— Может, все-таки уйдем? Завтра я должен быть в конторе только к двум часам, поэтому смогу остаться у тебя до полудня. Не возражаешь?
— Ник… Демон-искуситель… Почему ты не сказал это раньше? Пойдем. Только я не уверена, что смогу идти самостоятельно — ноги подгибаются. И я не вижу ступенек…
— Возьми меня под руку. Сейчас я включу в машине кондиционер, тебя обдует свежим ветерком, и ты взбодришься.
— Я не хочу взбадриваться ветерком кондиционера! Я хочу скорее домой. Остановись на секунду.
— Что такое?
— Ничего. Минутный порыв. Я подумала, было о некоем авансе, но пересмотрела свои намерения. Ты выглядишь слишком представительно, чтобы я осмелилась поцеловать тебя прямо в театральном фойе.
А вдруг нас увидят? И газеты завтра выйдут с заголовками: «Почтенный бизнесмен Николас Андерсон, отец популярного актера, стал жертвой сексуальных домогательств».
— Как же мне будут завидовать, Полин… Особенно если рядом напечатают твою фотографию. Только текст, придется изменить: «Престарелый облезлый бизнесмен стал жертвой сексуальных домогательств молодой красавицы». От такой сенсации мир в очередной раз с недоумением пожмет плечами. Поехали отсюда.
* * *
Полин уже не раз сталкивалась с загадочным явлением: если любимый человек оказывался далеко, ее чувства к нему разгорались. Причем чем дальше он уезжал, тем сильнее она ощущала свою душевную близость с ним и тем нежнее о нем думала. Не в силах прервать общение с Николасом даже на неделю, Полин начиная с восьмого ноября не расставалась с маленьким блокнотом: она записывала туда все, что хотела сообщить Николасу, и, когда он звонил (со свойственной ему пунктуальностью каждый день в один и тот же час), принималась торопливо зачитывать новости с очередной странички. По словам Николаса, это напоминало ему прослушивание информационной телепрограммы: внимая ее захлебывающимся рассказам о пустейших мелочах, он начинал искренне смеяться. Отчего-то его реакция несказанно умиляла Полин.
— Смейся, Ник, я обожаю твой смех! Он такой же ласковый, как и ты!
— Знаешь, Полин, удивительно, но стоит мне положить трубку, и я уже скучаю по твоей болтовне. Почему-то этих ежевечерних телефонных сеансов мне недостаточно. Вероятно, дело в том, что я привык воспринимать тебя и на слух, и на взгляд одновременно. Когда ты щебечешь, у тебя разгораются глаза и щеки. На это так приятно смотреть. А еще приятнее, когда ты потом замолкаешь.
— Я тоже скучаю. Ужасно скучаю, до слез. Я хочу, чтобы ты как можно скорее вернулся. Мне хорошо с тобой! А без тебя плохо. И все. Это звучит банально и пошло?
— Жизнь вообще банальная штука. Особенно на уровне слов. Любые чувства кажутся примитивными при попытке их описать. Сколько раз я с этим сталкивался… А уж если начать правдиво пересказывать самые драматические события собственной заурядной жизни, получится так пафосно, так приторно — слушателей вырвет. Понимаешь? Да, по большому счету, Полин, наши эмоции стереотипны, как и все мы. Ничего принципиально нового пока никто не придумал… Черт, кажется, я тебя обидел? Нет, говоря о стереотипах, я в первую очередь имел в виду себя. Ты отличаешься от других в лучшую сторону по всем показателям. Ты на редкость необыкновенная.
— Спасибо, я не обиделась. Ник, милый, я хочу, чтобы ты знал… С тобой я ощущаю себя… нагретым пластилином. Если, конечно, у пластилина, тем более нагретого, есть ощущения. Так хочется пережить их снова. Не могу думать ни о чем другом.
— Я прилечу уже скоро, Полин. Только боюсь, что не смогу соответствовать твоим требованиям. Поездка оказалась очень изматывающей.
— У меня нет никаких требований! Если ты устал, то будешь просто лежать на диване, а я заварю тебе мяту с кориандром. Я хочу всего лишь прикасаться к тебе, Ник, держать за руку, гладить по голове. Я… О боже, даже я не обо всем могу сказать.
— В это невозможно поверить.
— Да-да. Ты мое осеннее наваждение. Кстати, сегодня выпал снег: залепил стекла чудесной пухлой полосой. Он такой чистый, сахарный… Обожаю сильные снегопады, они успокаивают, какие-то детские надежды пробуждаются… А у вас нет снега?
— Что ты! Здесь четырнадцать градусов тепла, я хожу в одном пиджаке.
— Все равно, не стой подолгу у открытого окна, как ты любишь, а то тебя продует. В это время года простуды так коварны. И не заглядывайся на итальянок, у них очень ревнивые мужья! Еще пристрелят…
— Я в Милане, а не на Сицилии. А единственная дама, с которой мне постоянно приходится общаться, — это переводчица. У нее роскошные вьющиеся волосы — чем-то напоминают твои. Фигура тоже практически безупречна. На расстоянии двадцати шагов кажется, что ей лет тридцать, на расстоянии десяти шагов даешь ей все сорок, а при самом ближайшем рассмотрении выясняется, что она примерно моя ровесница. Если не старше. Лицо у нее, по-моему, подтянутое, но кожа на шее и на кистях рук ужасает. Просто мумия из фильма ужасов. И потом, она такая смуглая: ее будто полили оливковым маслом и специально прокоптили.
— Вот и «чудесно. Твое описание мне очень понравилось. По крайней мере, моя кожа в идеальном состоянии. Да?
— Не стану спорить.
— А повод для спора в данном случае отсутствует. Ну, давай прощаться, или ты разоришься на телефонных разговорах.
— Я целую тебя, моя идеальная трещотка. До завтра.
— И я тебя целую. Пока, милый.
Николас прилетел пятнадцатого ноября, но еще несколько дней их общение продолжало оставаться телефонным; он не вылезал из каких-то деловых разъездов и был слишком занят, чтобы выкроить хоть час. Полин уже не осмеливалась морочить ему голову подробным описанием своих переживаний: чрезмерное напряжение двух последних недель Николаса явно утомило и раздражило. В четверг он позвонил утром и сухо сообщил, что около двух часов освободится, и будет готов принять ее и посмотреть окончательные варианты буклетов и макеты обложек. Полин лихорадочно начала прихорашиваться, но тут снова зазвонил телефон.
— Полин? Привет, это Марша. Босс сказал, ты сегодня приедешь. Я хотела предупредить: у него четырнадцатого был день рождения. Он никогда об этом не говорит и не принимает от сослуживцев даже невинных подарков, но поздравить его можно — по возможности самыми тусклыми и дежурными словами.
— Ох, Марша… Знать бы заранее… Ладно, спасибо, что поставила в известность.
Положив трубку, Полин предприняла отчаянный мозговой штурм. От других он может сколько угодно не принимать никаких презентов, но она просто обязана что-то ему преподнести. Может, диск с хорошей музыкой? Идея неплоха. Полин почти утвердилась в ней, но затем ее мысли приняли другое направление. Через месяц, на Рождество, она подарит ему диск с какими-нибудь старомодными блюзами — это будет мило и своевременно. А сейчас нужно нечто посвоеобразнее. Уж если ее слова и чувства стереотипны до оскомины, то хотя бы подарок должен быть оригинальным. По словам Марши, он коллекционирует кактусы. Вот! Она приобретет самую необычную и диковинную колючку. В конце концов, это не марки и не монеты: пусть даже окажется, что такой сорт у него уже есть, — все равно двух одинаковых кактусов не бывает.