Читать интересную книгу Сталинский террор в Сибири. 1928-1941 - С. Папков

Документы тех лет не дают никаких сколько-нибудь достоверных данных о количестве жертв среди сосланных крестьян. Однако даже отрывочные сведения из официальных источников заставляют предполагать, что уровень смертности в критические периоды достигал невероятных размеров — до половины общего числа переселенцев. Так, один партработник сообщал, что с октября по декабрь 1931 г. в поселке Клюквинском Колпашевского района из 1300 поселенцев умерло около 600 человек. Другой функционер, секретарь Каргасокского района Красильников, докладывал: многие поселенцы «до поздней осени находились в палатках, закрытых только половиками…к зиме не успели всех спецпереселенцев ввести в жилые помещения и в силу необходимости пришлось в маленькие комнатушки наталкивать их как соленые огурцы…скученность получилась неимоверная, из-за чего смерти в нашем районе выражается тысячами… Этому также способствовало недоедание…»{120}.

Угроза голодной смерти постоянно преследовала каждую семью и вообще определяла поведение людей, независимо от возраста. Особенно тяжело становилось к лету, когда запасы продуктов полностью истощались. Донесения Сиблага из районов спецпоселений (май 1932 г.) лишь немного приоткрывали завесу в тех случаях, когда голод мог вызвать массовые волнения поселенцев:

«На спецпоселках Могочинской комендатуры: Федоровском, Киригода и Суига с продовольствием положение катастрофическое, с/п, занятые на производстве в Кривошеинском ЛПХ, продуктами питания снабжаются с большими перебоями, приварок совершенно отсутствует. Две недели как иждивенцы совершенно не получают продуктов питания, а с 25 мая отказано и рабочим. Прорабы голодных выгоняют на работу, поголовное бегство с лесозаготовительных пунктов. На почве голода усилились заболевания, люди от голода пухнут. Семьи глав на спецпоселках едят березовую кору, разные суррогаты и гнилушки…

На некоторых поселках (Макариха Кузнецкого ЛПХ) с/п выпекают хлеб с примесью размолотого гнилого дерева…

На Тихиевском лесозаготовительном участке Ижморского района положение чрезвычайно напряженное. С/п ежедневно окружают контору лесоучастка и требуют хлеба. Женщины с детьми стоят перед конторой на коленях и упрашивают не дать им погибнуть с голода. Большинство семей питаются разными суррогатами…»{121}.

Но терпению крестьян иногда приходил конец, и тогда они поднимали восстания. Только в 1931 г. в Нарымской ссылке было зафиксировано по крайней мере два крупных стихийных бунта, вспыхнувших на почве голода и издевательств администрации.

Первый произошел в Чумаковском районе, в бассейне рек Оми, Ичи и Сенчи. Бежавшие из ссылки крестьяне смогли организовать отряд до 300 человек и установить контроль над несколькими таежными поселками при содействии местных сельских советов. По-видимому, крестьяне не были настроены слишком агрессивно, поскольку в официальной сводке ОГПУ, против обычая, ничего не говорилось о жертвах со стороны представителей власти. Сообщалось лишь, что мятежники «устраивали засады», «вылавливали советско-партийный актив и комсомольцев». Кроме того, жители села Крещенка захватили двух милиционеров, державших под арестом их односельчан.

Присланный из Новосибирска вооруженный отряд карателей жестоко расправился с крестьянами. 20 июля в открытом бою мятежники были уничтожены{122}.

Еще большее восстание возникло в июле 1931 г. в Парбигской комендатуре Чаинского района. Здесь на борьбу поднялось около двух тысяч голодных крестьян, которых также поддержало местное население. Мятеж продолжался несколько дней. Восставшие разоружили охранников в поселках, захватили продуктовые склады. В ходе столкновений было убито и ранено несколько работников комендатуры и представителей власти.

На подавление восстания руководители края бросили крупные силы: дивизион войск ОГПУ, резерв томской милиции, из местных активистов были сформированы партийные и комсомольские отряды. Карательную операцию возглавил начальник отдела спецпоселений Сиблага И.И. Долгих. Сломить вооруженных чем попало крестьян не представляло особого труда. У села Высокий Яр произошло решающее сражение. Согласно информации ОГПУ, «разбитые в открытом бою бандиты частью вернулись в свои шалаши, наиболее активные во главе с руководителями Усковым и Моревым с оружием ушли в тайгу…»{123}.

