Читать интересную книгу С субботы на воскресенье - Михаил Черненок

— Николай Петрович!.. К вам гость.

— Кто там, Вера Павловна? — послышался из комнаты глуховатый мужской голос.

— Из милиции, по поводу вчерашнего.

— Пусть проходит ко мне.

Стуков по голосу узнал Семенюка.

— Когда будете уходить, предупредите, пожалуйста, — шепнула женщина. — Надо будет закрыть дверь на замок.

Степан Степанович вежливо наклонил голову и прошел в просторную, комфортабельно обставленную квартиру. Мебель сияла темным лаком. Одну из стен полностью занимали книжные стеллажи, другую — импортный высокий шкаф, рядом с дверью на балкон — пианино. Дорогие ковры и картины на стенах. Около пианино, на журнальном столике, замерла в танце фарфоровая балерина. У ее ног стояла массивная из хрусталя пепельница и в ней открытая пачка сигарет.

Семенюк, одетый по-домашнему, в длинном халате и шлепанцах на босу ногу полулежал в мягком кресле-качалке. Возле него стояла розовая игрушечная собачка.

— Здравствуйте, мой дорогой, — нараспев протянул он при виде вошедшего Стукова и устало показал рукой на кресло рядом. — Убедительно прошу садиться. Чем обязан?..

— С вами вчера на железнодорожном вокзале случилась неприятность, — сев в предложенное кресло, сказал Степан Степанович.

— Простите великодушно старую развалину. Отстал от поезда, очень расстроился. На этой почве все и произошло.

— Далеко хотели ехать?

— Сущий пустяк! Два часа с небольшим езды до районного центра. Какая там великолепная природа! Воздух — чистый нектар. Ни малейших газовых примесей. Тишина изумительная, как в раю.

Стуков участливо улыбнулся, спросил:

— У вас там знакомые?

— Да, конечно. — Семенюк вдруг нахмурился, сильно потер лоб и, прихватив правой рукой свою профессорскую бородку, внимательно посмотрел на Степана Степановича. — Простите, мой дорогой, за нескромный вопрос: мы с вами раньше никогда не встречались?

Степан Степанович утвердительно наклонил голову.

— Встречались. После неприятного для вас случая в книжном магазине.

— Да, да, да… Кажется, вспомнил! — Семенюк обрадовался, словно ребенок. — Тогда я просил в магазине оформить подписку на последнее собрание сочинений Федора Михайловича Достоевского. Меня обозвали чудаком, а заведующая, которой я хотел пожаловаться, поступила со мной как с ненормальным. Она буквально пыталась выставить меня за дверь. С виду обаятельнейшая дама, но воспитание — оставляет желать лучшего. Я очень тогда расстроился. Простите, как вас по имени-отчеству…

— Степан Степанович, — подсказал Стуков.

Семенюк еще радостнее закивал:

— Спасибо вам, дорогой Степан Степанович! Вы так меня выручили прошлый раз. Помнится, книжные работники предъявляли мне кучу вздорных претензий. Да, да, да… И еще помню, прошлый раз мы с вами очень мило побеседовали о творчестве Достоевского. Знаете, я по специальности технарь. Когда работал в институте, на художественную литературу совершенно не оставалось времени. И вот только теперь, устранившись от служебных дел, по-настоящему увлекся ею. Я буквально открыл Федора Михайловича Достоевского! Какая это глыбища…

— Извините, Николай Петрович, — осторожно перебил Стуков. — Меня интересует: к кому вы вчера хотели ехать в райцентр?

Семенюк удивленно посмотрел на Степана Степановича:

— Хотел ехать в райцентр?.. Да, да, да! Хотел ехать, хотел. Там живет знакомая моего племянника. Очень милая, воспитанная девушка. Она всегда принимает меня, как родного.

— Бураевская Бэлла?

— Как вы сказали? Бэлла?.. Бэлла… — Семенюк болезненно поморщился, потер лоб и вдруг воскликнул: — Вы напомнили мне интересную мысль! Ее высказал лермонтовский Печорин: «Радости забываются, а печали никогда». Вероятно, поэтому, мысленно перелистывая еще раз страницы Достоевского, мы в первую очередь вспоминаем такие мрачные эпизоды, как убийство старухи-процентщицы, или жуткие сны Раскольникова, или фантастическую и вместе с тем до жути реальную сцену самоубийства Кириллова…

Лицо Семенюка сделалось отчужденным. Он уставился взглядом в пространство, будто выступал перед большой аудиторией или, на спор, дословно вспоминал давно прочитанное. Из прошлой встречи Степан Степанович знал, что если сейчас Семенюка не остановить, то его запала хватит минут на десять. Тратить понапрасну время было ни к чему. Стуков совсем уже собрался перебить собеседника, как в квартиру вошла соседка, которая открывала Степану Степановичу дверь.

