Счастливая примета…
Караван остановился. Животных заставляли лечь, и укрывали их головы попоной. Люди привязывались к животным и заворачивались в плащи. Что-то ждали эти люди, чего-то опасались. Но действовали без паники и суеты. Движения красивые, экономно-профессиональные, привычные до автоматизма. Наблюдать за людьми было интересно.
А потом я увидел большую воронку. Большую даже для меня. Вращаясь, она скользила к дороге.
Смерч, ураган, торнадо, шалак, римусо, кихолма – много названий, много имен.
Между небом и землей, Скрученный в воронку ветер…
Проклятие и благословение, равнодушие и сила. Погибший урожай и потопленные корабли захватчиков, озеро с живой рыбой и повозка, груженная бревнами, песок и листья, камни и птицы, все вращается в огромной воронке, все это откуда-то взлетело, все это где-то упадет. Как падает посреди каравана одно из бревен, на треть втыкаясь в землю. А по дороге уже тащит двух груженых шорнов, с последнего срывает тюки и попону. Человек вцепился в голову животного, не дает ему подняться. Вот их подтащило к краю дороги и… облило дождем из рыбы.
И что так не везет караванам сегодня?!
Миг и я забываю о сочувствии. Воронка направляется ко мне. Тот, кто меня зовет, в ней.
– Ларт, ларт!
Открываю глаза. Машка лежит рядом и… хлопает в ладоши. Звук получается громким и звонким. Оригинальный, однако, метод побудки. А еще Машка смешно вывернула шею. Наблюдает за действием аплодисментов. Но увидел ее лицо, и сразу расхотелось смеяться. Бледно-зеленое, с огромными, почти круглыми глазами.
– Ларт!…
Да еще голос, что прерывается от ужаса.
– Чего тебе?!
А в руке у меня сам собой появился Нож. Машка пока не видит его. Она заглядывает мне в лицо.
– Ларт, Тиама зацвел!
До меня не сразу доходит.
– Ти… что?
Машка трясется, стучит зубами. Говорить членораздельно она больше не может.
Разжимаю пальцы, и Нож куда-то исчезает. Сейчас он мне не помощник. Переворачиваю девчонку на спину. Смотрю в глаза. В них по-прежнему паника на грани истерики. Еще немного и я тоже испугаюсь. На что способна огненная ведьма, я точно не знаю, но чего может натворить испуганная баба, приходилось видеть.
Мужики, никогда не целуйте спящую бабу! Даже если она ваша жена. Вам будет больно, а врачу прибавится работы.
Я начал разговаривать с Машкой. Тихо, спокойно, как говорил бы с Молчуном.
Не помогло.
Кажется, я перестал существовать для Машки. Она смотрела сквозь меня – глазищи на пол-лица! – и шевелила губами. Без звука. Пришлось шлепнуть ее по щеке. Потом еще раз.
Реакция превзошла все мои ожидания.
Меня не только услышали, но и увидели! И тут же попытались поджарить. Вместо меня досталось плащу. Не слишком сухому. Будто горячий утюг к нему приложили. Шипение, запах… это плащ. Шипение и возмущенные взгляды – это Машка.
Глаза мечут искры… – тоже она.
Почти в натуре мечут. А не разрядись девка через ладонь, без почти было бы.
Повезло мне с попутчицей.
Не зря мне хотелось идти одному. Интуиция великая вещь, если не ложить на ее предупреждения.
– Ты зачем меня ударил?!
Сидим по разные стороны дерева и сквозь ветки пялимся друг на друга.
Кажется, я поставил рекорд по прыжкам через бревна из положения лежа. Интересно, а здесь есть Книга Гиннеса? Или чего-нибудь в том же духе.
– А зачем ты меня разбудила?
Про Книгу спрошу потом. Когда Машка успокоится.
– Я!…
Смотрит в сторону. Губы опять начинают дрожать.
– Отвечай! – рявкаю. – Или опять схлопочешь.
Блин! Иногда доброе слово творит чудеса. А иногда, совсем даже не доброе. Но тоже творит. Главное, не перепутать, к кому чего применять. Передозировка или неправильное назначение тоже могут убить.
– Тиама цветет. Вот, – сказала Машка, стараясь не смотреть на огромный цветок. Трудновато ей это делать. Между нами он висит. И пахнет так, что голова кружится.
– Ну, цветет. Ну, и что?
– Это… это же Тиама!
– Дальше чего?
Машка забыла закрыть рот. Выражение дебильности ей не очень шло.
– Говори!
Молчание, конечно, золото, но иногда информация бывает дороже алмаза.
– Он цветет раз в жизни!
Не пойму, чего она хочет мне втолковать.
– Значит, нам с тобой повезло, – пытаюсь придать голосу хоть немного энтузиазма.
– Тот, кто это увидит – умрет!
– Когда?
Кажется, с энтузиазмом я поторопился.
– Не знаю.
– От чего?
– Не знаю.
Я криво усмехаюсь.
– Но видевший, всегда умирает! старательно убеждает меня Машка.
