— Если хотя бы один из них доберется до отряда, мы погибли. Там человек пятьсот, а может, и того больше. Они будут рыскать по лесу до тех пор, пока не схватят нас, так что ни один не должен уйти.
— Э-э! Начинаются людоедские штучки!
— Ладно! Не беспокойтесь, я просто хочу поговорить с ними.
Ламбоно переходил от одного бездыханного тела к другому, нагибался и внимательно прислушивался. Возле третьего или четвертого он остановился и, уловив слабый вздох, нанес молниеносный удар. Из груди вырвался предсмертный хрип, и несчастный затих навеки.
— Какая гнусность! — вскричал Меринос. — Раненых не добивают. И я еще тебя защищал! Да я тебе запрещаю!..
Негр обернулся:
— Увы, но я думаю иначе… Я дорожу моей шкурой, а в особенности мне дорога Йеба… Это не люди, а бешеные собаки. При встрече я убиваю их.
Говоря так, он продолжал крушить черепа.
В конце концов Тотор набросился на Хорош-Гуся и отнял у него кастет.
— Грязный убийца! — Тотор вцепился ему в горло. — Придушить тебя мало!
— Французы! Безумцы! — сипел колдун. — Вам-то чего бояться? Вы белые и ничем не рискуете. Вам рабство не грозит! А бедный Хорош-Гусь черный, и он беспокоится. А я не выдержу плетей… пыток… Мне неоткуда ждать защиты. И несчастной Йебе тоже.
— И все же мы не можем позволить… — начал было Меринос.
Но он не договорил.
Раздался оглушительный выстрел, и пуля едва не размозжила ему череп, разорвав мочку уха.
Тотор оглянулся.
Один из арабов, лежавший до этого неподвижно, словно мертвый, и выжидавший удобного момента, вдруг вскочил на ноги и через секунду был уже в седле. Пустив лошадь во весь опор, он выстрелил в своих врагов.
Все произошло так внезапно, что Тотор даже не успел прицелиться, выстрелил наугад и промахнулся.
Всадник растворился в ночи.
Тем временем колдун упорно продолжал добивать раненых. С видом триумфатора он провозгласил:
— Если бы вы меня не отвлекали, я бы добрался и до этого, и он бы не рыпнулся!
Что тут ответишь!
— Теперь, — продолжал Ламбоно, — за нами по пятам ринутся все эти негодяи. Вы, белые! Доходит до вас? В погоню пошлют целое войско во главе с бен Тайубом. Придется взять ноги в руки и драпать. И я вовсе не уверен, что нам удастся улизнуть. Мы на своих двоих, а они верхом.
Тотор обследовал рану Мериноса. Йеба держала над ними факел. Ничего серьезного. Царапина. Но пройди пуля на один сантиметр правее, она продырявила бы американцу череп.
— Решительно, — заключил Тотор, — удача сопутствует нам.
И, секунду помолчав, продолжал:
— Но сейчас не время предаваться праздности. Положение наше весьма незавидное. Это правда. Однако взялся за гуж — не говори, что не дюж. Хорош-Гусь, встать в строй!
Негр мигом подбежал к Тотору и, улыбаясь, отдал честь.
— Нечего улыбаться во всю пасть, каннибал несчастный! Ты обязан отныне беспрекословно подчиняться мне как солдат, иначе я тебя поколочу, да так, что даже твоя толстая шкура не выдержит.
— Угрозы ни к чему! Ты спас Йебу, и я весь твой. Делай со мной что хочешь!
— Собери ружья и пистолеты тех, кого ты прикончил, каналья! Тащи их сюда!
Хорош-Гусь исполнил приказ. Йеба освещала ему путь.
Вокруг лежало с десяток трупов.
Ламбоно собрал оружие, все — немецкого производства: карабины Шмидта, револьверы Касселя. Подобрал он и ятаганы.
Через несколько минут перед Тотором образовался целый арсенал. Он внимательно все осмотрел.
— Гм-м! Барахло! Однако сгодится и это. Меринос! Что ты, черт возьми, притих? Тебе же всего лишь ухо поцарапали. Или ты боишься, что и мозги вышибли? Посвети-ка ему, Йеба!
Бледный как полотно, Меринос полулежал на земле. Казалось, он вот-вот потеряет сознание.
— Дьявольщина! Да не болен ли он?
Тотор подбежал к другу и приподнял его на руках.
— Про… прости… Прости меня! — Голос Мериноса слабел с каждым звуком. — Но я больше не могу… Есть… хочу есть.
— Ах! Бедняга! У тебя часов тридцать кряду маковой росинки во рту не было. Шевелись, Хорош-Гусь! Нет ли чего съестного?
— А как же! У меня в пещере провизии на несколько дней припасено, если только эти мерзавцы не спалили все дотла.
— Поищи, да побыстрее!
Хорош-Гусь исчез.
— Он похож на обезьяну, но парень все-таки добрый, — сказал Тотор и, обращаясь к Мериносу, добавил: — Терпение, старина, терпение! Сейчас чем-нибудь поживимся.
Вдруг Тотор прислушался.
— Проклятье! Как же я забыл о лошадях!
Из лесу доносилось негромкое ржание.
Тотор кинулся на звук. Десять застоявшихся лошадей фыркали и переступали с ноги на ногу.
— Э-хе-хе! Лошадки! Вы-то нам и пригодитесь.
Йеба хлопотала возле Мериноса, прикладывая к уху целебный травяной компресс.
— А вот и еда! — сказал Хорош-Гусь, выходя из пещеры. — Хлеб из маниоки и дика.
— Дика? — переспросил Тотор.
— Сыр из толченого миндаля. Нежный, как масло, — пальчики оближешь.
— А питье?
— Бутыль пальмового вина и моя последняя крошка.
— Шампанское! Сохрани его до нашей первой победы. Вот, Меринос, дружище, возьми хлебушка. Это вкусно.
Меринос принялся уписывать зачерствелую лепешку за обе щеки.
— Не торопись, парень! Передохни хоть секундочку! Глотни вина… да не спеши, говорю тебе! Никто же за тобой не гонится. О! Ну и гурман!
Меринос был так голоден, что, похоже, мог съесть целого быка и даже не заметить этого. Наконец он все же немного успокоился.
— Йеба, детка! — сказал Тотор. — Побудьте возле нашего друга. Хорош-Гусь, пусть она последит за ним, а то, неровен час, у него сделается заворот кишок. Переведи и иди за мной.
Над лесом занимался рассвет.
Тотор беспокоился: им каждую минуту грозила опасность. Нельзя было отпускать никого из этих негодяев. Но что поделаешь? Лежачего не бьют.
Он привел Хорош-Гуся к лошадям.
Десять крепких, красивых животных.
— Ты разбираешься в лошадях?
— Я? — возмутился колдун. — Да я два месяца служил у Медрано[40], и никто не мог превзойти меня в вольтижировке.
— Прекрасно! Взгляни на них и выбери четыре лучших.
Хорош-Гусь напустил на себя важный вид.
— Эта, эта… — указал он наконец.
Тотор пожал плечами.
— Что касается первой, то я согласен. Но остальные! Ты так же разбираешься в лошадях, как свинья в апельсинах! Вот наши скакуны, — сказал парижанин, отвязывая поводья. — Полагаю, пятый пригодится для поклажи. У тебя осталась еще провизия?
— Да.
— Заверни и тащи сюда.
Тотор погладил лошадок, и те, казалось, почуяли хозяйскую руку.