Откровенно говоря, я бы охотно и радостно уверовал. Иногда это очень помогает. Но не могу. Просто, в силу рациональности мышления, не умею. Поэтому я — агностик. То есть, сознавая, что существование Великого Инженера, по крайней мере, на данном этапе, равно недоказуемо и не опровергаемо экспериментальным путем, предпочитаю исходить из того, что соотношение 50:50 — это серьезно, а коль скоро так, то лучше все-таки учитывать все вероятности.
Вместе с тем вера (в моем понимании) одно, а религия — совсем иное. Вера — чувство, ощущение, некое внутреннее стремление. Религия — концепция. Своего рода методология, помогающая оформить и осмыслить веру. Прочитав очень много и священных текстов, и их толкований, я пришел к выводу, что ни одним из предлагаемых путей идти не могу.
Причина проста: если на сей счет расходятся во мнениях мыслители такого уровня, как Фома Аквинский, Григорий Палама, Аль-Газзали и Рамбам, то выбрать в качестве наставника кого-то одного из них, тем самым приняв за основу, что остальные неправы, с моей стороны было бы вопиющим хамством. Такой выбор легко сделать лишь в раннем детстве, когда все решаешь не ты, а обстоятельства, а далее все уже основано на той самой слепой вере, которая мне недоступна в силу рационализма.
И наконец, Церковь (у христиан) или некие ее аналогии (у других конфессий) — это структура, организующая процесс. И в горнем смысле, поддерживая контакт с Высшим и помогая пастве включиться в процесс, и в сугубо земном понимании, создавая вполне земные условия для нормальной реализации этого процесса (обустройство молитвенных зданий, подготовка специалистов, книгоиздание и так далее). По сути, во внешнем своем выражении — структура абсолютно земная, вросшая в общество как его неотъемлемая составная часть и четко отражающая (в том числе и на личностном уровне, поскольку укомплектована людьми) все достоинства и недостатки этого общества в конкретный период его существования.
Ага. Все верно. В кризисные моменты развития общества смешно пенять на то, что церковь как структура не свободна от недостатков, присущих всем секторам надстройки. А чтобы отрицать, что не свободна, нужно быть очень неумным человеком. Поэтому даже на секунду не стану отрицать реальности фактов и фактиков, упорно изыскиваемых всеми и всяческими «борцами с клерикализмом». Ни мелких, вроде некоего количества пьяненьких попиков на престижных иномарках, ни чего-то покрупнее и посерьезнее. Есть такие буквы в слове «жизнь», и никуда от этого не деться, пока жизнь и ее правила не изменятся к лучшему.
Но.
Очень много лет назад, гостя у Виталия Пищенко, великого организатора фантастики, в Тирасполе, пересекся я там с небольшого росточка худеньким мужичком (иначе и не определить) вполне шукшинского типа. Кудлатая бороденка, странноватый региональный говорок, кургузый пиджачишко (чтоб не сказать «спинжачок»), кирзовые сапоги и плюс ко всему сатиновая толстовка, подпоясанная чуть ли не веревочкой. Так вот, эта единственная подаренная мне судьбой встреча с Дмитрием Балашовым позволила мне понять и зарубить на носу очень многое. За двое суток почти непрерывного, под квашеную капусту разговора, мы беседовали обо всем, что меня, восторженно глядевшего на живого классика, — но в первую очередь, конечно, о его будущих книгах (из которых, увы, остались ненаписанными три), о России о ее судьбе, и о роли в ее судьбе Русской Православной Церкви. Дмитрий Михайлович эти нюансы не то что понимал, но чувствовал всем своим существом.
И вот что я вынес из той беседы, зарубил на носу и запомнил навсегда.
Прежде всего — это ни для кого не секрет — Русская Православная Церковь не молитвенный дом, и не храмовый комплекс, и не обширный штат клириков от «рядовых» до «фельдмаршала». Это совокупность всех верующих, выбравших ту дорогу к Высшему, которая предложена и начертана православием, и поэтому критиковать ее именно как Церковь нет смысла. Критиковать же «внешнее», то есть надстроечный фактор — всех этих пьяных попиков, наглых *censored*ганов, не по чину активных пропагандистов, разного рода земные грехи и провинности — можно, конечно, но опять-таки, не забывая перед тем взглянуть в зеркало.
