А это означало, что у Гарри редко оставалось время на собственные ошибки – а именно на ошибки по женской части. Вообще–то, Гарри не привык жить, как монах, но, право, как же давно он в последний раз…?
Он никогда не влюблялся и не знал, насколько истинно заявление, что в разлуке любовь крепнет, но после сегодняшнего вечера понял точно, что от воздержания мужчина становится мрачным.
Надо срочно отыскать Себастьяна. Общественная жизнь кузена никогда не огранчивалась одним событием за вечер. Куда бы он отсюда ни направился, там, несомненно, будут дамы сомнительного поведения. Гарри непременно пойдет с ним.
Гарри направился к дальнему концу комнаты, собираясь найти что–нибудь выпить, но только сделал шаг вперед, как услышал с десяток возгласов и сдавленный шепот:
– Этого в программе не было!!!
Гарри глянул туда, глянул сюда, потом проследил за общим направлением взглядов и обернулся к сцене. Одна из девиц Смайт–Смит снова заняла свое место и, похоже, готовилась экспромтом (Господи, пожалуйста, пусть это будет хорошо подготовленный экспромт!) сыграть соло.
– Иисус милосердный, – услышал Гарри и совсем рядом увидел Себастьяна, глядящего на сцену с выражением, в котором ужаса было явно больше, чем любопытства.
– За тобой должок, – злорадно прошептал Гарри Себастьяну на ухо.
– Я думал, ты перестал считать.
– Это – неоплатный долг.
Девушка заиграла.
– Пожалуй, ты прав, – признал Себастьян.
Гарри бросил взгляд на дверь. Это была очень славная дверь, идеально–пропорциональная, а главное, ведущая прочь из комнаты.
– Мы уже можем уйти?
– Нет еще, – уныло ответил Себастьян. – Бабушка…
Гарри поглядел на старую графиню Ньюбери. Она сидела вместе с остальными вдовами, широко улыбалась и всплескивала руками.
Он повернулся обратно к Себастьяну.
– Она разве не глухая?
– Почти, – признал Себастьян. – Но отнюдь не глупая. Заметь, она направила свою слуховую трубку прочь от сцены. – Он повернулся к Гарри с хитрым блеском в глазах. – Кстати, я тут видел, что ты познакомился с очаровательной леди Оливией Бевелсток.
Гарри не стал утруждать себя ответом, а ограничился легким кивком.
Себастьян наклонился к нему и раздражающе понизил голос.
– Ну и как, она все признала? Собственное ненасытное любопытство? Неуемную страсть к тебе?
Гарри со страдальческим видом повернулся к кузену.
– Ты осел.
– Ты говоришь это постоянно.
– Правда не стареет.
– Я тоже, – слегка улыбаясь, ответил Себастьян. – Я считаю, что оставаться незрелым весьма удобно.
Соло на виолончели дошло до чего–то, напоминающего крещендо, и зрители все как один затаили дыхание в ожидании долгожданной кульминации, за которой просто обязан следовать финал.
Но финала не последовало.
– Это жестоко, – заметил Себастьян.
Гарри моргнул, поскольку виолончель заскрипела октавой выше, чем раньше.
– Я что–то не видел здесь твоего дяди, – заметил он.
Губы Себастьяна сжались, по углам рта обозначились тоненькие морщинки.
– Он только сегодня после полудня прислал записку с извинениями. Я даже раздумывал, не подставил ли он меня специально. Но он для этого недостаточно умен.
– Ты знал?
– О музыке?
– Я бы использовал другое слово.
– До меня доходили слухи, – признал Себастьян. – Но ничто не могло подготовить меня к…
– Такому? – пробормотал Гарри, почему–то не находивший в себе сил отвести глаза от девушки на сцене. Она с любовью обнимала свою виолончель и, видимо, была совершенно поглощена музыкой. Казалось, она наслаждается игрой, как будто для нее звучали совсем иные звуки, не те, что слышали все остальные. Может, так оно и было… счастливица.
Интересно, на что это похоже – жить в собственном мире? Видеть вещи такими, какими они должны быть, а не такими, какие они есть на самом деле? Без сомнения, виолончелистка должна была отлично играть. В ней чувствовалась страсть и, если верить тому, что мамаши Смайт–Смит рассказывали до концерта, она практиковалась ежедневно.
Как должна была бы сложиться его собственная жизнь?
Он не должен был иметь отца, который пил чаще, чем дышал.
Он не должен был иметь брата, упорно повторяющего отцовский путь.
Он не должен был…
Он заскрипел зубами. Он не должен был тонуть в жалости к самому себе. Он выше этого. Он сильнее и…
Внезапно он почувствовал, что атмосфера неуловимо изменилась и по привычке, как всегда, когда ощущал что–то необычное, посмотрел на дверь.
Леди Оливия Бевелсток. Он не был до конца уверен, но с его места казалось, будто она разглядывает греческую урну за головой девицы Смайт–Смит.
Что она делает?
– Ты пялишься, – прозвучал раздражающий голос Себастьяна.
Гарри не обратил на него внимания.
– Она и впрямь красивая.
Гарри не обратил на него внимания.
– И очаровательная. Но никем еще не очарованная. До сих пор не помолвлена.
Гарри не обратил на него внимания.
– И вовсе не из–за недостатка претендентов из числа достойных холостяков Британии, – продолжил Себастьян, которого, как всегда ничуть не смутило отсутствие ответа. – Они постоянно просят ее руки. Увы, она постоянно отказывает. Я даже слышал, что старший Уинтерхоу…
– Она холодная, – отрезал Гарри, несколько резче, чем рассчитывал.
Голос Себастьяна стал восторженно–насмешливым.
– Прошу прощения?
– Она холодная, – повторил Гарри, вспоминая их краткий разговор.
Она держалась с ним, как чертова королева. Каждое ее слово тогда было пропитано холодом, а теперь она даже не снисходит до того, чтобы взглянуть на несчастную виолончелистку.
Если быть честным, он вообще удивился, что она сегодня пришла. Такие мероприятия не для подобных ей ледяных алмазов чистой воды. Наверное, ее заставили.
– А я–то уже было надеялся на ваше совместное будущее… – прошептал Себастьян.
Гарри развернулся, обдумывая какой–нибудь уничтожающий, или, по крайней мере, максимально язвительный ответ, но характер музыки неожиданно изменился и виолончелистка снова достигла крещендо. На сей раз оно просто обязано было привести к финалу, но публика не желала полагаться на удачу, и гром аплодисментов разразился еще до того, как отзвучали последние ноты.
Гарри шел бок о бок с Себастьяном, пробиравшимся к бабушке. Себастьян объяснил, что она приехала в собственной карете, а значит, нет необходимости ждать, пока она уедет. Но Себастьяну все же надо попрощаться, и Гарри, хоть он и не приходится ей прямым родственником, тоже стоит это сделать.
Но не успели они пересечь комнату, как раздался голос одной из мамаш Смайт–Смит: