Читать интересную книгу Дымка - Виль Джемс

Дымке впервой было слышать эти звуки, но старым лошадям они были знакомы давно, и если бы они умели подтягивать песне, весь табун загудел бы в лад.

Песня, которую услышал Дымка, не первый год гремела над лагерями и обозами ковбойского края — она переходила от отца к сыну, и у многих ковбоев таяло сердце при этих звуках, потому что редко кто из них не помнил тихой ночи, когда бы эта песня не звучала над стадом, и, бывало, стадо вдруг, без причины, срывалось в бешеном бегстве — и мертвый ковбой лежал наутро под мертвой лошадью где-нибудь в пропасти, — и только песня, только память о песне оставались от этой ночи.

Я, ковбой, бродяга шалый, из Техаса убежал.Эх, опять бы в те места мне — я бы шляться пересталВайоминг не по нутру мне, замерзает здесь душа.Ах, когда ж придут объезды, — нет в кармане ни гроша.

Клинт умел петь. Он подпевал ковбою, который сидел у огня. Клинт вступил в хор, после первых слов подтягивал, а в других песнях и сам запевал. Напевы менялись, но всякую песню Клинт вел на техасский лад, и это нравилось его товарищам.

Последний звук замер вдали. Иные ковбои обернулись, ожидая новой песни, иные, надвинув шляпу на лоб, уставились в пламя — им вспомнились ушедшие дни и дела.

Все притихло, только потрескивал огонь, и кто-то назвал еще одну старую песню, когда с той стороны, где был табун, послышалось ржание.

Клинт посмотрел туда, откуда долетело знакомое ржание, и улыбнулся: голос ковбоя донесся до слуха Дымки, лошадь с первого звука перестала жевать траву и слушала до конца, глядя на далекий огонь костра — на костер, от которого несся голос.

Долго смотрел Дымка на огонь, пока все не затихло и от костра не осталась лишь кучка углей. Первой страже подходило время сменяться, а Дымка все смотрел. Пекос давно дремал, скоро и Дымка почувствовал себя сонным и погрузился в дремоту.

Едва-едва побледнело на востоке небо, а «соколик» уже стабунил лошадей и погнал их к лагерю, свет был еще слаб, когда над головами лошадей закружились веревки, схватывая скользкие шеи. Дички были отделены от табуна и заплясали уже под седлами, а солнце все еще было за холмами.

Табунщик пустил лошадей пастись, лагерь был свернут, и повозки двинулись к новым угодьям. Когда солнце выкатилось на небо, кухня кашевара была уже в десятке миль от места ночевки, и кастрюли почувствовали уже жар разложенного под ними огня.

Этот день Дымка провел на новых местах и видал ту же работу, что и днем раньше: еще одно стадо было пригнано после утреннего круга, еще одно — после обеда, снова ковбои сортировали скот, и снова ветер пахнул паленой шерстью.

Дважды лошадей загоняли в кораль, потому что всадникам нужны были свежие кони, и Дымка мало-помалу стал привыкать к свисту веревок и к виду незнакомых ковбоев.

— Большой у нас нынче круг будет, Джефф? — спросил Клинт поутру управляющего, и Джефф сразу понял, чего нужно было ковбою.

— Седлай своего Дымку, Клинт, — ответил, улыбаясь, старик. — Я пошлю тебя на внутренний круг, чтобы ему не было слишком трудно.

Дымка заметил, что Клинт идет к нему, в руках у него была веревка, но петли он не бросил: Дымка встретил его на полдороге.

Среди всех лошадей табуна редко бывает хотя бы одна, которая сама далась бы в руки, даже самых послушных приходится арканить. Так уж они приучены, и этим, кстати, сберегается время: ковбой стоит на месте, шагов за тридцать бросает веревку и выводит лошадь из табуна. Экономия сил, а на объезде столько всадников и лошадей, что каждый шаг и каждая минута должны быть на учете. К тому же в табуне всегда есть дички, к которым не подступиться. Потому-то проще всего всех лошадей хватать петлей. Хороший метальщик никогда не раскручивает петли, когда ловит лошадь, — одно движение, и веревка ложится ей на шею.

Из этого правила редко бывают исключения, даже в самых лучших табунах, среди всех лошадей компании «Рокин Р.» Дымка был единственным исключением, и понятно, что всякий ковбой завидовал Клинту, когда этот мышастый чертенок вытягивал шею, едва только Клинт показывался вблизи кораля, а теперь сам выбрался из гущи табуна и пошел к нему навстречу.

Дымка выгнул горб, ощутив подпругу, и Клинт рассмеялся:

— Ну, покатаешь сегодня отставного объездчика?

Едва Клинт уселся в седло, Дымка опустил голову: он бил задом, и прыгал, и визжал, как «людоед». Так и следовало побуянить горячей лошадке в это холодное осеннее утро, и Клинт радовался, смахивая пыль с ее круглого крупа, не меньше, чем Дымка радовался при мысли, что он кому-то дает хорошую трепку.