Как особый государственный институт, ссылка выполняла роль резервации не только для кулаков. По решению Политбюро сюда направлялись и те общественные элементы, существование которых в советских условиях было признано столь же «бесполезным» или «вредным», как и существование крестьян-единоличников. В течение всего периода 30-х гг. в спецпоселения выгружали многочисленные партии так называемых «деклассированных элементов» — беженцев из районов голода, большей частью превратившихся в нищих и бездомных бродяг, которых собирали на вокзалах, площадях и улицах крупных городов, а с ними — цыган, беспризорников, уголовников. Здесь же содержали интернированных военнопленных, в частности, несколько сот китайских солдат, доставленных из приграничных областей Дальнего Востока.

В 1933 г. по решению Политбюро в стране была проведена самая крупная депортация, в результате которой зона сибирских спецпоселений значительно расширилась и превратилась в громадный лагерь принудительного труда. Депортация 1933 г. завершала важный цикл сталинских преобразований. Ее осуществление преследовало две основные цели: полная ликвидация последних очагов крестьянского сопротивления в районах коллективизации и проведение чистки городов от «деклассированных элементов» в связи с введением паспортной системы.

17 апреля 1933 года ЦК принял постановление «Об организации трудовых поселений ОГПУ», в котором ставилась задача создать дополнительные зоны расселения в тайге «по типу существующих спецпоселков» для «вновь переселяемых контингентов»{124}. План единовременной депортации первоначально был рассчитан на три миллиона человек. Из этого количества по одному миллиону намечалось расселить в Западной Сибири и Казахстане{125}. Масштаб предстоящей операции был настолько фантастичен, что в результате протестов со стороны руководителей Сибири Политбюро пришлось многократно сократить первоначальные предположения.

В ходе депортации 1933 г. в Западную Сибирь было выслано 132 тыс. чел., из которых 19 тыс. наиболее работоспособных передали тресту Кузбассуголь, остальных расселили по спецпоселкам Нарымского Севера и в Тарском округе.

До сих пор каждая операция переселения кончалась неминуемой катастрофой для сотен или даже тысяч крестьянских семей. Но акция 1933 г., по-видимому, превосходила все остальные кампании масштабами гибели людей от голода и невыносимых климатических условий. Главная часть депортации проводилась в летние месяцы, вполне благоприятных для иных территорий, но не для севера Сибири: здесь даже в мае или июне могли последовать сильные заморозки или выпасть снег, подобно тому как это происходит в северных широтах.

Из прибывавших эшелонов из Москвы, Северного Кавказа, Ленинграда, Сочи и других городов, выгружали по-летнему одетых людей. Большинство из них были крайне истощены голодом, болезнями и длительным пребыванием в пути. «В ряде случаев люди погружались с носилок, некоторые партии (из Кущевки на Северном Кавказе) имели истощенных 75 % своего состава»{126}. В этой массе, где многие числились как уголовные элементы, было немало женщин, детей, подростков и инвалидов — жертв чистки городов от «деклассированных». В одном из официальных отчетов сообщалось: «Среди высланных имелись инвалиды без ног, без рук, слепые, явные идиоты, малолетние дети без родителей». После краткой остановки их сажали на баржи, чтобы затем разгрузить в самых глубинных пунктах нарымской тайги, где признаки человеческой жизни были особенно редки.

То, что происходило в этих закрытых резервациях, не поддается точному описанию. Источники либо крайне скупы, либо отсутствуют вовсе. Более или менее достоверные сведения сохранились лишь об одном событии, на основании которого можно судить о положении депортированных в результате операции 1933 года. Это событие — «назинская трагедия».

Из всех известных теперь источников суть дела рисуется так{127}.

Во второй половине мая 1933 года на один из необитаемых островов в северной части Нарымского края — остров Назино, в нескольких километрах от устья реки Оби, один за другим были доставлены три баржи спецпереселенцев общей численностью более шести тысяч человек. Среди узников находились крестьяне, рабочие, инженеры, строители — люди разных профессий и возрастов, захваченные работниками ОГПУ, вероятно «по разнарядке», на вокзалах и в городах вместе с уголовниками и нищими. Имелись, как выяснилось позднее, даже комсомольцы и члены партии.