— Давай одежду выжмем. Скидывай скорей!
Высокий помог Власу стянуть пижаму, мокрую, липкую. А басовитый снял с себя ватник и молча набросил ему на плечи. Пока один выжимал пижаму, другой подбросил сушняку в костер, а третий пододвинул солдатский котелок и, сунув в руки ложку, сказал:
— Ушицы горяченькой, это лучше всего!
Влас, молча подчиняясь, глотнул горячей, душистой ухи, такой вкусной, какой он никогда не пробовал, и, разморенный теплом, тут же и заснул, повалившись на бок, с ложкой в руке.
Во сне он все падал на дно, увлекаемый кем-то сильным, схватившим его в тесные объятия, и выбирался наверх, чтобы вздохнуть. А пароход «Пирогов» наплывал на него, жарко дыша в лицо всеми огнями.
— Опечется, — сказал девичьим голоском паренек, отодвигая его от углей.
Ребята спорили, как быть. Несколько раз пытались будить, допытывались, как имя и фамилия, но все было бесполезно. Влас был мягок, податлив и непробуден.
Тогда двое ушли, а один остался караулить его у костра.
Разбудили Власа солнце и шумный галдеж.
Протерев глаза, он зажмурился от яркого блеска песка, от качания на кустах полосатой пижамы, от сверкания мокрых тел купальщиков в блистающей воде.
«Где я? Что со мной?» — с нестерпимым любопытством подумал он. Заметив его пробуждение, жизнь сразу напомнила о себе.
— Проснулся, герой! Купаться! — раздался над ухом звонкий девичий голосок.
— Давай плавать научим! — донесся с реки бас.
И он вспомнил все, что было. И неужели это было с ним, а не в книжке? И он тот самый мальчик, что упал с парохода и очутился на этом вот никому не известном острове?
Власу вдруг стало страшно: вот сейчас он проснется — и ничего этого нет. Не было!
Но его уже тащили к реке. И купание, самое настоящее, с плеском, с визгом, с брызгами, захватило его целиком.
Вокруг него резвились в воде не двое и не трое, а целая куча мальчишек. Они наперебой ныряли, изображали все способы тонуть и спасаться, обучая Власа плавать.
Все эти ребята из соседнего села явились сюда спозаранку, чтобы посмотреть на необыкновенного мальчика, который упал с парохода.
Об этом случае узнала не только детвора, но и взрослые.
Какая-то хозяйка прислала Власу горячие пышки с дырочками, смазанные сметаной. И они хранились в глиняной плошке под ватниками. Другая вареных яиц. Кто-то — сахару. И после купания ребята уселись в кружок и с удовольствием смотрели, как Влас ел, пил.
— Ты не беспокойся. Ты не тужи. Все обойдется, — говорили мальчишки, хотя Влас и не проявлял беспокойства. — Вася и Матвей сбегали, телеграмму дали.
— Во, смотри, как Вася поцарапался, — с кручи упал, ночью-то. Вишь, с ребер всю кожу содрал!
Кто-то задирал на смущенном Васе рубаху и показывал его словно запеченный бок — такая на нем была коричневая корка от ссадины.
— А Матвей хромает. Об камень палец расшиб. Ночью прямиком дули в Елатьму.
Влас представлял себе ель, и тьму, и ребят, «дующих прямиком» с телеграммой о нем, и жить ему становилось все интересней.
— Следующим пароходом поедешь!
— А каким пароходом я поеду? — спрашивал Влас не без важности.
— «Герценом» поедешь.
— А где пристань?
— Мы его здесь переймем. Остановим, значит.
— И он остановится? Целый пароход?
— Конечно, не половинка! Еще как остановится! Мы такое слово знаем! лукаво сказал обладатель девичьего голоска Федя.
Влас верил и не верил, что эти вот мальчишки остановят для него пароход. Но, судя по тому, как запросто сбегали они ночью в какую-то Елатьму и пренебрежительно отнеслись к своим ранам, эти ребята всё могли.
В ожидании парохода Влас провел на острове полдня, самые счастливые в его жизни. Никто не держал его за руку, не останавливал: того нельзя, другого нельзя, — ребята делали все, как им хотелось. И удивительно разумно все делали.
Вот поехали на лодке «сымать подпуска». С ночи они поставили такие же снасти, что ставили знакомые Власу удильщики с парохода. А теперь вынимали их с лодки. И он сам, своей рукой, чувствуя сильные порывы и потяжки, вынимал из речных глубин больших, невиданных рыб.
У них были зубчатые спины, длинные носы. И они выплывали из глубин, повертываясь на спину и показывая желтовато-золотистые бока.
— Стерлядь! — с уважением говорили ребята, принимая их в сачки.
— Не хватай руками, порежешься! Изогнется — как серпом хватит!..
