Да, в голове у кхассера творился полный сумбур.
Он привык к порядку. К тому что все эмоции убраны на замок и не мешают трезво мыслить, к тому, что просчитывает все на несколько шагов вперед, к тому, что у него все под контролем. Сейчас этот хваленый контроль трещал по швам. И из-за кого? Из-за бродяжки, которую поймали в долине.
Наверное, все дело в том, что нее было слишком много секретов: откуда она, где все остальные, где проход в Милрадию. Майтикор мог бы запросто получить ответы на эти вопросы, если бы на ее месте был кто-то другой. Взломал бы внутренние барьеры Взглядом Зверя, разворотил бы там все, вытаскивая на поверхность ответы, перетряхнул бы каждое ее воспоминание, отбирая только самые ценные.
Он мог бы это сделать с кем угодно, но только не с ней. Потому что после того, как полоснуло белой молнией, Взгляд Зверя на ней больше не работал.
Это еще одна загадка, которая не давала покоя. Что это за магия такая, сквозь которую ему не пробиться? Самый первый раз, когда он посмотрел на нее — было привычно легко, второй раз — уже чувствовалось сопротивление, но кинт не обратил на него внимания, потом сопротивление стало еще больше, и следом полный блок.
И теперь сколько бы он не пробовал повлиять на нее, как на остальных — ничего не получалось. Бродяжка из долины оказалась не восприимчивой к воздействию сильнейшего из кхассеров. Он не мог причинить ей боль, не мог прорваться внутрь, и от этого зверь внутри него все больше приходил в замешательство.
Именно поэтому Хасс хотел, как можно скорее добраться до лагеря и избавиться от нее. Посадить под стражу, на цепь, в клетку, куда угодно, лишь бы не мозолила глаза и не путала мысли своим присутствием. А по возвращению в столицу он отправит ее к императору, воля которого не знает границ, и уж он-то точно сможет узнать, какие тайны скрывает эта упрямая девчонка.
Уже поздней ночью, когда на чернильном небосклоне светили мириады звезд, она все-таки сдалась и заснула, едва не свалившись под ноги вирте, и Хасс в который раз притянул ее ближе, не позволив упасть. Она безвольно привалилась к его груди, вздохнула, будто собираясь вырваться из царства сна, но не проснулась, даже когда кхассер едва уловимо прикоснулся к щеке, проведя по ней кончиками пальцев. Ее длинные ресницы затрепетали, на губах расползлась легкая, едва уловимая во тьме улыбка, и кинт поймал себя на мысли, что многое бы отдал, чтобы узнать, что ей снится.
Проснулась она от того, что сквозь дрему услышала чьи-то голоса и невнятный шум. Ей совершенно не хотелось открывать глаза, потому что во сне тепло и уютно, а там, в реальности вряд ли ждало что-то приятное. Лучше еще поспать.
— О, а вот и Хасс вернулся. Мы уж думали, тебя лавиной завалило!
— Не дождетесь, — над самым ухом раздался еще один голос, который моментально разогнал все остатки сна.
Она все-таки заснула у него на руках! И тепло ей было только по одной причине — потому что расслабившись, привалилась к большому, горячему телу, и вдобавок одна его рука по-хозяйски покоилась на бедре.
Ким резко выпрямилась, отстраняясь от кхассера, и попыталась с стряхнуть с себя его лапу, на что получила лишь усмешку, ее внезапные потуги не произвели на похитителя никакого впечатления, а окружающая обстановка не располагала к выяснению отношений.
Лес остался позади, как и унылые холмы, покрытые бледной пожухлой травой. Теперь вокруг них раскинулся большой походный лагерь. Повсюду были разбиты разномастные адовары: серые холщовые; песочные их тонких, выделанных шкур; красные с черными глянцевыми крышами. Под навесами толкались вирты, жадно выхватывая пучки серой, колючей травы из деревянных яслей, пахло жареным мясом и приправами. И кругом, куда не посмотри, были люди. Много людей. Воины, в легких, кожаных доспехах, не сковывающих движение, или и вовсе в одних брюках и тяжелых походных ботинках. Рослые, сильные, загорелые. Они приветствовали Хасс с неизменным уважением — склоняли головы в коротком поклоне, и совершенно не скрывали своего интереса к пленнице.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это кого ты с собой притащил? — здоровенный, словно медведь, мужчина, с бородой, опускающейся до самой груди, подошел ближе.
