Воздух в конюшне оставался неподвижным, как если бы кто-то невидимый задержал дыхание.
— Кто вы? Полагаю, Джакомо — смотритель замка. Синьора Морини рассказывала о вас. Ведь вы с ней призраки, не так ли?
Пламя в фонаре колыхнулось и замигало.
— Я не боюсь. Посмотрите на Люцифера. Он почти задремал. Я знаю, вы не сделаете или не можете сделать мне ничего дурного, ведь в противном случае лошади очень забеспокоятся.
Люцифер тряхнул гривой и негромко фыркнул.
— Можете показаться. Я никому ничего не расскажу. — Абигайль немного помолчала. — Вы говорите по-английски? — Ответа не последовало. — Можете сказать, зачем вы здесь? Что происходит? Вы специально собрали нас всех в этом замке?
В дальнем углу конюшни, куда не попадал свет фонаря, тихо заржала лошадь.
Абигайль ждала не двигаясь, затаив дыхание и прислушиваясь. Ей казалось, что она чувствует каждую частичку воздуха, касающуюся ее кожи.
Наконец она отодвинулась от Люцифера и похлопала его по спине. Затем сняла с крюка фонарь и в последний раз окинула взглядом помещение. Лошади поглядывали на нее, щурясь от света. Что-то быстро зашуршало в соломе.
— Знайте: я не отступлюсь, — сказала Абигайль. — Все равно дознаюсь. Вы встретили себе ровню, мистер Джакомо, или кто там еще от меня прячется.
Она вышла из конюшни и аккуратно прикрыла за собой дверь. Впереди виднелись очертания замка — еле заметные на фоне чернильно-черного неба. Лишь в паре окон мерцал огонек. На пороге стоял закутанный в черный плащ мужчина, державший над головой фонарь, который отбрасывал на его лицо неровные тени. Он ждал ее.
Абигайль быстро пересекла двор. Дождь перестал моросить, укутав землю густым туманом. Уоллингфорд отворил дверь и, не говоря ни слова, пропустил ее вперед, а затем поднялся следом по лестнице. Наверху они расстались. Уоллингфорд направился в западное крыло, где располагались комнаты джентльменов.
Глава 5
Апрель 1890 года
Известного своей безнравственностью герцога Уоллингфорда оказалось не так-то просто соблазнить.
Абигайль Харвуд думала, что ей будет довольно легко устроить себе первое романтическое приключение едва только на пути попадется подходящий джентльмен. Она была весьма привлекательна, к тому же готова с радостью окунуться с головой в омут любовной страсти. Абигайль даже выбрала подходящее место для тайных встреч — лодочный сарай на берегу озера — и уютно его обустроила для ночи любви. Подушки и мягкое шерстяное одеяло она убрала в шкаф. Под старой рассохшейся шлюпкой припрятала вино, бокалы и свечи. Все это она проделала тайком от других и теперь ждала наступления апреля, ибо в марте даже в Италии было слишком холодно для свиданий на свежем воздухе. Зато когда придет время, Абигайль наденет свое самое открытое платье и предстанет перед герцогом во всей красе.
Проблема состояла лишь в том, что герцог был практически недосягаем.
«Все дело в дурацком пари», — сердито подумала Абигайль, таща козла в загон через двор. Как и Уоллингфорд, козел отказывался идти в указанном направлении, а вот что касается упрямства, то не родилось еще такое животное, которое могло бы переупрямить Абигайль Харвуд. О чем только думала Александра, подогрев своим пари и без того завышенное мужское самолюбие? Подумать только: какое-то пари сразу пробудило в мужчинах гордость, желание выиграть во что бы то ни стало и смешанное с глупостью упрямство.
Да и кто мог подумать, что восхитительно распутный герцог Уоллингфорд воспримет пари столь серьезно? И вот теперь вместо того, чтобы восхищенно пожирать глазами округлости ее фигуры, он едва сдерживает гнев. Вместо того чтобы заключить ее в страстные объятия во время случайной встречи в залитом лунным светом саду, он повернулся и пошел назад в дом.
Неужели она сказала что-то не то?
Абигайль свернула за угол конюшни и оказалась перед загоном. Упершись раздвоенными копытцами в серую от пыли землю, козел возмущенно заблеял.
— Послушай-ка, приятель, — обратилась к животному Абигайль, — для тебя соорудили чудесный открытый загон. В твоем распоряжении целое оливковое дерево. А я лично прослежу, чтобы тебя не донимали гуси.
Козел легонько боднул Абигайль.
— Так-так! И это твоя благодарность? — Она потянула за веревку. — Идем. Ты знаешь, что тебе со мной не справиться. И потом это ненадолго. Я только позавтракаю и помогу Марии и Франческе с уборкой. Нельзя же допустить, чтобы ты бегал там, где сушится белье.
Козел вновь протяжно заблеял.
Абигайль дернула за веревку еще раз.
— Ты понимаешь, что мы убираем дом к завтрашнему пасхальному молебну? Будет очень стыдно, если мы ничего не успеем сделать. А ты, я в этом не сомневаюсь, будешь обречен вечно гореть в аду в компании вон той злобной гусыни, которая станет беспрестанно щипать тебя клювом.
Легкий ветерок взъерошил бороду козла.
— И не смотри на меня так, Персиваль. Я не испытываю ни капли жалости к упрямым козлам, отказывающимся идти туда, куда им велят, — заявила козлу Абигайль. Она подняла голову и прищурилась от яркого весеннего солнца. — Гляди-ка! Клевер!
Козел тоже вскинул голову.
— Вон там! Бежим скорее!
Когда весьма недовольный жизнью Персиваль оказался наконец в загоне, Абигайль позволила себе немного отдохнуть. Облокотившись об ограду, она с наслаждением подставила лицо ласковому теплому солнышку.
На открывшемся ее взору склоне холма среди спускающихся ступенями стен бушевала зелень: длинные ряды виноградников с их пока еще бледно-зелеными листочками, персиковый сад в цвету и тропинка, ведущая к озеру, обрамленная оливами и яблонями. Слева крестьяне сажали овощи на длинных ровных грядках, и водянистое весеннее солнце отражалось от их белой одежды. Примостившаяся у подножия холма деревня заявляла о своем присутствии то тут, то там выглядывающими из зелени деревьев песочно-желтыми домиками с красными крышами.
Абигайль любила каждый камешек замка Святой Агаты. С удовольствием наблюдала за тем, как все это проснулось к жизни во второй половине марта, потянулось к солнцу бледно-зелеными побегами из влажной коричневой земли. Абигайль любила стоять здесь и впитывать в себя аромат цветущих персиковых деревьев, сочный запах свежевспаханной земли, ленивые голоса крестьян в отдалении.
Она любила смотреть на герцога, сворачивающего за угол конюшни каждое утро ровно в семь часов, как и она сама. Абигайль даже достала из кармана часы, чтобы удостовериться.
— Доброе утро! — радостно крикнула она.