Все это свидетельствует об умении Пашуты ладить с людьми, с миром и о желании обустроить жизнь как полагается: чтоб были дети, внуки, которым можно отдать свои тепло и нежность.
Но дочь Анфиса в Пашуте «видела воспитательницу, но не мать, матерью и не называла». Да и не любила она Пашуту за то, что вольно или невольно повторила ее неудавшуюся жизнь. С тех пор они стали друг другу чужими. Разорвалась ниточка, связывавшая героиню с дочерью.
Аксинья Егоровна, мать героини, тоже немного ласки получила в жизни от дочери. Многие годы они существовали каждая по отдельности: одна в деревне, другая – в городе. Пашута «к матери приезжала редко и, сунув гостинец, сразу рвалась обратно». Теперь Пашута забирала мать на зиму к себе в город, но это не сблизило их. Родство с годами ушло, как река мелеет без подземных вод. Ведь для того, чтобы оно не утрачивалось, нужно хотя бы иногда согревать его сердечным теплом, заботой, вниманием.
Так, оказавшись в одиночестве, Пашута «потеряла себя». Нет больше прежней Пашуты, есть некрасивая, уставшая от жизни, огрубевшая и опустившаяся женщина.
Внучка, пятнадцатилетняя Танька, приехала в город жить и учиться к бабушке. Девочка она добрая и смышленая, но тоже непросто складываются у них взаимоотношения. Не под силу пока Таньке растопить закаменевшее сердце Пашуты.
И вот в дом Пашуты входит смерть. У Распутина почти все героини проходят через соприкосновение с ней, тем самым проверяясь на прочность характера, на прочность нравственных устоев.
Пашута принимает в этой ситуации совершенно неожиданное решение: хочет похоронить мать сама, отвергая все существующие традиции. Сама Пашута все готова объяснить: во-первых, мать не прописана в городе, а значит, не дадут здесь свидетельства о смерти, во-вторых, нет у Пашуты денег на похороны, и взять их негде. Да и сам обряд, по мнению героини, в городе осквернили, и Пашута не хочет отдавать мать в чужие руки. За помощью в той непростой ситуации Пашута обращается к Стасу, единственному человеку, кому она могла бы довериться. Стае не одобряет решения Пашуты: «У многих не с чем идти, не у тебя одной… Теперь так и хоронят с миру по копейке. Соберем и тебе. Есть же у тебя родственники, друзья, знакомые». На ответ Пашуты: «У меня никого нет», – Стае верно замечает: «У всех есть, Ты гордыню свою не выставляй. Не тот случай». Но более всего не принимает Стае того, что Пашута хочет мать просто «зарыть», не дав людям с нею попрощаться, а «ведь она… русского житья была человек»,
Пашута в пылу спора откровенно признается Стасу в том, что, «если бы и были» у нее деньги, «все равно надо было бы так сделать». Не в деньгах дело. А в том, что все здесь было для Пашуты совершенно чужим. Никто ее в городе не знал, не любил. Пашута убеждена, что здесь, в городе, никому (и матери в том числе) не нужны традиции, обычаи: можно обойтись и без этого. Стас в итоге сдается. И если в споре он пытался переубедить Пашуту, то ее «рыданиям, вырвавшимся рваным некрасивым клекотом», ему противопоставить нечего. Он не согласен с решением героини (даже называет ее сумасшедшей), но бросить ее, измученную, уставшую, он в этой ситуации тоже не может: не тот человек.
Мы знаем о нелегкой судьбе Пашуты, гордом характере, доброй душе: не забыла же она, не бросила свою мать в деревне, не осталась равнодушной к судьбе внучки. Так почему же решила нарушить общепринятые обряды погребения человека? Почему ее мать, Аксинья Егоровна, должна уйти в мир иной не так, как все? Не все объяснения героини можно принять безоговорочно. Критики тоже не приходят к единому мнению: одни считают, что во всем виновата сама Пашута, так как гордость ее не позволяет идти с протянутой рукой к людям, властям (Вспомним хотя бы, как она разговаривает со Стасом, когда приезжает к нему с просьбой сделать гроб для покойной. В этом диалога и плаче – вся Пашута, одинокая, неприкаянная, не знающая тепла и заботы, привыкшая все решать сама, не умеющая жить за чужой счет, да и приспосабливаться, пожалуй, тоже. Она отвечает Сереге на его совет «сопротивляться обстоятельствам»: «А я и сопротивляюсь. Только как: одни сопротивляются – хочу жить. А я не хочу так жить, не умею,..»), и тогда получается так, как сказал Стас Николаевич – она решила не похоронить, а просто зарыть свою мать; другие встают на защиту главной героини, объясняя ее поведение безысходностью, безденежьем. Сама Пашута называет своё решение похоронить мать «наособицу» воровством, грехом и размышляет: «Как знать, не держится ли сейчас, в эти минуты, всемогущий и справедливый совет, допустить ли, даже из милосердия, ее готовящееся покушение… На что покушение? Пашута не решалась додумать…» Наверное, героиня покусилась на христианские обычаи. Не получилось у нее с миром и с Богом проводить покойную в последний путь.
