем на крупных планах переснять на новую плёнку. Кстати, вместо Филиппова спиной в кадр можно посадить и дублёра.
— И откуда ты только такой выискался, Феллини? — пробормотал главный оператор. — Но в принципе сказал дело. Давайте работать.
— Добро, — согласился главный режиссёр, незаметно подмигнув мне.
Кстати, сегодня утром на студию приехала взволнованная жена Сергея Филиппова, маленькая миниатюрная женщина детская писательница Антонина Голубева. Она нежно называла актёра Долгоносиком, а тот её Барабулькой. И достаточно было полувзгляда, чтобы догадаться — кто в этой странной и немного нелепой паре, лидер, тренер и главный авторитет, который всё держит в железных руках — это, конечно же, была Барабулька. И в данный момент, пока Сергей Николаевич запоминал, переписанные мной реплики, Антонина нежно расчёсывала его густые волосы.
— Всех попрошу на площадку! — скомандовал Быков, три раза хлопнув в ладоши.
Затем он дождался, когда Филиппов займёт место за письменным директорским столом и выдал стандартную киношную фразу:
— Тишина в студии! Камера! Мотор! Запись.
Главный оператор кивнул технику, чтобы тот медленно покатил тележку с камерой по рельсам и взял в кадр хамоватого директора театра, в котором работал гримёр Зайчик. Леонид Быков вошёл в кабинет директора и тот моментально на него зашипел:
— Вы что-то в моём кабинете забыли, товарищ Кроликов?
— Я не Кроликов, я — Зайчик, — сказал Быков, медленно продвигаясь к директорскому столу.
— Да знаю, я знаю, что вы не Кроликов, а Зайчиков! — рявкнул Филиппов. — Старик Станиславский в таких случаях говорил так: «Закройте дверь с той стороны и не