Но главное — так уж получилось, отрицать невозможно, а отменить не в силах никто, — что судьбы Русской Православной Церкви и России сплетены неразрывно. Именно Церковь сделала Россию такой, какова она есть, — отдельным, эгрегориально не похожим на окружающие, миром со всеми достоинствами и недостатками. Все упадки России, как и все ее взлеты (даже в как бы атеистическую эпоху СССР) есть упадки и взлеты РПЦ. В связи с чем грядущее торжество России, если таковому суждено быть, станет славой ее Церкви; вполне же, увы, вероятная гибель — упадком ее Церкви и откатом на обочину истории, в разряд ассирийской, коптской церквей и прочих раритетных казусов. А коль скоро так, Русская Православная Церковь как структура, больная или здоровая, при всех вариантах и всегда будет стоять за Россию. Чего не скажешь о многих других, требующих от клира того, чего сами и не думают соблюдать.
Вот из чего, на мой взгляд, взгляд земного человека, рационалиста и агностика, единственно следует исходить. А вычистить язвы времени Церковь, будьте уверены, не преминет. Как только общество, частью которого она является, всерьез начнет чистить свои язвы.
А что закон, спросите вы? Очередной пример.
В истории с Разулом Мирзаевым я со старта и до самого финиша стоял на том, что в данном конкретном (повторяю: дан-ном кон-крет-ном) случае парень с Кавказа виноват по минимуму и, хотя без наказания остаться не должен, но по минимуму и должен получить. Потому что Закон должен быть Законом, и поскольку право талиона в УК РФ не зафиксировано, руководствоваться им российская юстиция не должна. Пока, во всяком случае, европейское право официально не заменено шариатом. Какие бы политические мотивы ни диктовали обратное.
Мне возражали.
Кто-то (но таких было мало) откровенно говорил, что «чурку» надо карать вплоть до пожизненного, без оглядки на смягчающие, просто потому что «чурка».
Кто-то, более стеснительный, стоял на там, что «раз убил, пусть сядет надолго, потому что убил», но с тем же подтекстом.
А кое-кто, из числа умных, упирал на все тот же политический аспект.
Сперва я спорил.
Потом, уразумев, что бессмысленно, с огорчением перестал — разумеется, оставшись при своем.
А сейчас, оказывается, мою точку зрения разделяют 15 человек, подавляющее большинство элиты элит сыскарей России, для которых неважно кого ловить, но тот факт, что вор должен сидеть в тюрьме — однозначная аксиома, однако столь же однозначная аксиома и то, что не вор в тюрьме сидеть не должен.
Отсюда выводы.
Первое. Кто готов утверждать, что все 15 следаков, вписавшихся за Виталия Ванина, сплошь «русофобы, на корню купленные наглой кавказой», — на выход с вещами.
Второе. Кто рискнет и дальше талдычить, что 100 % российских правоохранителей «тупые, продажные, лишенные чести и совести исполнители любых политических прихотей власти», — тоже на выход, но без вещей.
Главное. Дело уже не в Мирзаеве. А в том, что ситуация прямо и четко подтверждает: если офицеры выступили в защиту коллеги в такой невероятной концентрации, значит, и с честью, и с совестью пока что порядок. Не на 100 %, да, но были бы кости, а мясо нарастет. И ежели что, приказ Государственного Комитета Обороны будет исполнен — как в старом мудром фильме — в полном объеме.
Иное дело, что Комитета пока что нет и невесть, будет ли, а без него телега не сдвинется ни на шаг. Но этот вопрос уже к другим инстанциям.
В общем, лодка покачивается себе потихоньку, то там, то здесь, по любым поводам и даже без оных.
Ознакомился с «золотой сотней» книг, предписанных для изучения в школах России.
С удивлением выяснил, что, оказывается, из сотни не прочитаны (или, если о фольклоре, не просмотрены) только две — видимо, из совсем новых или вовсе уж старых и прочно забытых. 98 % — это много. Это дает право высказывать мнение не от фонаря, предъявлять претензии и давать советы. Если не чиновникам, которым до лампочки, так родителям, которым не все равно, какими растут их чада. Поскольку, как сказал на днях кто-то (не помню кто, но сказано красиво), само собой подразумевается, что «без знакомства с которыми культурным, а может быть, даже и русским человек считаться не может».
Так вот, прежде всего, изумляет не столько то, что есть, а то, чего нет.
Что забыт Горький, ладно.
Что без Грибоедова — как-то можно пережить, хотя и трудно.
Но категорически, до боли не хватает Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Чехова и Салтыкова-Щедрина, не причастившись которыми — во всяком случае, в России, — молодой человек в культурном смысле обречен на инвалидность. Хотя бы потому, что упомянутые авторы впятером всю эту «золотую сотню» перевешивают. Неважно, с какого бодуна составители решили их обойти (видимо, потому что «они же и так в школьной программе»), но их необходимо ввести в список. Попросив других, пусть и не бесталанных, но менее значимых (или менее необходимых для чтения смолоду) потесниться, а то и обождать на воздухе.