После третьей кружки я поняла, что на сегодня с меня хватит. Мне завтра еще ехать и ехать. Сколько там осталось до Вольфгарда — пять дневных переходов, шесть?
Темвик увлеченно излагал какую-то запутанную повесть, но на середине вдруг сбился, икнул, захихикал и спросил, не хочу ли я прогуляться на улицу. Я хотела — там наверняка не так жарко. И что-то творилось с моими глазами — перед ними все плыло то влево, то вправо. Может, на холодке пройдет?
Наша первая попытка встать бездарно провалилась. Мы тщетно поломали головы над вопросом — это пол качается или с нашими ногами что-то не в порядке? Вторая вышла более успешной и мы с оборотнем вывалились наружу, застряв в дверях и случайно перевернув какую-то бочку.
На единственной улице Лерзака было на удивление светло и холодно. С чистого неба сыпались редкие снежинки. Мы немного попинали пустую бочку, хихикая над тем, как она скачет на ухабах, потом Темвик запутался в своих не в меру длинных ногах и упал в сугроб. Я самоуверенно попыталась его вытащить, но вместо этого шлепнулась сама. Откуда-то явилась тощая шавка с облезлой шерстью и принялась уныло гавкать. Оборотень в ответ зарычал, собачонка зашлась в визгливом лае, а меня разобрало беспричинное неуемное веселье.
Наконец, я поднялась на ноги и протянула руку все еще сидевшему в сугробе Темвику. Он ухватился за меня, пытаясь встать… и вдруг замер, уставившись слегка расширившимися глазами через мое плечо.
Однажды я пережила землетрясение, навсегда запомнив это противное ощущение содрогающейся под ногами земли и полнейшей беззащитности. Перед гневом природы равны все — и короли, и герои, и последние кметы.
Почва под нами мелко тряслась. Высокие, в рост человека, сугробы по краям улицы начали рассыпаться, а с крыши трактира с легким шорохом посыпался снег.
— Ч-что это? — с трудом выговорила я. Кружившийся в моей голове радостный хмель мгновенно куда-то сгинул. Похоже, с Темвиком случилось то же самое. Он вскочил, по-прежнему не отрывая взгляда от чего-то за моей спиной.
Я редко пугаюсь, ибо повидала за свою жизнь довольно много жутковатых событий, вещей и людей, но сейчас мне стало страшно. И все же я нашла в себе силы оглянуться. Оглянулась и осталась стоять с приоткрытым ртом, намертво вцепившись в рукав не менее перепуганного мальчишки-оборотня.
Далеко-далеко, наверное, не меньше, чем в полусотне лиг от нас, разливалось оранжево-красное дрожащее зарево. На его фоне отчетливо выделялась причудливая темная линия гор, словно нарочно для такого случая выведенная рукой искусного рисовальщика. Лохматые языки яростного огня беззвучно плыли вверх, к чистому ночному небу, скручиваясь в кипящий багровый шар пламени, пронизываемый светло-фиолетовыми молниями. Огонь поднимался все выше и выше, соединяясь с землей лишь тончайшей ножкой пепельно-серого вихря, мотающегося туда-сюда…
Я покосилась на Темвика — парень стоял, выкатив глаза и что-то лихорадочно бормоча про себя. Наверное, у меня видок был не лучше.
Потом до нас долетел гулкий, величественный раскат, от которого я на несколько тягуче-долгих мгновений полностью оглохла.
«Это молнии богов, а за ними ударяет гром, — подумала какая-то часть меня, с потрясающим спокойствием созерцавшая жуткие клокочущие тучи, в которых противоестественно перемешались мрак и огонь. — Богам надоели смертные, они решили очистить землю и все начать сначала…»
Бешено вращавшийся смерч вдруг порвался пополам. Нижняя воронка, словно потеряв силы, нырнула вниз, верхняя поплыла к разбухающему на глазах шару огня. Теперь я затруднилась бы определить его цвет — алое, лиловое, непроглядно-черное, снежно-белое и пурпурное смешались в дикий хаос, для описания которого люди пока не придумали слов. На него можно было только смотреть, но даже зрение отказывалось принимать увиденное. Долетел еще один раскат грома, но я его не услышала, а, скорее, почувствовала — так ударило по уже оглохшим ушам. Земля дрожала, готовясь расколоться и стряхнуть топчущихся по ее поверхности букашек, а я смотрела на медленно плывущий ввысь сгусток пламени и думала, что совершенная красота и подлинный ужас частенько неотличимы друг от друга. И сейчас мы все, наверное, погибнем, и это будет ужасно нелепо и невовремя, потому что я так хочу жить!..
Я хотела зажмуриться, чтобы не видеть, как всепожирающее пламя ринется вниз и неудержимой волной покатится на полдень, через цветущие, полные жизни страны и города, оставляя за собой черный невесомый пепел, но не смогла. Если уж мне суждено умереть, то я умру с открытыми глазами.
Косматое облако плыло на невообразимой высоте, затмевая яркие зимние звезды. Оно поднималось все выше, мерцая всеми цветами безумной радуги… и таяло. Становилось прозрачнее, все больше походя на рваную тучу, затянувшую половину неба. Потом налетел ветер, растрепавший зловещую черную тучу на клочкастые обрывки тумана. И стало очень тихо.
Спустя некоторое время до меня дошло, что на самом деле я просто ничего не слышу. Мимо нас несколько раз пробегали перепуганные люди и, судя по их открывавшимся ртам, что-то кричали, но мои уши словно были плотно заткнуты мягкой ветошью. Наконец, сквозь нее пробился ликующий крик Темвика:
— Оно улетело, улетело! Слышишь, оно улетело! Ну кивни хотя бы, если слышишь!
— Слышу, — с трудом выговорила я. За голосом Темвика в мою голову неудержимой лавиной ворвались другие звуки — чей-то надрывный плач, шорох медленно осыпающегося снега, приглушенный топот ног бегущих людей, истерическое вскрикивание и пронзительный собачий вой. А может, волчий — кто их разберет.
Я огляделась. Вроде ничего из построек не пострадало. Наверное, нас спасло то, что мы находились довольно далеко от гор и от… Великие боги нашей бедной земли, что же сейчас произошло? Может, так и выглядит недоброй памяти зеленый огонь? Хотя нет, сказано же — «зеленый»… Увиденное мною и Темвиком больше смахивало на чудовищную, небывалой силы грозу. Может, свирепые и жестокие боги полуночи и в самом деле за что-то разгневались на смертных?
— Винар, очнись, — обеспокоенный Темвик слегка потряс меня за плечи. Рвавшийся в уши собачий вой стих, истошных криков тоже больше не было слышно. Люди собирались кучками посреди улицы, с опаской поглядывали на небо и переговаривались, но первая волна паники уже схлынула. Крепкий народец в Пограничье. В любом городе Немедии или Аквилонии уже начался бы всеобщий исход, в котором кого-нибудь обязательно затоптали, а немедленно объявившийся самозваный пророк голосил бы о наступающем конце света и призывал всех покаяться… — Эй, Винар!
Поняв, что ответа от меня не дождаться, оборотень просто-напросто потащил меня за собой. Направлялся он прямым ходом туда, откуда мы недавно выбежали, то есть в трактир. Входя, я с опаской посмотрела вверх, но толстые закопченные балки выглядели вполне надежно и обрушиваться нам на голову в ближайшее время не собирались. Трактирщик, к моему величайшему изумлению, крепко спал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});