Она доведена до отчаяния нынешними порядками, и ее решение тайно похоронить мать – это вызов тем, кто такие порядки установил. Но это не оправдывает её поступка, героиня понимает это и сама – тем труднее в эти дни Пашуте: она и осознает свой грех и вину перед матерью, и не может поступить по-другому. Она, как нам думается, заслуживает читательского сочувствия.
Хоронили Аксинью Егоровну в воскресенье, рано утром, чтоб никто не увидел и не услышал. Словно совершали преступление, потому что все не по-людски, потому что нарушают обычаи, традиции. А разве нарушение человеческого закона не преступление? И не случайно, описывая это утро, автор выбирает определенную лексику: прокрался, вполголоса, постучал тихонько.
«Как в жизни была Аксинья Егоровна незаметной, тихой, все старающейся спрятаться в закуток, так и теперь лежала она сиротинушкой, и в смерти… не взяла главного места… Морщинистое лицо, еще вчера досуха обтянутое кожей, разгладилось от какого-то последнего посмертного дуновения. Вид матери, торжественный и смиренный, как бы подтверждающий, что ни за что она по лихой године не взыщет, ненадолго успокоил Пашуту: все должно получиться». Она просит у матери прощение… Когда гроб опустили в землю и стали засыпать, Пашута вдруг стала задыхаться, словно все это давило на нее: «она хватала ртом воздух, жадно подставляла лицо под снежинки». Воздух этот – воздух правды, совести, нравственности, без которых не может человек прожить свою жизнь. Не может он топтать ногами обычаи дедов и отцов и при этом не мучаться, не может терять матерей и при этом не страдать.
Почему же в 90-е годы Распутин обращается к образу совсем другой старухи? Почему героем рассказа «В ту же землю становится не праведница, а «женщина на перепутье», страдающая, но несгибаемая, не желающая идти на поклон к власть предержащим даже в ситуации, которая заставляет переступить через нравственные законы? Ответить можно просто: изменилось время – изменилась героиня. Налицо реализация проблемы, наметившейся в последних повестях Распутина, – проблема взаимоотношения простого человека и власти.
Автор подчеркивает неприятие героиней тех законов, которые диктует общество. Обилие отрицательных частиц в монологе Пашуты доказывает это. Жизнь, основанная на унижении, жизнь, где правят «подлость, бесстыдство, каинство», не по ней. Даже трагические обстоятельства не могут заставить ее подчиниться этим бесчеловечным законам, произволу со стороны чиновников.
За местоимениями «Они», к «ним», у «них», которые нередко встречаются в текст, без труда угадываются те, кто имеет отношение к современной власти. Это к «ним» не хочет идти Пашута просить милость, это «им» нужны сегодня миллионы, рабская душа человеческая, это «они» все разрушили, чтобы человек думал только о животной жизни, «они» опустошили русские деревни: «Ни колхоза, ни совхоза, ни сельсовета, ни магазина, ни медпункта, ни школы – все это унесло неведомо куда при новых порядках».
«Господи, как хорошо не видеть того, что делается на этой земле!» – восклицает героиня в момент отчаяния.
Самое страшное, что в процессе разрушения прежних устоев жизни «ломаются» люди; человек честный, благородный, гордый не нужен обществу.
«Сильных убивают, сильные спиваются… кто же останется?» – спрашивает со страхом Пашута Стаса Николаевича, рассказавшего ей об убийстве Сереги, преданного органами, в которых он работал. Не отвечая на вопрос, Стас гневно кричит: «Я тебе скажу, чем они нас взяли – подлостью, бесстыдством, каинством. Против этого нет оружия. Нашли народ, который беззащитен против этого».
Вторая проблема, которую решает Распутин через образ Пашуты, – это резкое противопоставление города и деревни – проблема традиционная для Распутина как представителя «неопочвенничества».
Противопоставление города и деревни налицо.
Город, в котором живут герои произведения, приобрел славу экологически неблагополучного, Здесь работали самые крупные в мире алюминиевый завод и лесокомплекс, что варил целлюлозу. «От фтора на десятки и сотни верст вокруг чахли леса, от метилмеркаптана забивали в квартирах форточки, законопачивали щели и все равно заходились в удушливом кашле», – пишет автор. Всего через 20 лет из «города будущего» он превратился в удушливую газовую камеру замедленного действия. Раньше люди боролись, выходили с лозунгами на площадь, но новая власть «изобрела самый верный способ борьбы с недовольством: развалить все без сожаления, и тогда в охоте за куском хлеба, хватаясь по-животному за любую жизнь, забудут люди о такой причуде, как чистый воздух и чистая вода». Вот и Пашута поменяла квартиру на меньшую по площади в микрорайоне, спасаясь от аварийных выбросов, так как тяжелый недуг валил ее с ног, лишал работоспособности. Но не только этим страшен город.