— Николай Петрович, — проговорила она, — здесь вот Игорю Владимировичу принесли телеграмму. Я расписалась за нее. Возьмите, пожалуйста, — и подала Семенюку сложенный телеграфный бланк.

— Спасибо, Вера Павловна, — с замедлением, уже после ухода женщины, поблагодарил Семенюк, неторопливо прочитал телеграмму и показал ее Степану Степановичу со словами: — Полюбуйтесь, дорогой. Круговая забота обо мне, как о несовершеннолетнем подростке.

Телеграмма была послана из райцентра накануне вечером и адресована Айрапетову Игорю. Текст ее был, в общем-то, ясным и в то же время несколько загадочным: «Николай Петрович опять хотел уехать Новосибирска зпт не понимаю твоего равнодушия его судьбе». Подписи в телеграмме не было.

— Кто это о вас заботится? — спросил Стуков.

Семенюк пожал плечами:

— Вероятно, Игорек знает, коль скоро ему адресована сия депеша.

— Игорь ваш племянник?

— Сын моей младшей сестрички. Способный гинеколог. На днях защищает кандидатскую. Коллеги пророчат ему блистательную карьеру. — Николай Петрович замолчал и, мучительно напрягая память, уставился на Степана Степановича. — Запамятовал, дорогой мой, на чем мы остановились?

— Вы не сказали, знакомы или нет с Бэллой Бураевской.

— Бураевская, Бураевская… — повторяя фамилию, начал тереть лоб Семенюк. — Бэлла Бураевская… К сожалению, не имею чести знать.

— К кому же вы ездили в райцентр? Как имя и фамилия знакомой вашего племянника?

— Лидия… Я называю ее Лидочкой. Очень милая девушка, до удивительности воспитанная. А фамилия… Фамилия… Похоже, Чурина.

— Может быть, Чурсина?

— Да, да, да! Совершенно правильно, Лидия Ивановна Чурсина, — обрадовался Семенюк. — Простите великодушно старую развалину. Полнейший склероз начинается. Один мой знакомый любил говорить: «Бей склероз в зачатке!» Хотя… У меня всегда была отвратительная память на фамилии. Своих студентов я запоминал только по именам.

— Давно вы знакомы с Чурсиной?

— Давно, давно, очень давно, — зачастил было Семенюк и неожиданно сник.

«В беседе быстро истощается», — вспомнил Степан Степанович заключение врачей-психиатров. Чтобы сэкономить время, он решил не давать больше Семенюку возможности отклоняться от темы и стал задавать конкретные вопросы:

— Когда вы были у Лидии Ивановны Чурсиной последний раз?

— Сущий пустяк. — Николай Петрович поднял голову. — Не дальше прошедшего воскресенья. Помнится, в тот день у Лидочки произошла какая-то серьезная неприятность.

— Она вам жаловалась?

— Что вы! Лидочка никогда не жалуется, у нее нет такой привычки. Обаятельнейшая, вежливая девушка, а на этот раз была очень скучной.

— Где она работала? Или работает, — быстро поправился Степан Степанович.

Семенюк растерянно развел руками:

— К своему стыду, ни разу не поинтересовался местом ее работы,

— Вы сказали, что Лидия Ивановна — знакомая вашего племянника. Как они познакомились?

— Право, такие подробности меня никогда не интересовали. Лидочка так приветливо всегда встречала! У нее в доме даже специальная раскладушка для меня была куплена.

— Вы по делам к ней ездили?

— У меня давно нет никаких дел, я превратился в старую развалину… — Николай Петрович грустно улыбнулся: — Ездил в райцентр — как на своеобразную дачу. Какая там великолепная природа! Воздух удивительно чистый…

— Кроме Лидии Ивановны, у вас есть еще знакомые в райцентре? — не давая Семенюку повторяться, спросил Стуков.

— К сожалению, никого нет. Только Лидочка. Знаете, очень устаю сидеть в этих стенах. Раньше Игорек позволял мне совершать вечерние прогулки, изредка бывать у Лидочки. Теперь запретил и эти маленькие радости. Утверждает, что сильно ухудшилось здоровье. Я, напротив, никаких ухудшений не чувствую. Игорек не хочет слушать, уговорил Веру Павловну не выпускать меня из дома. Он очень заботлив.

Степан Степанович, слушая Семенюка, внимательно изучал телеграмму. «По всей вероятности, ее послала Бураевская. Однако, почему она заявила Бирюкову, что встретила Семенюка на вокзале впервые и дала ему деньги чисто из жалости? Почему Семенюк отрицает знакомство с ней? Если не Бураевская, то кто из райцентра не может понять равнодушия Игоря Айрапетова к судьбе Николая Петровича?!» — спросил себя Стуков и протянул Семенюку телеграфный бланк, который до этого держал в своей руке.