— Я тоже, — заявил Калеб. — И это твоя заслуга, Маттиас. Мы благодарим тебя за приглашение побыть в твоем доме вместе с тобой и, может быть, отдохнем несколько дней.
— Но вы можете остаться! Сколько угодно! Навсегда, если пожелаете.
Калеб улыбнулся:
— Поживем — увидим. Мы не хотим быть кому-нибудь обузой. Ну, а сейчас давайте спешить.
— Да, — присоединился к нему Маттиас. — Домой в Гростенсхольм! Я рад, что вы пойдете со мной! Фруктхавен… Все волнующие места. И хорошая пища!
— Не говори о еде, — простонал Кнут с тоской в голосе. — Я много лет мечтаю о еде!
Они выбрали направление, ориентируясь по деревьям и по первым намекам встающего солнца — предупреждению о наступающем дне — и пустились в путь. Кнут шел между Калебом и Маттиасом.
— День, — сказал Калеб. — Замечательное слово, я не узнал его после нашей вечной ночи.
— Небо, которое мы видим! — рассмеялся Маттиас при блеклом ночном свете. Он был так счастлив, так счастлив!
— Мы должны избегать встреч с людьми, — улыбнулся Калеб. — А когда выйдем к ручью — как можно дальше отсюда — мы устроим хорошую баню.
— В такое время года?
— Ну, хорошо. Просто ополоснемся.
Они снова рассмеялись.
Ночной холод с пронизывающим ветром был необычен для них, но они, свыкшиеся с холодом в горе, не страдали от него.
Небо на востоке становилось светлее и светлее. Вскоре под собой они увидели город Конгсберг и реку Нумедалслоген, через которую им нужно было перейти.
— В городе есть мост, — сказал Калеб. — Но мы по нему не пойдем.
— Вон еще один, — показал рукой Маттиас вверх по течению реки.
— Где мосты, там люди, — заметил Калеб. — Но переходить нам необходимо. И это надо сделать до восхода солнца. Идем туда!
Они тащили Кнута волоком вниз по склону, покрытому галькой, через голые скалы, через ельник и сосновый бор, отдыхали и шли, отдыхали и снова двигались до тех пор, пока не смогли определить, где находятся.
Но тут они услышали шум потока, и Калеб пошел на разведку, на поиски моста.
Маттиас и Кнут ждали его, рука в руке, благоговейно и тихо, очарованные той мощью, которая окружала их.
Калеб вскоре вернулся.
— Не так плохо, — сказал он. — Мы немного уклонились на север.
Никем не замеченные, они пересекли дорогу и шмыгнули в заросли кустарника, росшего на берегу реки вплоть до каменного моста.
Калеб осмелился подняться, чтобы оценить обстановку, остальные сидели у кромки воды и слушали, как она журчала, шумела и бушевала на рассвете. Он скоро вернулся.
— С другого берега подходит крестьянин с повозкой. Наверняка направляется на рынок в Конгсберг. Он сейчас на мосту. Лежите тихо!
Они прижались друг к другу в кустарнике. Маттиас чувствовал сырой запах земли. Вообще же сейчас ранней весной запахов было не так много, но для него воздух был наполнен ими. Он чувствовал гораздо больше, чем те люди, которые ежедневно вдыхали эти запахи.
Спустя некоторое время на мосту раздался скрип телеги и стук копыт лошади.
Еще через несколько минут они осмелились полубегом перебраться через мост. Кнут держался между ними.
— Река широкая, — сказал Калеб, когда они были на середине моста. — В Норвегии весна.
Все трое рассмеялись от счастья. Они продолжали взбираться в горы на восточном берегу реки. Калеб вел их дальше, он хотел отойти на большое расстояние от Конгсберга, где каждый в большей или меньшей степени был втянут в деятельность копей. Им наверняка оказали бы помощь и проявили бы сочувствие в городе, но они не знали к кому обратиться. Поэтому они убегали подальше от этих мест. Кнут остановился.
— Я чувствую… Я чувствую что-то теплое на лице! Становится так светло. Так светло. Это…?
— Солнце. Свет, день. Свободное открытое небо.
— Да это встающее солнце, Кнут, — сказал Калеб, и в его голосе слышался восторг. Свет проникал в непривыкшие к нему глаза Маттиаса.
— Солнце? Это действительно солнце? Правда?
Кнут опустился на колени, остальные последовали его примеру. Так лежали они все, обратившись лицом к солнцу; Маттиас и Кнут сложили руки словно для молитвы.
Все дали свободу слезам, и никто этого не стыдился.
5
Когда они забрались дальше, в высокие леса, где еще лежал снег на северных склонах гор, Калеб сказал:
— Долго же мы пробыли там, внизу.
— Да, — воскликнул Кнут. — Маттиас почти два года. Ты, Калеб, четыре, а я пять долгих дьявольских лет. Никто кроме нас так долго не выдерживал. Много мальчуганов приходило и умирало у меня на глазах. Раньше никто оттуда не выходил. Никто, кроме нас.
Они снова засмеялись, но в их смехе слышалась скорбь о всех тех, кто никогда уже не выйдет оттуда.
— Где мы находимся? — поинтересовался Маттиас. Они остановились и осмотрелись. Чего мальчики не знали, так это то, что они ушли далеко на север и что они очутятся в Сигдале, поскольку продолжали двигаться в том же направлении. Никто из них не знал, в какой стороне от Кристиании располагается Конгсберг.
Сигдал и другие населенные пункты очень далеко, и добраться до них трудно.
Но внезапно они увидели кое-что иное.
Калеб воскликнул:
— Ты видишь крышу дома высоко на хребте впереди нас?
— Да.
— Я думаю, что это хижина пастухов. Попытаемся добраться до нее. Ты сможешь, Кнут?
— Сейчас я готов на все.
Калеб и Маттиас явно сомневались в этом. В дороге они часто останавливались, давая ему откашляться, а Маттиас вынужден был непрерывно поправляться повязки на его теле. Ноги кровоточили.
Но Кнут не хотел сдаваться.
Маттиас довольно хорошо пережил существование в шахте. Конечно, у него повсюду на теле были рубцы и раны, несколько раз он болел и даже перенес воспаление легких. Но кровь Людей Льда выручала его. Он унаследовал ее от своего отца Таральда, получившего ее от своей матери Лив, которая в свою очередь получила ее в наследство от самого дорогого из них — Тенгеля Доброго. Он передал в наследство своим потомкам бесценный дар: силу, выносливость, мужество и любовь к людям. Вошедшие в семью «со стороны» предки Маттиаса — как по отцовской, так и по материнской линии — были также сильными людьми. Мать Ирья, дед Даг Мейден и его мать Шарлотта Мейден. И, конечно, мать бабушки Силье!
И можно ли удивляться тому, что Маттиас стал таким прекрасным маленьким мальчиком?
Калеб был необыкновенно силен. Он выдержал четыре года в шахте без большого ущерба. На него падали камни, руки его были все в рубцах, а ногтей почти не осталось, но все это казалось ему мелочью.
Все трое понимали, что они смогли так долго сохранять жизнь в этом сыром, промерзшем, темном аду благодаря своей дружбе и взаимной выручки. Если один из них получал травму или терял радость жизни, они становились особенно внимательными к нему, старались оказать помощь, поддержать. Постоянная предупредительность, забота о том, чтобы другие не забывали об осторожности, были важнейшими в их трудной жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});