останусь на Матушке-Земле, – ответил Сайон. – Так им будет сложнее меня найти. Если нужно выставить охрану, выставляйте, но как можно меньше. Я не желаю привлекать внимание к… или к помогающим мне смертным. – Он помолчал. – Сейчас мне слишком рискованно путешествовать.
В его устах слово «смертным» прозвучало так, будто речь сейчас идет об иных существах. Я подозревала, что он к таковым не относится, тем не менее от услышанного кровь под кожей забурлила так, словно я перебрала со спиртным.
– Слишком много лунного света, – сказало рогатое существо, насколько я поняла. Я медленно, спокойно выдохнула, прежде чем вновь задержать дыхание.
– Меня заботит благополучие этих смертных, – повторил Сайон.
Я вспомнила о том, как его пальцы обхватывали мои несколько минут назад, и невольно задумалась: как именно заботит?
Заговорил мерцающий божок, но так тихо, что я не разобрала и слога. Ответ прозвучал столь же невнятно.
Решив, что больше мне ничего не услышать, а также из-за страха себя раскрыть, я осторожно отступила и, прихватив незажженную лампу, побрела к кукурузному полю, проскользнув в слабую тень между рядами ограды.
Кукурузные стебли с трудом держались прямо. Впрочем, будь Луна обычной, они бы уже погибли, так что, полагаю, грех жаловаться. Тем не менее даже столь яркого лунного света недостаточно, чтобы посевы созрели. Сжимая в руке вялый лист, я вздохнула.
«Ну почему ваша война не могла повременить до сбора урожая? Мы бы успели хоть что-нибудь спасти».
При мысли о войне я вновь оглянулась туда, где вдалеке, скрытый от моих глаз, Сайон совещался с небесными созданиями.
Значит, он был солдатом на той самой войне? Быть может, его сбросили с небесной колесницы? Но тогда почему он не мог вернуться на небеса?
Я покачала головой. Ну почему, чем больше я узнаю, тем меньше понимаю?
Я повторила про себя слова божков, не желая ничего забыть, затем пересекла кукурузное поле и подошла к сараю, чтобы проверить скотину. Там я зажгла лампу. Лоза заржала и замотала головой.
– Знаю, знаю. – Я провела рукой по ее вытянутой морде. Энера сегодня собиралась ее выгулять – настолько, насколько мы отваживались во тьме, то есть провести по тропинке к реке и обратно. Бедная кобылка беспокоилась. Как и весь домашний скот.
Сайон утром убирался в стойле – даже мысль о том, как божок убирает навоз, смехотворна, – поэтому я просто проверила, есть ли у животных вода и пища и прошептала слова успокоения. Одна из овечек позволила мне погладить ее по голове.
– Вот увидите, свет вернется. – Пустое обещание, но нужно было хотя бы надеяться. – Он не может просто… исчезнуть.
Руки замерли. Я отстранилась и потерла большой и указательный пальцы друг о друга, вспоминая исчезающую с них кровь из света.
Из света.
Я взглянула в сторону дверей. Сайон точно не мог быть тем самым светом, однако свет тек по его венам – возможно, именно поэтому он был таким сияющим, таким золотистым. Тогда кто же он? Упавшая звезда? О подобном я никогда не слышала… впрочем, последние дни полны сюрпризов.
Я потерла ноющую шею и вспомнила о Кате, поэтому поспешила обратно в дом, не утруждаясь даже скрыть свои шаги. Задув лампу, взяла масло из бабушкиной комнаты, отыскав его в темноте по памяти.
Ката с Энерой по-прежнему сидели на кухне перед камином.
– Ты решила вздремнуть по пути? – проворчала бабушка.
Я загладила свою вину тем, что скользнула ей за спину и, разогрев масло в ладонях, осторожно размяла узлы у нее на шее и плечах. Больше она ничего не добавила по поводу моей нерасторопности.
Когда я закончила, щелкнула входная дверь. Я бы не заметила, если бы не прислушивалась к звукам в ожидании Сайона. Серебристый отблеск на окне говорил о том, что из-за гор вновь выглянула Луна.
Сайон предпочел провести свободное время с нами в доме, а не в сарае с животными. Это вселяло какую-то уверенность.
Мама подавила зевок.
– Заварю чай. – Она поднялась со стула. Уже неделю мы пили чай для сна. Даже придерживаясь обычного распорядка, мы не могли отдохнуть как следует. В темноте умы и тела слабели. Но именно благодаря возникшей в результате бессоннице мне и удавалось рисовать по ночам.
Я взглянула на маленький столик, где по-прежнему стояла кастрюля с ужином.
– Сайон поел?
Энера пожала плечами.
Взяв тарелку, я зачерпнула остатки похлебки и отрезала кусок хлеба, после чего вышла в коридор. Гостиная пустовала, а в комнату Каты и Энеры Сайон ни разу не ступал, поэтому я проскользнула в свою. Разумеется, там он и был: стоял у окна, глядя в темное небо. Хотя Ката отвела ему сарай, с появлением Луны он прятался в доме. Никто не возражал.
Я поставила тарелку на маленький столик у кровати и зажгла почти догоревшую свечу.
– Насколько хорошо ты видишь в темноте?
Он оглянулся с таким видом, будто не слышал моего прибытия, хотя я не пыталась соблюдать тишину.
– Достаточно хорошо, – ответил он. Заметив еду, добавил: – Я не просил.
– Иногда просить не обязательно.
И вновь на его лице появилось это благоговейное выражение.
– Спасибо.
– Опять ты уклоняешься. – Я скрестила руки на груди. – Насколько хорошо ты видишь в темноте, Сайон?
Его плечи расслабились, хотя сам он, похоже, остался напряжен.
– Очень хорошо.
Я указала на кровать.
– Присядь.
Он повиновался. Я дотронулась до его груди повыше раны.
– Как заживает?
– Достаточно хорошо.
Я усмехнулась.
– Других слов не знаешь?
Мгновение он смотрел на меня, затем на платье, разложенное сушиться на узком комоде.
– Я не хочу присваивать твою комнату.
Я пожала плечами и расстегнула первую пуговицу на его рубашке. Он меня не остановил. Я принялась его раздевать из вредности: потому что не позволяла себе зацикливаться на физической стороне дела.
– Что в этом такого-то?
– Не хочу, чтобы ты спала на кухонном полу.
Я улыбнулась, вызвав в нем недоумение, если судить по слегка приподнявшейся брови.
– И откуда ты знаешь, что я сплю на кухонном полу, если тебе полагается спать в сарае? – Я говорила уверенно, но в действительности пыталась вспомнить, не оставила ли в кухне один из рисунков.
Вдруг я осознала, что не видела Сайона спящим с тех самых пор, как он пришел в себя.
Расстегнув последнюю пуговицу, я стянула рубашку с перебинтованного плеча. Сайон терпеливо и молча сносил все мои манипуляции. Я заглянула под повязку.
На горячей золотистой коже не осталось и шрамика. Впрочем, похоже, ничего в нем не способно меня удивить. Больше нет.
– Этого уже не надо. – Я начала убирать бинт,