— Поберег бы ты силы, — сказал Клинт, подымая наконец голову лошади кверху. — Ей-ей, они пригодятся тебе, прежде чем мы сюда вернемся.

Милях в двенадцати от лагеря на пологом холме всадники остановились. Джефф «рассыпал» ковбоев, а Клинта еще с одним парнем пустил напоследок на «внутренний» круг. Дымке пришлось возвращаться к лагерю, и на полпути к нему он заметил по облаку пыли справа и слева. Пыль подвигалась ближе и ближе, и скоро стало видно, что это новые стада. Скот гнали туда же, куда Клинт со вторым всадником гнали «вычесанное» ими стадо, и к тому времени, когда они достигли лагеря, все облака пыли слились в одно. Двадцать с лишним всадников и добрая тысяча голов скота повернули к «отборочному полю», и началась работа.

Дымка устал. Глотая пыль, он заворачивал красноглазых быков, и казалось, этому не будет конца. К тому же его спине было нестерпимо горячо под седлом, и хотя Клинт то и дело слезал, расстегивал подпругу и подымал седло, чтобы пустить свежий воздух, непривычная спина Дымки тотчас распалялась снова.

Но вот наконец и лагерь, и веревочный кораль — можно отдохнуть. Клинт расседлал Дымку, отвел к ручью и смыл студеной водой с его спины высохший пот. Сразу была забыта работа в первом кругу. Полон радости был Дымка, когда Клинт пустил его в кораль. И немного погодя, когда ковбои снова ловили лошадей и веревки летали над табуном, Дымка уже не старался провалиться сквозь землю, — он чувствовал, что отработал свое. Пекос, который стоял рядом с ним, был схвачен петлей. Потом табун выпустили из кораля. Тут Дымка немного задержался: он увидел, как Клинт седлает другую лошадь.

В лощине, где пасся табун, было вволю травы, и здесь мышастая лошадь впервые по достоинству оценила безделье. Дымка отведал настоящей работы, отведал впервые, и сразу почувствовал, что он уже не только полуобъезженный дичок. И на быков Дымка смотрел теперь понимающим взглядом, потому что он был уверен, что это он, и никто другой, распоряжается ими по своему усмотрению.

Дымка чувствовал, что не уступит старым верховым лошадям, которые были с ним в одном табуне, и знать не хотел теперь неопытных дичков. Но старые лошади живо показали ему, что для них он стоит немногим больше дичка.

Они были правы — ему еще надо было научиться пропасти всяких вещей. Но учиться Дымка был рад, а с таким ковбоем, как Клинт, и подавно.

Дымка осматривал каждое новое стадо, изо дня в день шел с обозом, привыкал даже к длинным веревкам, которые пели над его головой по три, по четыре раза на день. Конечно, Клинт в минуту тревоги всегда был тут же, чтоб ободрить и успокоить, и скоро Дымка знал уже точно, когда и с какой стороны кораля появится ковбой. Седло Клинта всегда лежало на земле у кораля, и когда он ловил для себя лошадей, он всегда приводил их к этому месту, Дымка, едва его загоняли в кораль, стрелой летел сюда: здесь он мог в минуту тревоги дотянуться до рубахи ковбоя.

У каждого из ездоков компании было в среднем около десяти лошадей, лошадей меняли по меньшей мере три раза в день, так что на каждую приходилось работы от четырех до шести часов каждый третий день. Клинт выезжал на Дымке три раза сортировать скот, и когда Дымка научился гоняться за бычками, его сразу перевели разрядом повыше, в «дневку». Конечно, Дымке было особое внимание, иначе бы он так скоро не выдвинулся. Но Дымка работал на совесть и так хорошо понимал поводья, что Клинту не пришлось краснеть за него.

А началось все с того, что однажды ковбой решил испытать свои силы на большом стаде, которое ждало «обработки». Он сменил свою уставшую «круговую» лошадь на Дымку и, выждав, пока бесенок перестанет беситься, остановил его возле стада быков и коров. Работа Клинта и Дымки была в том, чтобы не дать ни одному животному, отбитому для «главного стада», вырваться на свободу. С десяток других всадников заняты были тем же, все они были на послушных, прекрасно выезженных лошадях, и когда Дымка увидел, с кем он теперь в компании, в его глазах загорелся блеск.

Он горделиво рыл копытом землю, когда с быстротой, едва уловимой для глаза, круторогий бык ринулся прочь от стада, с налитыми кровью глазами метнулся мимо всадников и понесся по открытому полю. Дымка только и видел, что рыжий проблеск, но, едва ощутив поводья, прянул за ним. Еще мгновенье, и проблеск оказался быком, и Дымка понял, что нужно его повернуть назад.