А на следующий день, пока ты не отошел от потрясения, они встраиваются в логику твоей галлюцинации. Барбаросса опять рисует и вывешивает изображения Змея. Согласись, что любого это потрясет.
Тут Кобра кричит, изображает шок, а потом рассказывает тебе сказку про свои ужасные видения. Доктор запрещает тебе думать о происшедшем, чтобы еще больше заинтриговать. Запрещает общаться с кем-либо, чтобы никто не смог повлиять на процесс усвоения встроенных в тебя сказок. Логично?
– А если все, что рассказывала Кобра, и все, что я видел, – это правда?
– Так тоже логично. Даже не буду рассказывать, как это все аккуратно связывается в непротиворечивую картину. У них всегда все продумано. Сталкиваются два объяснения. Выбрать одно из них за счет умственных усилий нельзя. Но можно выбрать по результатам. Если ты примешь их объяснение, то попадаешь под контроль Барбароссы и остальной шайки. А если нет – остаешься свободным. Мое объяснение – свобода, иное – зависимость. Выбирай.
Я впервые возразил Локке:
– А если то, что я принял за чистую монету, и есть настоящая реальность, а то, что рассказываешь ты – обман? Тогда я теряю возможность увидеть то, как все есть на самом деле.
– Не имеет значения, как есть на самом деле. Важно – свободен ты или нет. Если ты потеряешь реальность, но сохранишь свободу, то все равно рано или поздно увидишь реальность. Но если примешь обман сейчас – потеряешь возможность увидеть реальность потом.
Я задумался. Конечно, романтические чувства в то время влияли на меня. Представить Кобру лгуньей означало предать те бурные отношения, которые у нас с ней внезапно сложились. С другой стороны, не хотелось быть полным болваном. И я решил сделать то, что не рискнул бы совершить в другой ситуации, – поговорить с ней начистоту.
После обеда я взял Кобру за руку и повел ее на Бабину Гору. Мы сидели над водной поверхностью. Я начал свой прочувствованный монолог.
– Кобра, – сказал я, – у меня было много бесед с Локкой. Ты можешь предать меня, но если то, что между нами происходит – искренне, ответь честно на все мои вопросы. Если Локка прав, я никогда и вида не подам, что знаю правду.
Я рассказал ей все про нашу последнюю беседу и мои опасения в отношении правоты Локки.
– Ты знаешь, – сказала она после долгого молчания, – Локка говорил мне то же самое в прошлом году. Со всеми, кто начинает видеть что-то необычное, он ведет свои разъяснительные беседы. И знаешь, на многих это действует. Здесь нет и десятой части тех, кто что-то увидел в прошлом году. Они вернулись к обычной жизни, у них будут семьи, карьера, дети. А что будет со мной – я не знаю. Но я по эту сторону – с теми, кто работает с нами. А быть с ними – значит принять за правду то, о чем они говорят, и то, что они нам показывают. Даже если это и мистификация, то за ней стоит что-то очень большое. Представь, сколько сил нужно положить, чтобы все это устроить. Ведь это делается зачем-то.
Кобра замолчала. В ней чувствовалась какая-то опустошенность и вместе с тем внутренняя решимость. Потом она продолжила:
– У тебя нет оснований верить или не верить мне. У тебя есть только чувства ко мне, а это – не основания. Ты должен выбрать ту реальность, которая тебе подходит. А не ту, в которой ты можешь быть со мной. Локка тоже заставил меня задуматься. А после него я говорила с Толстяком. Он мне сказал – выбирай, девочка. Либо жизнь с риском проигрыша, либо жизнь со страхом. Я выбрала жизнь с риском и еще не разочаровалась в этом. Я ни в чем не обманывала тебя. Мне никто не давал заданий. Ты – такой же, как я год тому назад. Тебе выбирать, в какой реальности жить.
Я сжал ее руку. На секунду в моем сознании появилась яркая картина – Кобра, поставившая передо мной небольшое круглое зеркало, где отражаюсь я – смелый воин, идущий навстречу неведомому и защищающий свою прекрасную даму. Вот только неясно, был ли я этим зеркальным воином или бараном, которому показывали ложное изображение, чтобы утащить на скотобойню. Я остро почувствовал в себе два начала – барана, который хочет стать воином, и воина, который не хочет превратиться в барана. Как-то все складывалось в пользу воина…
Глава 6
Каникулы
Я забрался в свою палатку. Локки не было. Можно было составить план жизни на три дня «каникул». Я решил каждую бесцельную прогулку по лесу завершать «случайной» встречей с теми, кто не участвовал в решении отправить меня и Кобру на вынужденные трехдневные каникулы. Это были Упырь, Черногорец и Помощник. Скандинава и Толстяка я отложил на третий день.
