для меня время идёт по-другому. Я едва заметил.— А с Горынычем ты хорошо знаком? Так долго живёшь, что всех на свете, наверное, знаешь.Неплохо бы выведать полезной информации. В любом мире тот, кто владеет информацией, — владеет ситуацией.— Ты имеешь в виду последнего?— Да.— Я не уверен, что знал конкретно его, мы редко пересекались, — уклончиво ответил Морок. — Их раньше много было, потом повывелись, остались вон мелкие, Андрюха с ними развлекается. Селекционер доморощенный.— Он их заколдовал? — оживился кот. — Я не смог прокусить шею гаду, броня очень плотная.— Нет, они сами как-то. Он их сюда приводит и дрессирует, они меняются, Кощей радуется, — конь закатил глаза, всем видом демонстрируя своё отношение к происходящему. — Хвастался ещё, что Соловья-разбойника озадачил покупкой деревни, тот не знает, сколько с него налогов брать.— Кстати, зачем ему деревня? Объект охраняют, как... — я хотела привести пример из современной жизни, но может не понять. — Как зеницу ока.— Ничто не делается просто так. Просто нам не всегда известны мотивы, — философски изрёк Морок. — Не могу сказать, Яга, в конце концов, мне с ним ещё жить. Надеюсь, недолго.Он ускакал вперёд, и мой зубовный скрежет слышали только друзья. Как мне надоела эта тайна!
***Местность изменилась. Земля и всё, что имеет несчастье на ней расти, почернели, температура повысилась, и это не заслуга красного навьего солнца — рядом загадочная река Смородина.— Свирепая река, сама сердитая, из-за первоя же струйки как огонь сечет, из-за другой же струйки искра сыплется, из-за третьей же струйки дым столбом валит, дым столбом валит, да сам со пламенью, — с ноткой благоговения произнёс Бальтазар. — Смородина — хоть и красиво, да только от слова «смород». Думаю, пояснять не надо?Нет, котенька, не надо. На всю округу несло гарью. Горечь оседала в носоглотке, и чем дальше мы продвигались, тем меньше я чувствовала свой «живой» запах в Нави — всё забивалось копотью. Мы вышли на пригорок. Вид сверху впечатлял: широкое русло, пылающая огненная река, окутанная клубами едкого чёрного дыма. За этой завесой виднеется высохший лес, острыми голыми стволами и ветвями играющий в театр теней с наблюдателями, чёрный дым поднимается до небес, укрывая траурной вуалью солнце. Мрачно и прекрасно: течёт не вода, а лава, плюётся раскалёнными каплями, бугрится плавными неторопливыми волнами, переливается оттенками красного и коричневого. Застывшие корки у берегов лопаются под напором свежих масс, с шипением взмывают вверх багряные фонтанчики. Казимиру бы здесь понравилось, думаю.
— Ну, как тебе? Сейчас пройдём вдоль бережка, покажу Калинов мост, вернее, остатки, — бодро сказал Морок. — Там и до Баюна дойдём. А ты боялся!— Ничего яу не бялся! — огрызнулся Бальтазар, но ему никто не поверил.Супчик улетел вперёд, на разведку, изба притворилась недвижимостью — она огня боится после нападения бесов. Пойдём, значит, без неё искать зловещего кота. Мыш очень быстро вернулся назад.— Беда! — совершив посадку на моё плечо, заверещал Супчик прямо в ухо. — За мной!И снова улетел вперёд. Я не раздумывая помчалась за ним, рядом мерцал Бальтазар. Жар возрастал с каждым метром, дым становился плотнее, река будто прогоняла нас. Чёрную летучую мышь в чёрном дыму найти непросто, видимо, он сам это понимал и постоянно возвращался к нам. Дышать стало невозможно, мы хрипели и кашляли до слёз, не зная, что должны увидеть в этом аду, что такого увидел мыш.Возле меня снова появился Супчик с... Святые суслики, что это? Оторванная человеческая рука. Похожа на женскую, но это не точно, с широким металлическим браслетом на запястье, кровь не капает, засохла ржавыми потёками на светлой коже. Что за тварь здесь повеселилась совсем недавно, я догадывалась. Меня замутило, а мыш бросил конечность мне в ступу и верещит, что быстрее надо, летим. Я взлетела, проклиная себя, что до сих пор не купила лётные очки. Внизу кашлял Бальтазар, я почти ослепла от жара и дыма, летела на звуки рукокрылого. Одному Мороку всё нипочём — идёт себе среди этого ада как по зелёному лугу и не морщится.
