Читать интересную книгу Сталинский террор в Сибири. 1928-1941 - С. Папков

Из всех известных теперь источников суть дела рисуется так{127}.

Во второй половине мая 1933 года на один из необитаемых островов в северной части Нарымского края — остров Назино, в нескольких километрах от устья реки Оби, один за другим были доставлены три баржи спецпереселенцев общей численностью более шести тысяч человек. Среди узников находились крестьяне, рабочие, инженеры, строители — люди разных профессий и возрастов, захваченные работниками ОГПУ, вероятно «по разнарядке», на вокзалах и в городах вместе с уголовниками и нищими. Имелись, как выяснилось позднее, даже комсомольцы и члены партии.

— Выпускай… Пусть пасутся, — скомандовал конвою начальник участковой комендатуры, и измученных заключением людей стали выводить из трюмов.

«В первую очередь на берег были вынесены до 40 трупов, — описывает происходившее случайный очевидец, — и потому, что было очень тепло, а люди не видели солнца, могильщикам было разрешено отдохнуть… Пока могильщики отдыхали, мертвецы начали оживать. Они стонали, звали о помощи и некоторые из них поползли по песку к людям. Так, из этих трупов ожили и стали на ноги 8 чел»{128}.

Предоставленные самим себе, спецпереселенцы разбрелись по острову в поисках пищи и крова. Одни занялись сооружением шалашей из травы и веток, другие — рыли ямы, располагались у костров. На следующий день погода резко изменилась: подул холодный ветер и выпал обильный снег. После этого большинство могло спастись только благодаря чаю.

«Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения и холода, от ожогов и сырости… Так трудно переносился холод, что один из трудпереселенцев залез в горящее дупло и погиб там на глазах людей, которые не могли помочь ему, не было ни лестниц, ни топоров.

В первые сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй день. Новый день дал новую смертность…

…только на четвертый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по несколько сот грамм.

Получив муку, люди бежали к воде и в шапках, портянках, пиджаках и штанах разводили болтушку и ели ее. При этом огромная часть их просто съедала муку (так как она была в порошке), падала и задыхалась, умирая от удушья»{129}.

За несколько дней голода и полного отчаяния жизнь на острове потеряла последние признаки социальной организации. «…началось изредка, а затем в угрожающих размерах людоедство, — свидетельствует очевидец. — Сначала в отдаленных углах острова, а затем где подвертывался случай. Людоеды стрелялись конвоем, уничтожались самими поселенцами». Господство на острове захватили в свои руки шайки бандитов и мародеров. «Даже врачи боялись выходить из своих палаток». Мародерствовали и сами охранники: за хлеб и табак скупались золотые коронки, одежда.

По приблизительным данным (строго учета не существовало), в течение трех недель в районе острова Назино погибло не менее 3–3,5 тысяч человек. К сентябрю 1933 года из вновь прибывших ссыльных (более 6 тысяч) живыми числилась только третья часть{130}.

Информация о назинской гекатомбе получила огласку и стала известна благодаря совершенно случайным обстоятельствам: один из местных партийных работников, партийный пропагандист из Нарымского окружкома ВКП(б) В. Величко, собирая сведения для книги о «социалистическом строительстве на Севере», невольно натолкнулся на остров с погибающими людьми. Возмущенный тем, что присланные, как он считал, для «трудового перевоспитания» переселенцы уничтожаются без всякого смысла, он направил письмо Сталину и Эйхе, которое и явилось причиной последующих разбирательств.

Подобно лагерям ОГПУ — НКВД районы спецпоселений постепенно превратились во внутренние государства. Здесь существовали собственная администрация (комендатуры) и собственные законы (приказы НКВД), свои полиция, флот, экономика, система образования, здравоохранения. Население спецпоселков, независимо от пола и возраста, находилось в полном подчинении у комендатур. Никто не имел права самовольно покинуть работу или поселок, за уход с рабочего места назначались штрафные работы от 3-х до 10-ти суток, а за побег из поселка — заключение в лагерь. Некоторое изменение режима в спецпоселениях произошло в конце 1935 года после выхода постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 15 декабря. Окончившим школу детям кулаков было разрешено выезжать в города и «на общих основаниях» поступать в средние специальные и высшие учебные заведения. Но в паспорте выезжающего ставилась при этом специальная отметка, запрещающая проживать в режимных городах. С 1939 года право выезда со спецпоселения получил каждый достигший 16-летнего возраста{131}.

