Когда сумерки туманом затянули морскую даль, каноэ свернуло в мелкий залив и, миновав полосу прибоя, вплотную подошло к широкому, плавно поднимавшемуся из воды берегу. Мальчики выскочили из лодки и втащили ее на пологий склон. Обессиленные, они упали на песок, но уже через минуту вскочили на ноги, сияя от гордости. В какую бы они ни зашли хижину, сегодня везде их будут встречать с почетом. Разве не они привезли Лангри?
Растянувшись в процессию, они двинулись через деревню, и с каждой хижиной, мимо которой они проходили, шествие становилось все многолюднее. Взрослые — с выражением глубокого почтения и охваченные благоговейным трепетом дети выходили на улицу и торжественно следовали за О'Брайеном. Хижина Старейшины стояла в отдалении от остальных, на вершине холма, и сам он, воздев к небу руки, ждал их там с улыбкой на морщинистом лице. Не дойдя до него шагов десять, О'Брайен остановился и тоже поднял руки. Жители деревни притихли, не спуская с них глаз.
— Привет тебе, — сказал О'Брайен.
— Слышать твое приветствие столь же приятно, как видеть тебя. В надежде на твой приезд я распорядился устроить пир.
— А меня привела сюда надежда попировать с тобой.
О'Брайен приблизился к Старейшине, и они пожали друг другу руки. Ритуал был выполнен, и жители деревни, вполголоса обмениваясь одобрительными замечаниями, начали медленно расходиться. Старейшина взял О'Брайена за руку и повел его мимо хижины в маленькую рощицу, где между деревьями были развешаны гамаки. Молодая девушка принесла им сосуды из выдолбленных плодов, и они, потягивая напиток, отдыхали в молчании, пока не сгустилась тьма.
— Лангри ведь больше не путешествует, — наконец сказал Старейшина.
— Лангри пускается в путь, когда он чем-то озабочен.
— Так поговорим о том, что тебя заботит.
— Я стар, — произнес О'Брайен.
— Ты старше всех, — согласился Старейшина.
О'Брайен слабо улыбнулся. Для местных жителей слово «старый» означало «мудрый». Старейшина сделал ему величайший комплимент, а он не почувствовал в душе ничего, кроме пустоты и усталости.
— Я стар, — повторил он, — и я скоро умру.
Старейшина быстро повернулся к нему.
— Никто не живет вечно, — сказал О'Брайен.
— Верно. Но тот, кто боится смерти, умирает от страха.
— Я боюсь не за себя.
— Значит, Лангри заботится не о себе. Однако ты сказал мне, что чем-то озабочен.
— Это твоя забота. Забота всего твоего народа, который стал и моим.
Старейшина медленно кивнул.
— Мы всегда внимательно прислушиваемся к словам Лангри.
— Ты ведь помнишь, — сказал О'Брайен, — что я прибыл сюда издалека и остался у вас потому, что корабль, который доставил меня сюда, больше не мог летать. Я попал в ваши края случайно — сбился с пути, а мой корабль тяжело заболел.
— Помню.
— Сюда прилетят и другие. Потом еще и еще — много, много других. Люди с неба завладеют этой землей, отберут у нас побережье и даже море. Они оттеснят наших соплеменников к холмам, а там, в непривычных условиях, им придется очень туго. Чужеземцы привезут сюда неведомые болезни, и в деревнях будут пылать погребальные костры. Пришельцы выстроят здесь хижины выше самых высоких деревьев, и нашему народу придет конец.
— Ты уверен, что этого не избежать?
О'Брайен кивнул.
— Это произойдет не сегодня и не завтра, но произойдет неминуемо.
Какое-то время оба молчали — два старика под сияющим солнцем, к которым уже подступала вечная тьма. О'Брайен протянул руку, сорвал со стеблей несколько цветков и растер между ладонями их хрупкие белые лепестки.
Старейшина повернул к О'Брайену опечаленное лицо.
— Лангри не может предотвратить это несчастье?
— Лангри сможет предотвратить его, — ответил О'Брайен, — если люди с неба появятся здесь сегодня или завтра. Если же они задержатся, Лангри ничем не сумеет помочь, потому что Лангри скоро умрет.
— Теперь я понял. Лангри должен указать нам правильный путь.
— Этот путь необычен для вас и труден.
— Мы сделаем все, что ты найдешь нужным. Чего требует Лангри?
О'Брайен встал.
— Пришли ко мне молодых мужчин, но не всех сразу — пусть одновременно приходит столько, сколько пальцев на четырех руках. Я выберу из них тех, кто мне подойдет.
О'Брайен не знал официального названия этой планеты, не знал даже, есть ли оно у нее вообще. Он был всего-навсего скромным механиком, но механиком отличным, а в космосе он болтался с двенадцати лет. В конце концов ему осточертело быть у всех на побегушках, и он присмотрел для себя старый, видавший виды патрульный корабль правительственного космофлота, запасся продовольствием и дал диспетчеру пятьсот кредиток за то, чтобы тот отвернулся, когда он будет взлетать. Ему хотелось посетить места, лежавшие в стороне от регулярных космолиний, и, пока не иссякнут запасы продовольствия, насладиться своим независимым положением. Порты, где садились рейсовые корабли, были для него закрыты, ибо он не мог предъявить властям права на вождение космолета, которых у него, естественно, не было. Но кое-какие частные космодромы всегда нуждались в хорошем механике, и бывало, что он, потихоньку совершив посадку в ночное время, нанимался на одну-две недели, чтобы на заработанные деньги пополнить запас продовольствия и горючего. Потом он так же незаметно уходил обратно в космос.
Не забывал он и о геологических изысканиях, обрыскав с дюжину всеми забытых или еще не открытых астероидов, лун и планеток. Каким-то чудом он однажды наткнулся на богатое месторождение платиновой руды, загрузил ею свой маленький корабль и полетел назад к цивилизованным мирам, чтобы обратить в деньги свалившееся на него богатство.
Как не раз уже случалось, он заблудился и целый месяц бесцельно бороздил просторы космоса, пока не наткнулся на эту маленькую планету, и, не зная еще, что кончилось горючее, едва не разбился при посадке.
Местные жители встретили его радушно. Вскоре он стал в их глазах героем, полностью истребив своим огнедышащим оружием больших хищных птиц, которые иногда нападали на детей. Он обследовал единственный на планете континент и обнаружил залежи угля и кое-каких металлических руд — незначительные, но достаточные для того, чтобы население планеты без проволочек вступило в бронзовый век.
К этому времени он уже не чувствовал себя человеком, потерпевшим кораблекрушение, который ждет не дождется, когда его наконец спасут. Он уже стал Лангри — «Пламенноволосым», обзавелся женами и детьми. Когда он был еще сравнительно молод, ему предложили стать Старейшиной, но его коробило от мысли, что этим народом будет управлять чужеземец. После того как он отклонил это предложение, аборигены прониклись к нему еще большим уважением. Он жил в мире и счастье.