Смотрю на цветок, потом на нее и… ничего не могу поделать со своей усмешкой. Девка обижено шмыгает носом. Блин, я думал, что лучше контролирую свой организм.
– Все умирают, Маш. Когда-нибудь. Даже бессмертные.
– Ты говоришь страшные слова…
Машка опять пугается. Теперь уже меня.
– Может, и страшные. Но это правильные слова. Вот я лично не собираюсь жить вечно. А ты?
– Меня не обучали этому.
– Тогда понюхай цветочек, – на Машкином лице такое выражение, словно я предложил ей прыгнуть в каньон. – А не хочешь, так иди на… погуляй, короче.
Мы еще не так близко знакомы, чтобы я учил ее таким словам.
– А ты?
Машка уже стоит. Готова к прогулке.
– А у меня есть незаконченное дело. В постели. Давай сюда мой плащ!
И я остался один. Машка ушла к колодцу. Истерика на тему: Мы все умрем! отменяется. Вот и хорошо. Нет у меня настроения возиться с истеричкой. И гулять по пятачку в двадцать соток тоже не хочется.
Не люблю, когда меня резко будят. Все время кажется, что не дали досмотреть самое интересное. Так и хочется послать будителя, укрыться с головой и настроиться на вторую серию. Иногда так и делаю. Иногда получается. Если не мешают.
Получилось.
Меня трясло и крутило. Наверно, так себя чувствует кот в стиральной машине. Была когда-то такая реклама. Там черного кота загружали в машину вместе с черными носками. Рабочий режим. В паузе – японка энергично пилит скрипку. А на выходе получили белоснежные носки и белого пушистого кота. Так и не понял, чего там рекламировали. Натаха говорила, отбеливатель. Ларка – стиральную. А Лева… ну, у Левы всегда проблемы с бабами. Вернее с их количеством. Ему все мало.
– Тебе бы хозяином гарема родиться, – прикалывались пацаны над ним.
– Четыреста лет назад у меня был самый большой гарем в Персии, – отвечал он им.
Может, тоже прикалывался, а может… Реинкарнацию еще не отменяли. Говорят, некоторые помнят свои прежние воплощения. Или говорят, что помнят.
Похоже, меня занесло не туда. И мыслями, и телом. Как затянуло в воронку римусо, так и несет. Все выше и выше. Дорога стала не толще нити, а караван на ней и не разглядеть.
Только моргнул и нет уже ничего. Темно. Как безлунной ночью. И беззвездной к тому же. В воронке меня крутит или на лифте поднимает, непонятно. Да и без разницы.
Если это сон, то лучше б мне проснуться, а если совсем наоборот, то самое время лечь и увидеть интересный сон.
Эй, кто там отвечает за этот аттракцион? Мне скучно! Делайте чего-нибудь или верните бабаки!…
Кажется, моя наглость подействовала: что-нибудь начало делаться.
Темнота куда-то исчезла. Вместе с воронкой римусо и тем, что там со мной вращалось. Появился густой туман. Видимость на длину руки.
Раздались аплодисменты. Сначала – жидкие, потом переходящие в овации. Интересно, за что это мне? Я ведь ничего такого не сделал. Послышались какие-то голоса. Слов не разобрать. Многоголосое бормотание. Пытаюсь понять, будто от этого зависит моя жизнь. В сумятице голосов улавливаю знакомый. Чей, не помню, да это и не важно. Слова важнее. И я цепляюсь за них, ищу смысл. Как цеплялся когда-то за осыпающийся карниз и лихорадочно искал опору. А до земли было пять этажей.
Многоголосица становится слаженным хором, что скандирует одно-единственное слово. Аплодисменты задают ритм. Слово почти понятное, почти знакомое…
– Ларт, ларт!
Еще немного и я пойму, что это такое, еще немного…
– Ларт, ларт.
Зов, от которого не отмахнуться, не…
– Слышу, иду, – хочу крикнуть я, а голоса нет. Только хрип.
И оглушительный, рвущий барабанные перепонки крик:
– Ларт!
Меня подхватывает вал оваций и с размаху швыряет в темноту.
Задыхаюсь от запаха цветов и сырой земли. Кажется, я попал на кладбище…
Не надо закапывать меня – я еще живой!…
15
Самое страшное проклятие, какое может услышать врач: чтоб все твои клиенты были врачами! Кажется, фигня, чего там страшного?… А попробуй полечи умного больного. Все-то ему не так, все-то он лучше своего лечащего знает и со справочником в руках докажет, что врач болван и коновал, которого и к лошадям подпускать нельзя. А если больной сам врач – все, тушите свет. Этот умник в точно таком же случае назначает своему клиенту совсем другое и… Короче, коррида и пирожки с котятами обеспечены. Ну, не умеют врачи нормально болеть и все тут! Из двадцати только один принимает все назначения с улыбкой великомученика и страстотерпца, а потом спокойно отправляет рецепт в мусорку. И никакого мордобития и ора, с использованием ненормативной латыни.