ясак под руку царскую подклонили, тогда никакой власти не имеют… За всякие злодеяния, сиречь за кражу и за протчие непорятки, правят они: ежели украдет из них одну корову или ино что, то правят десять голов за одну корову… А по возрасте младенца от закону никакого обучения не имеют, токмо обучение одно предлагают – учат на конех ездить и всякую черную работу робить. А в супружество вступают таким обычаем, когда девку и мужика сведут вместе, и покинут в юрте обеих, а сами все из юрты выдут вон и больше ничего не исполняетца. И имеют у себя жен, ежели богатой, то имеет три жены, иной – две, а скудные и по одной. Тако ж и жен от себя отлучают в таком состоянии, понеже дают они за них калымы, сиречь покупают дорогою ценою, ежели будет не в обычай, то они их и продают иных на сторону, а в то место иных покупают. А погребение у них отправляетца в таком состоянии: овогда мертвых на огне жгут, а иногда загребают в землю, а никакого отпеву не бывает»40.
Сразу же после основания острога на новом месте к его главной функции – сбору ясака – добавилось земледелие. И казаки, и поселившиеся неподалеку крестьяне из ссыльных и вольных переселенцев с «материковой» России начали активно осваивать пашню, строить мукомольные мельницы. Выращенный здесь хлеб пополнял продовольственные запасы острога, а его излишки шли в северные поселения Сибири.
Но на первых порах пришлось терпеть разорение: «в 1648 годе нападали буряти на Верхоленск и причиняли великий вред особливо в уезде, где недавно поселившиеся крестьяне удары от них выдержать были принуждены. Притом они грозились разорить не токмо Верхоленск, но и Усть-Кут, да и самый Илимск. Тогда пропасть бы было Верхоленску когда был новый воевода Якутский Дмитрий Франсбеков[99], зимовавший в том годе в Илимске, 200 человек промышленных утесненому острогу не прислал на помощь. Посей причине щастие переменилось, и предводителей сей станицы московский дворянин Василий Нефедьев был в состоянии не токмо обороняться против бурят, но и на самих их напасть; что и произвел в действо с таким добрым успехом, что некоторое число бунтавщиков порубил и получил добычу много лошадей и рогатого скота, не потеряв при этом ни одного человека»41.
Список тех, кто защищал Верхоленский острог в его начальные годы, из ста одиннадцати служилых людей я размещаю в алфавитном порядке их семидесяти фамилий в приложении. Они изначально были сменяемыми казаками, «годовальщиками». Но некоторые из них завели в Верхоленске семьи и остались в нем или в рядом расположенных поселениях навсегда. Другие же были переведены или бежали.
Сравнивая фамилии этих служилых с теми ста двадцатью девятью фамилиями, что оказались представлены в Верхоленском остроге через сотню лет, видно совпадение в четырнадцати случаях – по Васильевым, Григорьевым, Дорофеевым, Ждановым, Захаровым (Захарьевым), Ивановым, Козловым, Коршуновым, Максимовым, Никитиным, Петровым, Сорокиным, Степановым и Шипицыным. Стоит полагать, что это не простое совпадение довольно распространенных в Московской Руси фамилий, а именно эти казаки из 1640-х годов и стали предками постояльцев Верхоленского острога 1722–1763 годов и нынешних жителей Анги, Бутаково, Верхоленска, Качуга и ближайших к ним поселений.
С 1648 года Верхоленский острог вместе с другими поселениями верховья Лены, Ленского волока и бассейна реки Илим вошел во вновь образованный Илимский уезд Ленского разряда[100] и был в нем до причисления в 1686 году к Иркутскому воеводству[101], объединяющему все остроги Прибайкалья[102]. А в 1708 году Верхоленск в составе Иркутского уезда – уже в Сибирской губернии (с 1719 года – как часть Тобольской провинции, с 1724 года – выделенной из нее Иркутской провинции). И, наконец, он в 1764 году – в Иркутской губернии с прямым подчинением Иркутску.
1655 год был ознаменован в Верхоленском остроге первым в здешних краях антиправительственным вооруженным выступлением русских казаков[103]. Взбунтовались служилый человек «стараго ленскаго наряда»[104] десятник Михаил Григорьевич Сорокин и двадцать пять казаков якутско-илимского отряда, приведенного им в острог с судоверфи на реке Тутуре[105], правом притоке Лены вниз по ее течению в сотне верст от Верхоленска. К ним присоединился есаул Федор Иванович Краснояр. Бунтовщиками двигало желание бросить тяжелую государеву службу и податься в Даурию[106] с ее будто бы несметными богатствами, отсутствием там воевод и наличием множества плодородных земель.
И вот ранним утром 25 апреля 1655 года Михаил Сорокин и еще один казак – Федор Мещеряков[107] – явились в часовню святого Николая Чудотворца (церкви в остроге тогда еще не было), силой взяли там войсковое казачье знамя и «оставили коня Николе в казну», то есть в надежде на покровительство Николая Чудотворца принесли ему в жертву коня. Затем Сорокин со знаменем в руках вышел на площадь острога, где уже выстроилось с оружием его войско. И там был устроен «круг» с выносом креста. Все они «крест целовали на том, что-де им итти в Даурскую землю, а атаманом быть у них» Михаилу Сорокину и есаулом Федору Краснояру: «а иново-де атамана и есаула им никово не выбирать».
Чуть позже к бунтовщикам присоединились казаки под руководством однофамильца Михаила Сорокина Якова, а также крестьяне из-под Илимска и Якутска. Они за несколько месяцев всполошили все ленские поселения, не гнушаясь грабежами торговых людей и разорением усть-кутской ярмарки, а отряд Якова Сорокина мог, но лишь из-за недостатка времени не стал захватывать столичный Илимск. Кстати, о Якове – многие историки ошибочно считают его родным братом Михаила Сорокина. На самом деле, Михаил Григорьевич Сорокин был из Тобольска, а Яков Ермолаевич Сорокин – «московской ссыльный человек»42. У Михаила Сорокина, действительно был брат, но другой – казак Антип Григорьевич, и он остался в Верхоленском остроге.
В конце концов «воровской отряд» общей численностью до трехсот человек, набрав необходимый для себя запас еды, вина, одежды и оружия, через Усть-Олекминский острожек направился в Даурию. Местные власти в осуществлении плана беглецов помешать никак не могли, но создавали видимость таких помех. К примеру, якутский воевода Михаил Лодыженский[108] поручил илимскому «городничаему» Богдану Черепанову и «последним служилым людям», оставшимся в Илимске (а их было всего с десяток человек), организовать погоню за сорокинцами, вручить им «указную память» и «воров розговаривать», чтобы они «из побегу воротились и в винах своих государю добили челом», а в Даурскую землю не ходили «самовольством, скопом и заговором», никого впредь не грабили и вернули