страха. Он замер, взгляд его метался по поляне. Василий попытался рвануть в чащу, но тут увидел, как вооруженные фигуры выходят из темноты леса. Еще выстрел. Острая боль будто прожгла хромую ногу. Василий упал, уткнувшись в снег лицом. Он только прижимал к себе еще теплый мешочек с краюшкой хлеба и картошкой. Шапка съехала на глаза, закрыв весь мир.
– Попал мужик. И что теперь? – тихо проговорила Лиза.
– Знаешь, что мы делать с такой, как ты? – проговорил немецкий офицер.
Он склонился над Василием, который, связанный, сидел на стуле. Подбитый глаз саднил, нога невыносимо ныла, стреляя жгучей болью до самого бедра.
Он пришел в себя минуту назад, когда один из немцев облил его ледяной водой.
Лиза отвернулась:
– Не люблю я страшилки, ясно? Лучше сразу скажи, чем кончится.
– Это тебе не сериал. Смотри внимательно.
Идеально вылепленное холодное лицо немца придвинулось почти вплотную к Василию:
– Когда у меня хороший настроени, мы вытаскивать человек на мороз голый и медленно обливать его вода, пока он заживо не стать льдом, – немец сделал театральную паузу, протерев пальцем пуговицу на манжете. – Но сегодня у меня плохой настроени.
Василий дернул головой, откинув мокрые пряди волос, лезшие в глаза:
– Пошел ты, фашистский ублюдок!
Лиза улыбнулась:
– Держится пока.
– Немец просто выбрал не ту стратегию, – ответил Сизиф.
Офицер усмехнулся.
– Ты думать, нам нужно знать, где твои партизаны? Мы знать, – фашист выпрямился и стал вышагивать по комнате. – Нам их выдать другой. Я хотеть знать, кто прятать тебия в деревне. Кто тебия кормить и врать нам.
Лиза нахмурилась. Ей вспомнились хрупкая Анна и слепой парнишка. Что-то в том доме казалось ей знакомым. Может, когда-то в далеком детстве у них тоже лежали застиранные ковровые дорожки на полу. Может, стояла беленая печь. Она не помнила.
– Ах вот оно что, – пробормотала Лиза.
– Не дождешься, немецкая свинья, – выкрикнул Василий.
Немец не реагировал, только еще сильнее выпрямился. Он знал: все козыри у него на руках. Это читалось по задранному подбородку и поджатым губам.
Офицер кивнул одному из немцев:
– Покажи ему другой.
Двое солдат подняли Василия и потащили в подвал. Он подволакивал раненую ногу, оставляя на полу кровавый след.
Сизиф жестом показал Лизе следовать за ними.
Она неохотно пошла.
Когда они спустились и осталось сделать лишь шаг, чтобы зайти в подвал, Сизиф остановил Лизу, помотав головой.
Немецкие охранники открыли дверь подвала – оттуда донесся стон.
Лиза не видела, что было внутри. Она видела лишь мокрую от пота спину Василия. Тот покачнулся и потерял сознание. Охранники его не удержали, и он упал на холодный каменный пол. Лицо Василия запачкалось кровью. Лиза подумала, что это его кровь, но нет. Это была кровь, того, кого держали в подвале.
Того, кто выдал партизан.
Ледяная вода залилась в глаза и уши.
Василий закашлялся, но мир еще пока не проявился в своей ясности.
Полудрема, лицо Анны…
Еще один ледяной поток – и он пришел в себя.
Снова привязанный к стулу. Снова ненавистная фашистская морда прямо перед ним. Снова терзающая боль в ноге. Хотя тут что-то изменилось. Он бросил быстрый взгляд на рану – та оказалась перевязана.
– Видишь, я уметь ломать сопротивление.
Речь немца звучала невнятно, он жевал кусок хлеба с толстым шматом сала. Запах буквально выворачивал наизнанку пустой желудок Василия. Вот уже несколько месяцев он не ел мяса.
– Кто тебия прятать?
Василий закрыл глаза и начал шептать молитву:
«Отче наш, сущий на небесах! Да святится…».
Сизиф усмехнулся. Но на сей раз это была грустная усмешка:
– Помнит… Из детства еще.
Лиза с удивлением посмотрела на наставника. Она собиралась что-то сказать, но в этот момент из-за спины Сизифа появилась фигура в точно таком же, как у него, черном костюме с узким воротничком. Лицо разглядеть было невозможно, оно как будто состояло из мутных пикселей.
– Этот… он как мы? – запинаясь, проговорила Лиза. – А что с его лицом?
Сизиф проводил коллегу внимательным взглядом.
– Да, один из нас. И это одно из его дел. Одно из самых удачных. А лицо… повредилось при воспроизведении.
Лиза уже не понимала, где она: в записи, в реальности, в чьих-то воспоминаниях?
– Он слышит нас?
– Нет, – ответил Сизиф. – И не видит. Никто из них.
Услышав молитву, немец изменился в лице: тонкие губы дернулись, ноздри раздулись. Отбросив бутерброд, он тщательно вытер руки, встал и подошел к Василию. Тот не открыл глаз и не перестал молиться. Немец с размаху дал Василию оплеуху. Из губы пленника потекла кровь. Немец на этом не остановился. Дернул на себя ворот рубахи Василия – и обнаружил крестик. Сорвал его и швырнул в угол.
– Я знать таких как ты, – зашептал немец.
Он схватил Василия за волосы и силой рванул, задрав голову пленника к потолку.
– Ты хотеть быть герой. За что ты драться? Что хорошего тебе власть эта дать? Революций, голод и в войну эта вас бросать, как мясо. Чем они лучше нас?
– Пошел ты, морда козлиная! – прошипел Василий опухшими губами.
Немец щелкнул пальцами, указав на сало. Один из его подручных спешно подскочил и дал немцу указанное.
Немец начал водить салом перед носом Василия:
– А героем тебе все равно не стать. Никто не узнать, что ты тут молчал у нас. Быть тебе дезертир.
Василий попытался освободиться от пут – начал дергаться на стуле, упираясь в пол здоровой ногой. Немец с усмешкой смотрел на него, не выпуская волос партизана. Бесполезно.
– Нет… он не сдастся, – прошептала Лиза. – Скажи, что не сдастся.
Сизиф, приходивший в этот эпизод сотни раз и знавший его наизусть, промолчал. Только поднял бровь и отвернулся. Здесь, на стене чьей-то хаты, которую заняли немцы, висела иконка. Висела криво. Сизиф стал разглядывать ее.
Безликий человек в черном подошел к Василию и наклонился к самому уху:
– Тебя все равно будут проклинать как дезертира. Всегда. А она и не вспомнит о тебе, когда муж вернется назад. И будет любить его, как ты мечтал, чтобы тебя любила.
Немец велел солдатам выпотрошить замусоленную сумку Василия. Убогость содержимого удивила даже их. Но вот на пол упала маленькая куколка с глазами-пуговками, стежками носа и рта.
Молоденькие фрицы не заметили эту как будто ничего не стоящую мелочь. Василий же смотрел на нее внимательно.
«На удачу» – вспомнилось ему.
Немец перехватил взгляд пленника и заметил лежавшую, раскинув тряпочные руки, куколку. Он поднял ее двумя пальцами, как мальчишка берет пойманную бабочку за крыло, и принялся брезгливо и без интереса рассматривать