Читать интересную книгу Дикие цветы - Хэрриет Эванс

Она сбежала по лестнице, хлопнула входной дверью и уехала.

– Ну что ж, теперь вас трое, – сердечно сказал папа в повисшей тишине. – Правда, здорово? Давайте я отведу вас на пляж? Или, может, поиграем в «Счастливые семьи»[51]? – Последовала неловкая пауза. – Или в любую другую старую игру?

– Вам не нужно за мной присматривать, мистер Уайлд, – сказала Мадлен. – Я тоже ухожу. О, смотрите, вы оставили дверь пляжного домика открытой, – добавила она своим звонким тонким голосом. – Все эти консервные банки и прочая еда, которую вы там храните, может пропасть. Можно я возьму что-нибудь из этого себе на обед?

– Еда? – спросил папа озадаченно. – Дорогая, там нет никакой еды.

– Еще как есть. И еще куча театральных программок, и письмо, подписанное Беном и Корд о том, что они сбегают. Это что, все часть игры? – Она деликатно улыбнулась Корд, два ярко-розовых пятна горели на ее чумазых щеках. Она подтянула свою не по размеру большую рубашку. – Я не очень хорошо разбираюсь в играх, ведь я привыкла играть сама.

Папа встал и, не произнеся ни слова, спустился с крыльца и зашагал в сторону пляжного дома-они видели, как он петляет среди высокой травы. Корд зарычала на брата:

– Ты сказал, что закрыл дверь, Бен! Никогда больше тебе не поверю. Глупый ребенок.

Она толкнула его сильнее, чем рассчитывала, брат упал, ударился головой о буфет и заплакал, а потом встал и попытался сам толкнуть Корд, но промахнулся и только снова ударился сам. Миссис Гейдж разняла их, назвав маленькими неблагодарными свиньями, и вдобавок очень болезненно сжала Корд ухо.

Все это время Мадлен Флэтчер стояла со скрещенными руками и наблюдала за ними, стояла со своими колтунами в волосах, с расстегнутой молнией на тесных шортах, с торчащими синими трусами, и, казалось, ей было абсолютно все равно. Папа вернулся мрачнее тучи, держа в руках пакет с едой, письмо, написанное почерком Корд, и запасным плюшевым мишкой, которого Бен оставил в пляжном домике. Он увидел ушиб на лбу Бена и отправил Корд в свою комнату до конца дня.

Он спустился к ней позднее, перед обедом, сел на краю кровати, теребя бледно-розовое покрывало точно так же, как и она. Она все еще притворялась плачущей.

– Ты должна быть добрее, Корд. Такое поведение разбивает мне сердце, – сказал он ей.

– Бен не хочет ходить в эту школу, папа.

Папино лицо было грустным. Корд заметила, что он начинает лысеть.

– Я уже не один раз говорил, что школа начнется только в следующем году. У него будет полно времени пообвыкнуться. Ох, Корд, я сержусь не из-за вранья и не из-за планирования побега за нашими спинами. Милая, ты хоть представляешь, как расстроились бы мы с мамой, если бы вы сбежали?

– Маме было бы все равно. Она говорила тебе, что никогда не хотела детей и что ты забрал ее лучшие годы. Я все слышала, – сказала Корд напряженно.

Папа был ошеломлен.

– Когда?

– На Пасху, когда мама хотела поехать в Венецию с тобой, Гаем, Оливией и Саймоном, а ты отказался.

– Она… она не это имела в виду. Она сказала так в запале.

– Что это значит?

Внезапно папа потерял терпение.

– Не важно. Не переводи тему, мартышка. Ты должна быть доброй, Корди. Я очень печалюсь, когда ты так жестока.

У Корд в горле словно ком застрял.

– Я не жестока. Но мы хотим, чтобы вы были только нашими родителями. Не заставляйте меня играть с Мадлен Как-ее-там, вот и все.

– Ее отец с ней очень плохо обходился, – сказал он, сжимая челюсти и продолжая теребить покрывало. Слова с трудом вырывались из него. – Он оставил ее в доме одну, без еды. Она даже не может достать до водопроводных кранов, не встав на стул.

– Почему? – спросила Корд. Она была мала, жила в любви и в безопасности и не могла понять, насколько жестоко могут обращаться с детьми их родители.

– Он печальный человек. Как и его отец. Его мама умерла, – папа глубоко вздохнул. – А еще война изменила очень много людей.

– Твоя мама тоже умерла, но ты не изменился.

Он потрепал ее волосы.

– Боюсь, что изменился, дорогая. Отец Мадди глубоко травмирован. Мы должны быть к ней добры, пока она не вернется в Бристоль, а там ее тетя за ней присмотрит. Она очень хорошая женщина.

– Ее ты тоже потерял в войну?

– Да, – папа сделал паузу. – Я очень ее любил.

– Больше, чем маму?

