И вот, когда я заканчивал очередное стихотворение о незнакомке и о пьяницах с глазами кроликов, до меня вдруг донесся чей-то голос:
– Александр Александрович, держитесь, я спешу к вам на помощь! Держитесь!
И из темноты вынырнула яхта, с нее мне бросили конец (в смысле – веревку). Я схватился за него и взобрался на палубу яхты. Ее хозяином оказался американский пенсионер, сын русского эмигранта Джон Борисов, в одиночку совершавший кругосветное путешествие. Джон был пьянее меня. Что-то в его мозгах заклинило, и он был уверен, что сейчас начало двадцатого века. Я же казался ему Александром Блоком, его любимым поэтом. Джон, восхищенно глядя на меня, бормотал:
– Ах, Александр Александрович, то, что вы читали – превосходно. Я знаю наизусть все ваши стихи, но те, что вы сейчас читали, еще более превосходны. Но зачем же вы заплыли так далеко?
Я решил не разочаровывать Джона:
– Знаете, я всегда перед тем как сесть за стол и начать творить, проплываю десяток-другой миль, чтобы разогреть кровь до кипения.
– Но зачем?
– Кипящая кровь мне необходима для того, чтобы я не замерз в ледяном мире вечных идей.
– Но зачем вам этот мир?
– Без контакта с этом миром я бы ничего не написал, в смысле не создал.
Джон улыбается:
– Ах, Александр Александрович, как это красиво звучит: кипящая кровь в ледяном мире вечных идей. За это надо выпить.
– Да, пожалуй, надо выпить, – говорю я и достаю из карманов фляжку с недопитым коньяком. А Джон достает недопитую бутылку виски. Мы чокаемся и пьем, каждый из своего сосуда. Потом мы обмениваемся емкостями и пьем уже за яхту хозяина „Линду“ – его самого близкого друга. Потом мы пьем на брудершафт, целуемся и поем хором песни из репертуара „Битлз“, хотя я по-английски не знаю ни одного слова. Потом мое сознание отключается, и в себя я прихожу в самолете, летящем в Россию.
Оказывается, чтобы приготовить настоящий гамбургер, необходимо мясо гамбургской крысы, а не петербургской (иначе получается петербургер).
Подавая милостыню нищему, я подаю себе, и мне жалко себя, нищего, и я кладу в протянутую ладонь нищего рубль, пятерку, сотню, а когда деньги заканчиваются, я вдруг понимаю, что кроме денег, ничего больше дать не могу, даже доброго слова и того нет.
Зашел сегодня в парикмахерскую, потому что надоели длинные черные волосы. Попросил мастера подстричь меня под Юлия Цезаря. Потрясающе! Я и не подозревал даже, что Юлий Цезарь был наполовину лысым и рыжим.
Неделю назад сломали нижнюю часть мусоропровода в моем подъезде. Кто-то выломал дверь и оторвал мешок-приемник для мусора. И весь мусор вылетал из трубы и скапливался прямо у дома. За неделю образовалась гора до второго этажа. А когда я пошел в ЖЭК выяснять, где же дворник, который обязан этот мусор убирать, мне объяснили, что он уехал на Канары в свадебное путешествие и появится через неделю. К тому времени гора мусора дорастет до четвертого этажа. Хорошо, что я живу на шестом. Но если дворник задержится на Канарах на две недели, то мусор доберется и до меня.
Сегодня Крещенье. На улице крещенский мороз плюс два. Позвонил Диане, а она, оказывается, заболела и не хочет никого видеть. Даже меня. Я купил букет роз, бананов с апельсинами, банку меда, бутылку водки и приехал к ней в гости. Она, действительно, болеет. Глаза слезятся, нос заложен, чихает каждую минуту, жалуется на головную боль и температурит. Но мне все равно обрадовалась. Правда, целоваться отказалась. Боится меня заразить.
– Сашенька, Сашенька, я же ходячая инфекция, не надо меня целовать.
– Но я поцелую хотя бы твои руки.
– Ну, руки можно, я их только что вымыла. А розы красивые.
Я целую ее красивые руки, а Диана нюхает красивые розы. Из комнаты выплывает небольшое серое облако – кот Фагот. В прошлый раз я его не видел. Наверное, он у кого-то гостил, во время хозяйкиной командировки. Фагот нюхает мои носки, чихает и начинает тереться о мои ноги. Я смеюсь:
– Фаготу, похоже, очень нравится запах от моих носков.
– Да нет, просто ты пришел на его территорию и он тебя метит.
Мы идем на кухню. На Диане короткое платье в обтяжку, позволяющее любоваться ее стройными ножками и великолепной „сладкой“ попкой. Попка настолько хороша, что я не могу не погладить ее. Мне очень повезло, если я могу трахать такую красивую женщину. Диана что-то рассказывает о своей работе, а я смотрю на нее, возбуждаюсь и готовлю ей горячий чай с медом и водкой. В двести граммов чая добавляю сто граммов водки и две столовых ложки меда. Перемешиваю все это в большом бокале. И начинаю поить больную. Она не сопротивляется. Потому как уже знает, что со мной в подобных ситуациях спорить бесполезно. Она пьет и хвалит:
– Очень вкусно. Нужно было тебя пригласить еще вчера, после того как меня продуло на остановке. Ты мой доктор Айболит. Нет – Авиценна. Нет – Гиппократ.