На берегу что-то темнело, выделялось на фоне общего пейзажа, ступа резко приземлилась, страусиные ноги смягчили жёсткую посадку. Это фигура привалившегося к большому камню человека.Лёгкие выворачивались от кашля, я упала на колени возле тела и обомлела. Вне битвы видеть подобные увечья — шокирует. Когда Исчадие отрывал бесам руки и головы, меня это не заботило, вообще не трогало. Но это... Его или её — не разобрать — будто акула покусала. Рваные раны на второй руке, лохмотья штанин открывают жуткое месиво вместо бёдер, броня на груди исполосована насквозь — рваный металл торчит острыми заусенцами, короткие светлые волосы в крови и грязи, дыхания не наблюдается. Даже не знаю, есть ли шанс спасти человека, от жара и дыма я почти падала в обморок и не могла оценить ситуацию, нужен животворящий дождь или ветер.— Вызови... кха-кха... грозу, — прохрипел между приступами кашля кот.Да, я и сама собиралась использовать силы.Повинуясь моему отчаянному желанию, налетел ветер, сдувая в сторону дым, стало легче дышать; разверзлась дождём тяжёлая серая туча над нами — капли шипели и испарялись, касаясь земли, но стало свежее, и я смогла подняться с колен и осмотреться. Что же делать?— Хочешь это забрать отсюда? — спокойно полюбопытствовал Морок, небрежно указав копытом на тело. По нашим лицам и мордам текли капли дождя, по жертве нападения тоже. И чем больше лилось и смывалась грязь и кровь, тем яснее становилось, что это девушка.— Это человек, надо помочь, — я пыталась придумать, как её поднять на метлу или в ступу, чтобы увезти подальше от реки.— Я наблюдаю последний симптом жизни — смерть. Здесь нечего спасать, — отрезал Морок.
Смерть меня не пугает, и он не прав — могу, ещё как могу! У меня есть средства. Но Изольда на зов не шла, пугливая какая. Река кипящей лавы ей не нравится.Супчик не ждал и не думал: ухватился за плечо девушки, учащённо замахал крыльями и смог слегка сдвинуть тело, но на большее его не хватило. Он зло запищал, когда она свалилась на сторону. Я растерянно смотрела на ступу и метлу, но никак не складывалось. Волоком тащить только.— Ладно, давай помогу, — смилостивился Морок, ухватил зубами за оставшуюся руку и скакнул, одним махом оказавшись возле избы. Только хвост мелькнул.— Мать его кобылу так! — высказался Бальтазар, и мы поспешили к ним. Дождь и ветер стихли, пропали, как и появились. Я выскочила из ступы почти на ходу, вбежала в избу, бросилась к сундуку Ядвиги и достала два заветных флакончика. Супчик опять возится с оторванной рукой, к телу поближе прилаживает. Удивительное рвение.— Это то, о чём я думаю? — недоверчиво спросил конь.Мне было некогда отвечать, я разглядывала пузырьки, Бальтазар не сказал, где какая вода, но в этом отпала необходимость: флакон с листочком — живая вода, флакон с крестом — мёртвая.«Сначала мёртвая», — пришел из глубины сознания совет. Ясно, цыкать на голоса некогда, я послушалась. Дрожащими пальцами открыла крышечку, очень надеясь, что вода не прольется, перехватила поудобней, откинула с бледного лица покойницы слипшиеся пряди, прижала оторванную руку покрепче к телу и, затаив дыхание, поднесла флакон к синим губам.— Одна капля, Ягуся, — тихо сказал кот где-то совсем близко от меня. Я постаралась. Спасибо создателю этих склянок — узкое горлышко спасло положение, иначе я вылила бы всё, так дрожали руки. Капля исчезла, просочившись в чуть раскрытые губы. Я крепко прижимала руку девушки к телу.— Сшивай красное с красным, жёлтое с жёлтым, белое с белым, наверняка хорошо выйдет, — прошептала я себе под нос. Никакого отношения к хирургии происходящее не имело, но почему-то похожая на заговор фраза сама всплыла.Рука приросла тут же. Даже шрама не осталось, даже следа. Я осторожно отодвинула в сторону лохмотья одежды: бёдра целы, измазаны кровью, но не повреждены, зажило вообще всё, только синюшность не ушла и дыхание отсутствовало.— Хм, — неопределённо фыркнул за спиной Морок. Я открутила крышку со второго флакона.Капля.Сердце колотится: а вдруг не поможет? Мы стояли вокруг девушки, ожидая чуда, и оно случилось. На лице заиграли краски жизни, и грудь поднялась в первом вдохе. Пальцы заскребли по земле, веки затрепетали, открываясь. Она посмотрела на нас синими, как лукоморское небо, глазами, хлопнула пушистыми ресницами, открыла пухлые розовые губки и спросила:— Ой, а мы знакомы?
Настасья
Я не знаю, какие вопросы