День клонился к концу. Я уже третий час бродил кругами вокруг пристанища Упыря. Наконец, выйдя на тропинку, ведущую к нему, решительно направился в сторону шалаша.
Подходя к шалашу, я внезапно остановился – неподалеку от меня шел приглушенный разговор. Выглянув из-за деревьев, я к своему удивлению увидел Упыря, беседующего с невысоким незнакомым мужчиной, лет сорока пяти на вид. У него было спокойное волевое лицо. За эти дни я ни разу не встречал его в Бучаке, по крайней мере, в хате Барбароссы он не отмечался. Разобрать слова было почти невозможно. Вдруг я вздрогнул, мне показалось, что прозвучала моя фамилия.
Я напряг слух, но почти ничего не понял. Речь, однако, явно шла обо мне. Упыря я побаивался и, решив не искушать судьбу, попытался тихонько отойти к тропинке. Однако ветка под ногами треснула, и Упырь, быстро подняв голову, сразу отыскал место, где я стоял. Ничего не оставалось делать, как подойти к нему.
Упырь представил меня незнакомцу. Тот уставился на меня с интересом.
– Так это вы передали мне письмо из Москвы? – спросил он.
Я понял, что это и есть Генерал и честно сознался, что да, виноват, именно я. Поскольку за минуту до этого они наверняка обсуждали мои странные переживания, я решил, что рассказав о своих приключениях, не открою для них никакой тайны.
Я стал расспрашивать о Светящемся Змее, о Живом Лесе. Меня занимал один вопрос – все, что происходило со мной и Коброй, происходило в реальности или в моем воображении.
Генерал недовольно морщился, но Упырь ответил, на удивление мягко и без своей обычной грубости:
– Ты видел Змея, выползавшего из Каньона, не так ли?
– Да.
– Ты различал то, что ты видел глазами от того, что происходило в твоей голове?
– Да.
– А как?
– Не знаю.
Я действительно не мог объяснить, что значило «происходило в голове». Я просто чувствовал, что Змей вылеплен из моего сознания, он казался сгущением, уплотнением сознания, чем-то более плотным и реальным, чем сонный образ.
Уже в ходе разговора я внезапно понял, не логически, а всем своим телом: то, что я видел глазами, тоже было формой сознания. Формой привычно относимой к внешнему миру. Это простое открытие привело меня в едва скрываемое возбужденное состояние.
– А то, что ты видел в Каньоне, – чем оно отличалось от Змея? – настойчиво расспрашивал Упырь, не замечая моего возбуждения.
Я вдруг вспомнил, чем именно отличались ночной лес, склоны и ручей от Змея. Все, что вовне, было легким, невесомым, видимым. Змей же был плотным, тяжелым. Он «расталкивал» мое сознание, от него нельзя было избавиться. Он полз во мне и вместе с тем непостижимым образом был привязан к истоку ручья. Он был и в Каньоне, и во мне. Мне опять стало страшно.
– Ты, наверное, думаешь, что это гипноз или какой-нибудь психоделик?
После беседы с Локкой я действительно склонялся к этой мысли, хотя слова Кобры о свободе и реальности заставили меня сохранять и удерживать и вторую возможность – возможность соприкосновения с какой-то вдохновляющей тайной. Я кивнул.
– Если это даже был психоделик, тебе не кажется, что ты кое-что понял о природе сознания?
Я опять кивнул. Я действительно почувствовал нечто такое, о чем никогда не задумывался ранее.
– Так это был психоделик? Но когда мне успели его подмешать?
– Успокойся, это не был психоделик. Просто ты открыл в себе новое измерение сознания. Впрочем, я напрасно советую успокоиться. Лучше встревожься. Очень немногие люди видят в этом измерении. И притом, как говорит Доктор, только сегодня и только у нас. Боюсь, этот опыт необратим. Теперь ты знаешь, что сознание – реальность более мощная, чем то, что ты до сих пор называл реальностью.
Генерал внимательно слушал.
– А Змей, которого ты увидел во время занятия, был сделан из того же материала?