Любопытная деталь – если командир входившего на иностранный рейд русского корабля знал о наличии в порту адмирала, то он обязательно должен был выполнить при постановке на якорь маневр, именовавшийся «срезанием кормы». Речь шла о проходе на повороте на полном ходу у самого адмиральского балкона. Особым шиком было не только не задеть флагманский корабль (а такие случаи бывали), но и ударить своим ноком (окончанием) реи о нок начальственного судна. Чем ближе корабль проскакивал от балкона – тем выше уважение и выучка команды.
Если же подчиненный флагманской кормы не резал, то следовало оправдательное объяснение причин столь возмутительного проступка. Наиболее веским оправданием была теснота, при которой опасный маневр мог привести к катастрофе с участием чужих судов.
Отработка маневра по резанию кормы, случалось, приводила и к серьезным авариям. Слово адмиралу Генриху Фаддеевичу Цывинскому, послужившему, кстати, одним из прототипов героя романа Валентина Пикуля «Три возраста Окини–сан» Владимира Коковцева. Дело происходит в водах Тихого океана.
«Он[58] шел из Нагасаки совместно с «Азией» (флаг адмирала Асланбегова). Адмиралу[59] вздумалось поучить «Разбойника» морскому делу, приказав ему в океане на полном ходу резать себе (т. е. «Азии») корму, при этом требовалось резать «тонко», т. е. как можно ближе пройти с шиком к адмиральской корме… «Разбойник» обрезал раз, обрезал второй раз. «Береговой» адмирал каждый раз поднимал сигнал «ближе». В третий раз «Разбойник» угодил ему в корму: снес катер, отрезал кормовой планшир и снес гафель с флагом; себе снес бушприт со всей оснасткой и обломал форштевень. Забава адмирала (по прозвищу «бум–бум эфенди») обошлась недешево».
Напоследок стоит сказать про праздники и другие торжественные мероприятия, которые русские корабли, согласно международным правилам хорошего тона, должны были проводить в иностранных портах и в которых должны были участвовать офицеры и команда.
Так, в ходе кругосветного плавания на парусно–винтовом корвете «Витязь», капитан 1–го ранга Степан Осипович Макаров устроил «гуляние» для вождя и жителей острова Нукагава (Маркизские острова). Жене, Капитолине Петровне, Макаров об этом событии писал следующее:
«…Здесь мы наделали большого шуму. Я устроил народное гулянье, на которое пригласил весь народ. «Благородных», т. е. таких, которые ходят в галстуках, угощали на стульях, а остальных – на разостланном парусе. Все это в тени пальмового сада. Дам различали так: которые намазаны пальмовым маслом, тех сажал на парус, а которые напомажены, тех на стулья… Гулянье вышло прекрасное. Наши матросы отличались в танцах, каначки тоже танцевали. Вчера была охота, причем все жители поднесли мне подарки, куски какой–то материи… Сегодня на корвете танцы, после чего мы уходим в море…».
В более цивилизованных местах для отцов городов и верхушки населения устраивались балы и банкеты прямо на борту. Особенно подходили для этого парусники, с их незанятыми надстройками палубами. Их прикрывали тентами, а орудия перевозили в нос, драпируя флагами.
Матросы, за исключением вахтенных и вестовых[60], все празднество находились в жилой палубе. Что же касается офицеров и гардемаринов, то им снова надлежало быть в парадной форме. Часть кают превращалась в дамские будуары, где представительницы прекрасного пола моли переодеться и привести себя в порядок, а также освежиться прохладительными напитками.
В случае прихода русского корабля в столицу дружественной державы офицеров, случалось, звали на высочайшие приемы к местным монархам. Приглашенным следовало быть, опять–таки, в парадной форме. Августейшая особа, в свою очередь, могла пожаловать мореплавателей орденами, соответствующими их чинам. К примеру, гавайским орденом Капиолани – довольно распространенным среди российских офицеров третьей четверти XIX в.
Случалось, что приход кораблей русского флота в тот или иной порт был связан с необходимостью помочь местному населению. Так, после катастрофического землетрясения 28 декабря 1908 г. в итальянском портовом городе Мессина первым в гавань прибыл русский Гардемаринский отряд под командованием контр–адмирала Владимира Ивановича Литвинова. То, что творилось в городе при полном попустительстве властей, трудно себе представить.
«Один итальянец нам рассказывал, что он был засыпан, у него погибли отец, мать и сестра. Проходивший мимо итальянский офицер предложил его отрыть (он был засыпан по шею), но предложил отдать за это свои кольца с рук. К счастью для него, проходил русский офицер, который откопал его, напоил и дал три франка. Главный архитектор города рассказывал командиру еще более ужасные вещи: итальянские солдаты только и делали, что грабили город. Он рассказывал про несколько случаев, когда солдаты живым людям отрубали пальцы, чтобы снять кольца», – писал в дневнике будущий контр–адмирал Георгий Карлович Старк.
В итоге контр–адмирал Литвинов ввел своей властью в городе чрезвычайное положение, что было несколько позже подтверждено итальянским королем Виктором Эммануилом.
Благодарные мессинцы выбили в честь русских моряков специальную медаль, забрать которую было поручено крейсеру «Аврора». В первую же ночь аварийной партии крейсера пришлось участвовать в тушении большого пожара на берегу – городская пожарная команда приехала с большим опозданием. Наградой русским морякам стали также 1800 апельсинов и столько же лимонов.
По иронии судьбы, экипаж «Авроры» спустя всего восемь дней снова должен был бороться с огнем – на сей раз в испанском порту Малага. «Положительно мы превращаемся в пожарную часть, а я, в брандмайора», – иронизировал Старк.
Как известно, Российская империя входила в число великих держав планеты. В связи с этим часть кораблей, как тогда говорили, «находилась на станции» в портах, где было необходимо постоянно демонстрировать русский флаг. Так что суда несли не только представительские, но и дипломатические функции. Именно пребыванием на станции объяснялось то, что в момент начала Русско–японской войны, чужом и контролируемом, по сути, японцами порту Чепульпо[61] оказался крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец».
Обычно службы станционера можно было отнести к разряду «непыльных». Например, офицеры такой «боевой единицы», как черноморский пароход «Колхида», практически ежегодно получали от турецкого султана ордена «Османие» и «Меджидие». Дело в том, что пароход являлся станционером в Стамбуле и, по совместительству, яхтой посла Российской империи в Турции.