Хасс натянул поводья, вынуждая вирту остановиться.
— Поймал. В долине.
— Не может быть, — присвистнул бородатый, и все, как по команде обернулись в их сторону.
Десятки любопытных взглядов щупали ее с ног до головы, заставляя втягивать голову в плечи и беспомощно цепляться вихрастую гриву вирты. Прятаться было некуда, вокруг незнакомая местность, позади каменная грудь Хасса.
— Давненько я свежего милрадского мяса не видал.
— Да на ней мяса, как на козе, — под одобрительный хохот остальных заметил один из воинов.
— Они все в долине бледные и хилые, как заморыши. Не кормят их там что ли?
— А мне нравится. Люблю тощих, так чтобы одной рукой поднять можно было, — молодой воин нагло подмигнул девушке, — пойдем со мной, принцесса. Не обижу.
Никогда еще на ее долю не выпадало столько откровенного мужского внимания. Ким чувствовала себя так, будто ее выставили на продажу перед озабоченной толпой, где каждый норовил облапать взглядом.
— Ни с кем она не пойдет, — Хасс одной фразой оборвал всеобщее веселье, — я везу ее императору. Если узнаю, что кто-то к ней сунулся — привяжу к хвосту вирты и пущу по полю, пока мясо до костей не сотрется.
Смешки моментально затихли, и даже бородатый здоровяк осмотрительно отошел от кхассера, хотя тот говорил абсолютно спокойно, без единой эмоции. Воины знали, что неповиновения он не терпел, и в его словах не было ни грамма шутки. Привяжет, пустит и будет равнодушно наблюдать за казнью.
— Кто из кхассеров еще в лагере? — осведомился он.
— Аксель, Брейр, два дня вернулся Киллай со своим отрядом, но сейчас уехал на восток, проверять гарнизон возле переправы, — отрапортовал один из воинов.
— Остальные в главном шатре?
— Да.
Хасс кивком распустил своих людей и небрежно тронул пятками бока вирты, направляя ее вглубь стоянки.
Во время пути Ким уже успела пожалеть о том, что сейчас на ней нет тяжелого шерстяного капюшона, способного укрыть от посторонних взглядов. Где бы они ни проезжали, девушка неизменно чувствовала настороженный интерес. Причем не только мужской.
В лагере были женщины. Высокие, стройные, но сильные и гибкие словно дикие кошки. Их длинные темные волосы были заплетены в причудливые косы и украшены россыпью разноцветных бусин, на запястьях сверкали тонкие золотые браслеты, и в каждом ухе было по несколько колечек. Одеты они были по-разному. Кто-то в коротких туниках, едва доходящих до середины бедра и кожаных сандалиях, с ремешками оплетающими икры до самых колен. Кто-то в обтягивающих мягких брюках, не скрывающих ни единого изгиба и коротких темных майках, оставляющих животы открытыми. Ким даже заметила, что у некоторых в пупке блестит или колечко, или разноцветный камушек.
Женщины, в отличие от мужчин, встречали ее настороженно и даже враждебно. Они сначала радостно приветствовали Хасса, и только потом замечали ее, тут же недовольно поджимая губы и отворачиваясь. От их колючих взглядов Ким чувствовала себя еще хуже.
Вскоре они добрались до сердца лагеря: главной площади, от которой во все стороны кругами расползались остальные шатры. В центре едва теплилось большое кострище, обложенное камнями, а чуть в стороне от него на шестах был натянут цветастый навес, под которым пока ничего не было.
Хасс спешился, стянул Ким следом за собой и, схватив ее под локоть, повел к самому большому шестигранному шатру. У входа их поджидали стражи, вооруженные до зубов — у каждого в руках было по два клинка, на поясе висел изогнутый меч, а на наплечниках злобно щетинились металлические шипы. Они молча расступились перед Хассом, один из них отогнул тяжелую полу, открывая перед посетителями проход.
В шатре стояла приятная прохлада. Сквозь длинные, узкие щели под потолком внутрь пробивались лучи света, наполняя помещение мягким светом. В центре стоял вытянутый овальный стол, а вокруг него — тяжелые стулья с высокими спинками.