Скоро я обнаружила, что у меня совсем не остается времени обедать с Пэппи — мы перекусываем на бегу. За четыре часа, которые я провела на новом месте, к нам привезли трех больных с подозрениями на трещины позвоночника, переломовывихом Потта на большеберцовой, малоберцовой и таранной костях, несколькими осколочными переломами длинных костей, трещинами ребер, десятками других травм и одного с серьезной травмой головы и в коме, которого прямо от нас увезли в нейрохирургию на операцию. Как только Крис перестала дуться на врачей, она приняла меры, чтобы хотя бы внимание пациентов мне не доставалось безраздельно. На этом мы и поладили.
Наша лаборатория официально открыта с шести утра до шести вечера. Крис взяла себе раннюю смену, чтобы заканчивать к двум, а мне предстояло выходить на работу к десяти и заканчивать ее в шесть.
— Никогда не видела, чтобы мы заканчивали вовремя, — заявила Крис, в половине четвертого застегивая пальто, надетое поверх формы, — с другой стороны, такая у нас работа. Я не одобряю, когда задерживают младших лаборанток, так что будьте любезны отпустить ее в четыре — конечно, если ничего экстренного не случится.
«Будет исполнено, мэм».
Я освободилась только в восьмом часу — такая усталая, что уже подумывала, не взять ли мне такси. В конце концов я поплелась домой пешком, хотя и знала, что в Сиднее девушкам по вечерам лучше не бродить. Но я рискнула, и ничего со мной не случилось. До самой больницы Винни я не встретила ни души. Ну все, спать. Я вымоталась.
Вторник
16 февраля 1960 года
Сегодня я наконец-то виделась с Пэппи. Толкнув входную дверь, я чуть не сшибла ее с ног. Наверное, она просто шла прогуляться, потому что отменила прогулку и согласилась зайти ко мне в гости на кофе.
Устроившись в кресле, я присмотрелась и вдруг заметила, что Пэппи неважно выглядит. Ее кожа стала желтоватой, глаза — более узкими, чем обычно, под ними появились черные круги усталости. Губы припухли, за ушами виднелись уродливые ссадины. Вечер выдался теплым, но Пэппи не снимала кофту с длинными рукавами — значит, у нее и руки в синяках?
Готовлю я отвратительно, потому предложила самое простое: жареные сосиски с салатом из сырой капусты и картошки, который мне до сих пор не приелся. Пэппи с улыбкой покачала головой.
— Попроси Клауса, пусть научит тебя готовить, — посоветовала она. — Он гений, а у тебя темперамент в самый раз для поварихи.
— А каким он должен быть, этот темперамент? — спросила я.
— Как у тебя. Ты расторопная и организованная, — ответила она и откинула голову на высокую спинку стула.
Конечно, я поняла, что стряслось. Кто-то из воскресных гостей грубо обошелся с Пэппи. Но она, само собой, не призналась бы в этом даже мне. Меня так и подмывало объяснить ей, чем она рискует, ложась в постель с едва знакомыми мужчинами, но что-то меня остановило, и я промолчала. Хотя с Пэппи я ладила лучше, чем с Мерл, — интересный подтекст! — у меня возникло неожиданное чувство, что кое в какие дела мне не стоит соваться. Мы с Мерл были рапными, пусть даже она пережила пару бурных романов, а я ни одного. С другой стороны, Пэппи не только на десять лет старше меня, но и гораздо опытнее. Мне не хватит духу даже притворяться, будто я ей ровня.
Пэппи жалела, что в последнее время мы редко видимся — не обедаем вместе, не ходим до больницы и обратно. Крис Гамильтон она знала и считала стервой, так же как и я.
— Ты с ней поосторожнее — вот как она выразилась.
— Если ты хочешь сказать «на мужчин не заглядывайся», я так и делаю, — ответила я. — Хорошо, что у нас дел по горло. Пока она поит чаем какого-нибудь болвана в белых штанах, я работаю. — Я осторожно прокашлялась. — А у тебя все хорошо?
— Так себе, — со вздохом ответила она и сменила тему: — Ты с Гарольдом уже встречалась? — Вопрос был задан нарочито небрежно. Он удивил меня.
— С учителем, который живет надо мной? Нет.
Развивать эту тему Пэппи не стала, и я последовала ее примеру.
Она ушла, а я поджарила себе пару сосисок, с аппетитом съела, закусывая салатом из картофеля и сырой капусты, а потом в поисках общения отправилась наверх. Чтобы явиться на работу к десяти, рано вставать не надо, и я поняла: если я лягу спать сейчас, то проснусь вместе с птицами. К Джим и Боб явно заглянули гости: из-за двери доносился гул незнакомых голосов и безудержный звучный хохот. Лестница в мансарду Тоби была опущена, я позвонила в колокольчик, который он пристроил у входа специально для гостей, и дождалась разрешения войти.
Тоби стоял у мольберта, зажав в зубах три кисточки, а четвертую держа в правой руке. Левой рукой он размазывал по сухой поверхности холста микроскопическое пятнышко краски. Получалось что-то вроде негустой струйки дыма.
— А ты левша, — вдруг сообразила я, садясь в белое вельветовое кресло.
— Наконец-то заметила, — усмехнулся Тоби.
Может, картина у него на мольберте и была шедевром — не мне судить. Я видела на ней что-то вроде террикона, над которым в грозовое небо поднимался дым. Удачно были схвачены только цвета — удивительно броские, неожиданные.
— Что это? — спросила я.
— Террикон в грозу, — объяснил он.
Попала в точку! Знаток живописи Харриет Перселл вновь оказалась права!
— А разве терриконы дымятся? — удивилась я.
— Этот дымится. — Он закончил растирать краску, отнес кисти к старой раковине, покрытой белой эмалью, и старательно промыл их эвкалиптовым мылом, потом вытер, а раковину отполировал пастой «Бон ами». — Маешься от безделья? — спросил Тоби, ставя чайник.
— Вообще-то да.
— А книжку почитать не додумалась?
— Я часто читаю, — обиделась я — оказывается, и Тоби умеет говорить обидные слова! — Но теперь я работаю в травматологии. После суматошного дня я не в состоянии читать. А ты невоспитанный нахал.
Он с усмешкой обернулся, поигрывая бровями — на редкость обаятельная гримаса!
— Да, у тебя речь начитанного человека, — согласился он, свернул фунтиком лист фильтровальной бумаги, вставил ее в стеклянную лабораторную воронку и насыпал на бумагу молотый кофе. Я с любопытством наблюдала за ним: мне еще не доводилось видеть, как он готовит кофе. Сегодня ширма была сложена и отставлена к стене — должно быть, хозяин посадил на нее пятно и еще не успел вывести его.
Кофе оказался бесподобным, но я решила, что не буду изменять моей новенькой электрокофеварке. Обращаться с ней проще, кофе мне любой сойдет. А Тоби привереда, это у него в крови.
— И что же ты читаешь? — спросил он, садясь и забрасывая ногу на подлокотник кресла.