– Нет. Я никого не любил больше, чем маму. – Он хлопнул себя ладонями по ногам. – Что ж, хватит историй на сегодня. Ты навредишь только себе, если не будешь добра к ней, Корди. – Он потрепал ее за щеку. – Оставайся здесь, пока мы обедаем, а потом поднимайся и помоги убраться в пляжном домике. А после мы все сыграем в «цветы и камни», чтобы забыть все обиды. Но я все же пойду и поговорю с ее отцом. Я хочу, чтобы Мадлен тебе понравилась. У меня есть должок перед ее тетей, и меньшее, что я могу сделать, – присмотреть за ее племянницей. Ты же для этого еще слишком мала, но я рассказываю тебе все это, потому что ты очень похожа на меня, и когда-нибудь подрастешь и все поймешь.

– Хорошо, – кивнула она, несмотря на то, что он был прав и она ничего не поняла. – Я постараюсь, папа.

Отец закрыл за собой дверь и поднялся по лестнице. Она слышала, как тихо поскрипывают доски под его ногами.

Глава 6

Когда мама вернулась из Лондона на следующий день-одна, без сопровождения дяди Берти, – она сияла от счастья. Обычно она вела себя сумбурно: клевала носом, курила, как паровоз, поднимала панику, теряла вещи, кричала, устраивала беспорядок везде, где оказывалась, – Корд уже привыкла к такой версии мамы и ничего не имела против. Сейчас же Алтея порхала по дому, словно Мэри Поппинс, подпевая Корд, посылая нежданные воздушные поцелуи миссис Гейдж, мелодично, по-птичьи, смеясь («Как глупая женщина в глупом фильме про любовь», – с отвращением сказал Бен) и этим приводя всех в полное замешательство. Корд понятия не имела, насколько мама нервничает, пока не затрезвонил телефон и та, подпрыгнув на месте, не уронила стакан.

Алтея взяла трубку в спальне и пробыла там целую вечность. Когда она вернулась на крыльцо, щеки ее пылали. Она получила роль.

Услышав это известие, папа подпрыгнул на месте и широко раскинул руки для объятий:

– Дорогая, это просто великолепно!

Детям разрешили не ложиться спать и есть орехи, запивая их тоником, пока родители пили шампанское.

– За маму! – сказал папа, чокаясь со всеми. – Все лондонские актрисы пробовались на роль Изабеллы, но мама обошла их всех. Она будет неподражаема в этой роли. – Его глаза светились. Он салютовал бокалом маме, но та покачала головой. – Дорогая, ты этого заслуживаешь. Это твой час, только твой! – Он перегнулся через перила, расставил руки и прогремел: – В ТО ВРЕМЯ КАК ДРУГИЕ ПРЕСЫЩАЮТ, ОНА ТЕМ БОЛЬШЕ ВОЗБУЖДАЕТ ГОЛОД, ЧЕМ МЕНЬШЕ ЗАСТАВЛЯЕТ ГОЛОДАТЬ!

– Какая прелесть, – прокомментировала Алтея, порядочно отпив из своего бокала, – все красотки будут сражены.

Дети захлопали в ладоши, купаясь в веселье.

Оказалось, что мамина роль была для нее важным шагом вперед. Ей дали главную роль в адаптации «Хартман-Холл», бестселлера, вышедшего прошлым летом, повествующего об аристократической семье корнцев[52] на рубеже веков. Мама играла Леди Изабеллу, темпераментную наследницу, которая хотела, чтобы наследство Хартмана отошло ей. Другого главного героя, дальнего кузена Хартмана, также претендовавшего на наследство, играл австралийский актер Рэй Хэррингтон.

– Вся эта история с наследством на самом деле про права женщин. Но мне все равно придется делать сложные прически и плакать на крепком мужском плече, – объясняла мама папе. – А самое ужасное – придется носить корсеты. Я такая толстая.

– Ты?! Дорогая, да ты такая же стройная, как и в девятнадцать лет, – засмеялся папа.

– Фу, – сказал Бен. Он воспринял новость об успехе Алтеи с наименьшим энтузиазмом из всех них. – Сколько тебе было, когда ты познакомился с мамой?

– Я был намного старше. На целых десять лет. Coup de foudre[53].

Бен помолчал, потом спросил:

– А кто такой этот «ку де фудерер»? Тот, кто любит людей моложе себя?

Мама цокнула языком.

– Право, Бен, и чему вас только учат весь день в школе? Нет, ему было двадцать девять. А coup de foudre это… это когда кто-то пленяет твое сердце… Так ваш папа когда-то пленил мое.

– А ваша мама – мое. – Папа чокнулся с мамой бокалами.

Сидя опершись на папины голени с кучкой жареных орехов, в ночной рубашке, натянутой на колени, Корд смотрела вдаль на обрамлявшие залив утесы Биллз-Пойнт[54], розовеющие в закатном свете. На море стоял штиль, лазурная вода была спокойна, а со стороны деревьев у дороги доносилось ленивое воркование голубей. Корд чувствовала себя умиротворенной и очень счастливой, и ей хотелось загнать это чувство в бутылку и закупорить ее. Ей так нравилось жить здесь, ощущать тепло на руках, твердость загорелых костлявых ног отца, слышать легкий аромат маминых духов «Шанель № 19» и едва уловимое шипение пузырьков в шампанском.