Количество и размещение трудпоселенцев в Сибири и на Дальнем Востоке (на 1 января 1940 г.){132}

В спецпоселениях исчезло огромное количество депортированного населения, и прежде всего крестьян. После 1931–1932 гг., периода максимального роста численности ссыльных, население спецпоселков постоянно сокращалось, несмотря на то, что процесс вселения новых потоков продолжался, хотя и не столь интенсивно как прежде. К концу 30-х годов на Востоке СССР не оставалось ни одной области, где не существовало бы крестьянских спецпоселений.

Созданием спецпоселений, как постоянно действующей ссылки, в сталинском государстве завершился процесс полного покорения крестьянства, начавшийся в 1928 году. Все прежние экономически и социально активные силы деревни были уничтожены либо изолированы. Для большинства уцелевших крестьян ссылка стала таким же колхозом, какие были созданы на месте их прежней жизни, но только колхозом строго режима. А спецпоселенцы на шахтах, рудниках и фабриках превратились в приписных крестьян. Ликвидированное в России в конце XIX века крепостное состояние вернулось в XX столетии в новой форме.

Глава III. Вредители и оппортунисты

1. Чистки начала 30-х годов

Пусть лучше будет пустое место, чем на нем будут сидеть вредители.

Ян Рудзутак. 1931 г.

Очень часто насилие и террор большевистской олигархии представляются лишенными какой-либо естественной логики. Как в самом деле, объяснить почти поголовное истребление в первой половине 30-х годов целого слоя специалистов и интеллигенции старой формации при всех очевидных последствиях этого шага для самого режима? Между тем в действиях партийных главарей меньше всего было импульсивных безотчетных поступков. Любая расправа с неугодными лицами или отдельными группами населения преследовала вполне конкретные цели. Однако сами цели большей частью были настолько авантюристичны, безрассудны или просто преступны, что для их достижения не могли использоваться иные методы, кроме насилия. С помощью насилия большевики конструировали новое, неведомое миру общественное устройство, полное противоречий и парадоксов, и этим же средством они пытались исправить его несовершенство.

Жестокие чистки и громкие кампании разоблачений, охватившие в начале 30-х годов многие регионы страны, включая Сибирь, стояли в общем ряду попыток сталинцев совершить резкий скачок в социально-экономическом развитии.

Начав осуществление глобальных промышленных и аграрных преобразований, партия по существу не была к этому готова. Прежде всего она не обладала собственными человеческими ресурсами для выполнения сложных технических и хозяйственных задач и не имела практического опыта управления экономикой нового масштаба. За ней не стояла интеллигенция, на которую можно было бы опереться, а те специалисты старой школы, что еще оставались на службе у государства, не представляли надежного партнера. С ними у партии никогда не было нормальных взаимоотношений из-за того, что их убеждения и образ жизни напоминали о свергнутых буржуазных слоях. Как сама партия, так и часть разгоряченных ее идеологией рабочих откровенно относились к интеллигентам старой формации как к «социально-чуждым элементам». До известной степени их признавали полезной группой, но всегда держали под подозрением, а саму полезность, как правило, рассматривали через призму политической благонадежности.

Жизненная необходимость заставила сталинцев пойти на союз со старыми специалистами и остатками старой бюрократии. Союз этот был вынужденный и потому очень непрочный. Передав в руки беспартийной интеллигенции многие рычаги управления и хозяйственного контроля, партия одновременной возложила на нее и ответственность за свою экономическую политику и ее возможные провалы. В начале 30-х годов эти люди были превращены в основного виновника кризисов сталинского управления. Они стали наиболее удобной мишенью для ОГПУ в ходе открывшейся «борьбы с вредительством».