– Да! Я Айболит Авиценнович Гиппократов. Но не догадывался о своей сущности и работал: то грузчиком, то плотником, то инженером. А на самом деле я должен всегда лечить любимую женщину.
– Сашенька, не целуй меня так страстно. Мои соски окаменели. Я тебя еще не успела огорчить. Милый мой доктор, у меня начались месячные.
– У-у-у-у!
Я замычал как голодный теленок, от которого отобрали мамино вымя. А Диана засмеялась:
– И ртом я ничего не смогу сделать. Потому что беспрерывно чихаю.
– У-у-у-у! – продолжаю мычать я.
Да, действительно, у меня сегодня маленький пролет, в смысле маленькая неудача. А я настроился на большой секс до утра. Свеча на столе. Классическая музыка из приемника. И наши стройные и сильные тела, ласкающие друг друга – то на кровати, то на стуле, то на полу, то в ванной. „Диана, любимая!..“ „Любимый! Сашенька!.. Как же мы жили друг без друга?…“ „Я только минуту назад кончил и хочу снова…“ „Я молилась бы на твой стоящий член, он похож на Будду“. „Ночь такая короткая, мы не прошли даже и половины намеченного пути…“
А на самом деле /в реальности/ я захожу в ванную, достаю свой стоящий, гудящий от напряжения меч и, немного помастурбировав, эякулирую в раковину, прямо под струю льющейся из крана воды. Обидно! Каких джигитов топлю!..
Очень приятно, когда женщина снизу. Очень приятно, когда женщина сверху. Очень приятно, когда женщина сбоку. Тем более приятно, если рядом с ней – ты.
Вчера пил пиво с черным (по внешнему виду) колдуном. Он по-русски разговаривает не хуже, чем мой попугай Бахус. После выпитой десятой кружки, он за десять баксов /долларов/ продал мне баночку чудодейственной мази для ухода за кожей лица. Колдун объяснил, что втирать мазь необходимо каждое утро, не обращая внимания на неприятный запах – тогда через две недели благоприятный результат будет на лице. После пятнадцатой выпитой кружки он раскрыл мне состав этой чудо-мази. И хотя это была тайна их семьи, передаваемая от отца к сыну многие столетия, но ко мне он проникся таким огромным доверием, что раскрыл свою душу, и оттуда выпорхнула эта тайна. Вот она: необходимо полкилограмма дерьма черных кошек, полкилограмма дерьма черных собак, полкилограмма дерьма черных птиц, полкилограмма дерьма черных людей – все это тщательно перемешивается в серебряном сосуде серебряной палочкой в течении одной ночи, при полной луне. И продукт готов к употреблению.
Это рассказывал мой знакомый гоголевед по увлечению и крановщик по труду: оказывается, Николай Васильевич Гоголь очень сильно гневался, когда ему в руки попадалась скучная и бездарная книга. Обычно, прочитав ее до конца, он рычал: „Какая ерунда, блин!“ – и бросал книгу в огонь камина. Так же он поступил и со второй частью „Мертвых душ“.
Если вы хотите посмотреть список нескромных людей Петербурга, то приезжайте на малую Конюшенную улицу, найдите там памятник Николаю Васильевичу Гоголю и на одной из граней постамента, за спиной писателя, вы обнаружите этот милый список нескромных людей. Хорошо еще, что они не изобразили своих фамилий на чугунной заднице мастера.
Закончились деньги. Впервые в этом году. Двадцать дней в январе я прожил без забот. Хорошо питался, ходил в музеи и театры, делал любимой женщине небольшие подарки, – типа французских духов и красивого женского нижнего белья; нищим и то раздавал червонцы. А сегодня утром руку в карман засунул и… нету больше халявных денежек. Обидно, блин. Опять бегать в поисках работы, а найдя, получать гроши за каторжный труд. Надоело. Может, взять с балкона пакетик порошочка и загнать его на черном рынке по дешевке? И тогда несколько месяцев я смогу ни о чем не волноваться. Обедать буду в ресторане, ездить – на такси, курить – гаванские сигары, пить – французский коньяк, трахать – валютную проститутку. Но такие перспективы пугают меня так сильно, что я залезаю в ванну и принимаю контрастный душ. Холодно-горячо-холодно-горячо-холодно – и раздражение исчезает, а искушение уходит. Я снова умненький-благоразумненький, как Буратино, создавший теорию относительности. Я шевелю ногами и вдруг вспоминаю, что очень давно не играл с Джеком Потрошителем в азартные игры. Несколько раз в прошлом году я у него выиграл. В этом году мы еще не встречались (разве что во сне). Но чтобы выяснить: играть или не играть, – мне необходимо бросить жребий. Я намазываю тоненький кусок хлеба с двух сторон толстыми слоями сливочного масла и подбрасываю бутерброд в воздух. Если он приземлится маслом к полу, то игры не будет. Бутерброд встает на ребро. Джек Потрошитель зовет меня. И я предчувствую его поражение. Быстренько одеваюсь и бегу на свидание с игровым автоматом.