И сердце замирало от восторга при виде каждой рыбины.
А потом сами варили уху из рыбы, пойманной своими руками. И что это была за уха! Влас ел — и не мог наесться вкусного, густого навара золотистого цвета, поглядывая в котел, много ли там еще.
К полудню вдруг потемнело. За лесом показалось облако. Засверкали молнии, и вся ватага принялась «уделывать» шалаш.
Никто не заставлял, не понукал, не просил, все ребята, словно сами по себе, принялись за дело. И все знали, кому что делать, как пчелы в улье. Одни рубили кусты и втыкали в песок прутья. Другие их заплетали, кто был посильней и повыше. Третьи таскали из глубины острова сухое сено. Его «навивали» на остов шалаша и укрепляли свитыми из зеленых прутьев жгутами. И во всем этом Влас, захваченный общим задором работы, принимал участие.
Брызнувший дождь застал ватагу за этим захватывающим делом.
Часть шалаша еще не была покрыта. И, когда все тесно набились под кровлю, иным не хватило укрытого места, и их поливал грозовой дождь и в шалаше.
Налетевшая буря трепала сено, пригибала остов шалаша, сметала в речку пыль и пепел костра вместе с углями. Угнала чью-то кепку.
Река взбушевалась. Длинные молнии проносились над ее пенной поверхностью, ослепляя глаза.
И в эти минуты несчастливцы, для которых не хватило крыши, промокшие до нитки, бросились купаться прямо в штанах и рубашках в бушующие волны!
Вместе с ними чуть не сорвался и Влас, почуявший в себе удальство небывалое.
Но вот туча пронеслась, все вокруг засияло, омытое дождем, и девичий голос Феди прозвенел:
— Ребята, пароход упустим!
Тут же бросились откачивать лодку, в которую нахлестало воды до краев.
Двое сели на весла, Матвей с рулевым веслом — на корму, Федя — рядом с ним. И поплыли. Федя вел на бечевке за лодкой корзинку, полную только что пойманных стерлядей.
«Выловили» на стрежень. Лодку качали еще не уходившиеся после бури волны.
Поеживаясь от свежего ветерка и поглядывая свысока на волны и на безопасную теперь тучу, сверкавшую беззвучными молниями вдали, Влас бесстрашно стоял на носу.
Пижама его высохла, и он был один такой полосатый среди ребят в обыкновенных штанах и рубашках.
Все глядели вперед, вытягивая шеи, прислушиваясь. Вот-вот должен показаться пароход. И он показался.
Вначале Влас увидел голубой флажок и высокие белые мачты с антеннами, затем белую, с голубыми полосами трубу, движущуюся словно сама по себе среди трав и первых стогов скошенного сена по луговой стороне.
И вдруг показался весь пароход. Он выплыл белогрудый, как лебедь, пеня перед собой воду. Быстро увеличился и превратился в двухэтажный дом, полный стеклянных окон, дверей. Целый дворец, сверкающий стеклом, медью.
И, увидев эту громадину, выдавливающую из реки воду так, что волны лезли на берега, шумно затапливая прибрежные кусты, Влас малодушно усомнился: да полно, как смогут остановить вот эти босоногие мальчишки целый пароход?
Страх и неверие отразились на его лице, и все заметили это. И Матвей весело подмигнул, что означало: не трусь, вот сейчас увидишь.
Затем он вдруг стал сурово серьезен, и тут же раздался сердитый гудок.
Пароход, заметив на пути лодку, заголосил: «Прочь с дороги!»
Матвей поправил лодку, чтобы посторониться, затем быстро передал кормовое весло Феде, а сам выхватил из корзины самую большую рыбину и, встав во весь рост, поднял ее над головой.
Золотая стерлядь забилась, засверкали брызги. Вода лилась прямо на голову, стекала по лицу Матвея. А он стоял, улыбаясь, во весь рост под этим душем.
И, когда пароход приблизился так, что лодку откачнуло бегущей впереди него волной, Федя крикнул:
— Эгей, на «Герцене»!
А Матвей потряс сверкающей стерлядью.
Пароход поравнялся, лодку отбросило в сторону, словно кто развел ее невидимой рукой, и «Александр Герцен» проплыл мимо всей шумной громадой. Казалось, что ж могло остановить его в могучем его стремлении…
Влас стоял с разинутым ртом, глазея на белые борта, трепещущие занавески кают, полосатые шезлонги на бортах, на пестрых женщин и полосатых мужчин, на сверкающие круглые иллюминаторы, неудержимо проносившиеся мимо. Так близко, что белая фуражка капитана, и его красное лицо, и рыжие усы, к которым он подносил рупор, проплыли над лодкой, как луна.
Все кончено. Откачнулась прочь лодка с кормой, задранной к небу…