На этот раз девочка, притворяющаяся мальчиком, замечает этот голод. Когда она поворачивается к нему в солнечном свете, она видит правду и убегает. Мужчина уходит с пустыми руками. Девочка идет домой.
Теперь я смотрю в эти глаза со дна корзины. «Искусство отражает тот разум, что его создал», – сказал мне однажды наставник Ван. Тот, кто создал глаза Джаспера, знал, что следует оставить намек – нечто такое, что можно заметить, если прищуриться. Он там был. Он всегда там был. В тот день на рыбном рынке я просто не знала, что именно нужно искать.
Его зовут Джаспер, и он похитил меня. Я хочу произнести его имя, я хочу произнести его так, чтобы он знал то, что знаю я: что в середине его английского имени есть китайский звук, означающий смерть и умирание.
Но уголь сжимает меня, сдавливает мой голос.
– Увидимся в Америке, племянничек, – говорит Джаспер, подмигивая в последний раз.
Крышка захлопывается.
Часть II
Сан-Франциско, Калифорния
1883
1
Мужчина за окном уже делал это раньше. Его шляпа низко надвинута, затеняя нос, но все еще видна сжатая линия губ, и рот влажный. Это говорит о том, что ему не привыкать к тому, что он собирается сделать. Это говорит о том, что он точно знает, чего хочет и как этого добиться.
Мужчина поднимает искривленный палец. Мы выпрямляемся по стойке «смирно». Палец шевелится в воздухе, затем перебирает и перелистывает что-то, словно ища забытое воспоминание. Когда он проходит мимо нас, мы вздрагиваем, каким-то образом ощущая тепло прикосновения сквозь стекло.
Потом он останавливается.
Пауза, затем подтверждение. За окном мы вдыхаем как единое целое. Каждая из нас считает, что он указывает на нее.
Однако он хочет не нас. Ему нужна Ласточка, девушка слева от меня. Когда мы это осознаем, то успокаиваемся. Но не Ласточка. Она улыбается мужчине и склоняет голову, но я чувствую, как ее тело напрягается от осознания, которое начинается в плечах и тянется вниз через все остальное.
– Вон, – командует охранник сзади.
Мы выходим из смотровой комнаты одна за другой, наши шелковые платья шелестят при каждом шаге. Мы выстраиваемся в главной комнате, и тогда входит мужчина с улицы. Он смотрит на Ласточку так, словно знает о ней все, знает все о нас.
Мне следует держать голову опущенной, но я не могу перестать смотреть. Ласточка улыбается мужчине застенчивой, сдержанной улыбкой, ее тело уже превращается в то, что нужно отдать, в то, что ей не принадлежит. Как обычно, откуда-то спускается тень в форме колокола. Это госпожа Ли, и она здесь, чтобы подвести Ласточку к мужчине, чьи глаза блуждают по ее телу. Как голодный пес, думаю я.
– Хороший выбор, – говорит госпожа Ли. Голос у нее низкий, бархатистый. – Хотите посмотреть поближе?
Мужчина хмыкает, затем кивает.
– Покрутись перед нашим клиентом, – говорит она Ласточке. Ласточка крутится перед всеми нами: первыми начинают движение ее бедра, затем плечи, затем стройная линия ее шеи, неприкрытой и сочной. Ее заколотые волосы блестят на голове, как ночная река. Она сделала макияж нежно-сливовым и с золотыми нотками, а ее губы красные, как вино. В шелковых голубовато-сиреневых брюках и шелковой рубашке, расшитой цветами, она могла быть принцессой, которую нарядили перед сватовством.
– Итак, – говорит мужчине госпожа Ли теперь уже жестким, настойчивым тоном. – Вы берете ее?
Мужчина облизывает губы, его язык острый и бледный. Он лезет в куртку и достает пачку денег, которую госпожа Ли принимает обеими руками. Затем мужчина хватает Ласточку за руку. В их руках ее ладошки всегда выглядят особенно маленькими.
Мы опускаем головы, пока они поднимаются наверх, в спальни. Затем госпожа Ли поворачивается к нам, быстро раздувая ноздри.
– Остальные, – говорит она, ее голос снова медленный, мелодичный, но смертоносный, – должны вернуться на свои места.
Итак, мы снова возвращаемся в маленькую смотровую комнату с окном, выходящим на улицу.
Девушек вокруг меня выбирают одну за другой. Одна за другой они кружатся перед мужчинами, и мужчины кивают, передают деньги госпоже Ли и ведут их наверх. Охранники стоят и наблюдают, так происходит каждую ночь. Я не знаю их имен.
Медленно, девушка за девушкой и мужчина за мужчиной, потолок тяжелеет от их толчков и стонов.
К концу ночи остались только я и две другие девушки. Одна из них – Нефрит, девушка постарше, вокруг рта у нее образовались морщины от того, как часто она кусает губы. Она здесь давно, может быть, дольше всех. Сегодня уже четырнадцатый день подряд у нее нет клиентов, хотя когда-то она была главной девушкой борделя. Другие думают, что это как-то связано с растущим вздутием ее живота и с тем, что она перестала истекать кровью каждый месяц.
– Мне сейчас так нужна работа, – ноет она. – Куда пропали все мужчины? Они не знают, чего им нужно.
Другая девушка по имени Жемчужина просто плачет, закрывшись руками. Ее единственный клиент сегодня не пришел, хотя обещал.
Звуки девушек над нами образуют симфонию. Некоторые из них – низкие и гортанные. Другие визгливые, как собаки. Некоторые словно поют. Фоном звучит гул мужчин, иногда ярость и крики, а затем толчки, яростные толчки, которые, кажется, продолжаются без остановки. Когда я впервые попала сюда, то ненавидела этот шум. Теперь мне приходится напрягаться, чтобы вообще его услышать.
– Та ма дэ, – ругается и сплевывает Нефрит, – меня выгонят, если я не найду клиента в ближайшее время. – Она поворачивается к Жемчужине, чей плач становится только громче. – О чем ты плачешь, девочка? По крайней мере, у тебя есть тот, кто приходит с толстым кошельком.
Один за другим мужчины снова появляются на лестнице, поправляя одежду, расчесывая волосы, надевая шляпы. Я не могу смотреть на них, на их ненасытные лица, на то, как они ведут себя, словно участвовали в битве и победили. А теперь возвращаются на дневной свет, чтобы спрятаться на солнце.
– Приходите почаще, – говорит госпожа Ли каждому из них, ее губы искривлены в жеманной улыбке. Я сижу в углу комнаты с угрюмым лицом, и если кто-то из мужчин слишком долго смотрит на меня, отворачиваюсь.
Позже, когда солнце поднимается над заливом, госпожа Ли просит меня зайти к ней в кабинет, где она сидит за большим резным письменным столом из темного дерева. Кабинет небольшой, и кажется еще меньше из-за двух мужчин, охраняющих дверь, и присутствия госпожи Ли. Она крупнее женщин, которых я видела в Чжифу, но в ней нет округлости, только