пространство. Лапы взрыхляют землю. Сквозь зубы залетает холодный воздух. По шерсти пробегают искры.
Я догоняю бегущую медведицу, и мы катимся огромным клубком в зелень оврага. Её ярко-желтые глаза сверкают из косматой шерсти, язык слегка свешивается мокрым лоскутком на клыках.
И запах, вновь раздается этот раздражающий и такой сладкий запах…
– Слезь с меня, озабот! – щелкает у моего уха клыкастая пасть. – Иначе останешься без половины морды.
Я невольно отодвигаюсь, в человеческом обличье она мне нравилась больше, а тут… Извращение какое-то. Бухаюсь на спину рядом с лежащей оборотицей, её глаза смотрят в небо, мохнатая грудь мерно вздымается, будто и не было получасовой гонки с препятствиями.
Ночь накрывает небо огромным дуршлагом, сквозь дырочки которого перемигиваются далекие звезды. Большой дырой светит круглая ноздреватая луна. Хочется двигаться ещё и ещё, я постоянно держу в уме образ того самого черного зверя, не позволяю ему пропадать ни на минуту. По жилам течет горящий бензин, вместо мышц ощущаю сжатые пружины, кости же из титановой арматуры. Я могу сделать многое, но лежу и впитываю ощущения ночи, её шумы и ароматы.
– Вот то самое время, когда мы наиболее могущественны и наиболее уязвимы, – вместе с хриплым рычанием доносится из пасти Марины.
– Почему? – я вздрагиваю от её голоса.
– Мы забываем, что смертны, и идем до конца, даже не оберегая свою шкуру. Охотники этим пользуются и ловят нас на ярости ночи. Днем мы ещё можем с собой совладать, но по ночам луна заставляет терять все препоны. Мы бесстрашны, но этим и уязвимы. Поэтому не выходи по ночам, даже в туалет, – грохочет оборотица и, легонько оттолкнувшись передними лапами от земли, встает на задние, словно наклоняют и отпускают игрушку-«неваляшку». Впечатляет, я такое видел только в фильмах.
– Даже если зеленых яблок обожрусь?
– Грх-грх-грх.
Я не понимаю сначала, что она так смеется – будто над самым ухом раскаркалась огромная стая ворон, причем каждая особь норовит каркнуть громче. А потом Марина показывает мне язык. Вот тут я действительно едва не сходил в туалет, причем под себя. Вид дразнящегося оборотня леденит кровь до такой степени, что прямая кишка стремится распрямиться ещё больше.
Огромная машина для убийства стоит на задних лапах, шкура переливается в серебристом свете, глаза светятся потусторонним светом, и между огромных клыков плещется красная ленточка языка.
Жуть!
– Со своим телом разобрался? – спрашивает Марина.
– Да, более-менее.
– Тогда догоняй!
Коричневая молния несется по прошлогодней траве, по молодым стебелькам, по канавам и рытвинам.
Я дергаю следом, но, как ни стараюсь, не могу догнать. Когда подбегаю к березе, то Марина стоит одетая и завязывает в хвост густые волосы.
Опять облом!
Пора бы уже привыкнуть, но я всё еще не оставляю надежду хоть краем глаза огладить округлые формы. Чтобы она была без одежды!
– Дыши медленно, смотри на что-либо успокаивающее!
– Ты хотя бы отвернись, а то увидишь меня во всей красе под лунным светом и воспылаешь неземной любовью!
– Болтушка! – прыскает Марина и отворачивается к деревне.
Я отпускаю из мозга образ черного зверя и стараюсь смотреть на шершавую кору, на мельтешащих жуков, на сережки березы. Шерсть втягивается, по телу снова идет зуд, от которого хочется сорвать несколько пластов кожи и вдоволь начесаться. Грязные ступни сую в собранные гармошкой штаны, чтобы не испачкать. Руки тоже мало отличались от ног, но их хотя бы отряхиваю, а вот с ногами проблематично. Прикидываю расстояние до деревни, вспоминаю о коровьих подарках и натягиваю на ноги кроссовки. Уж лучше помыть изнутри, чем шлепать по колючим стеблям и втюхиваться в лепешки.
Первое задание выполнено
Вы научились владеть приобретенным даром.
Награда улучшение характеристики «ночное видение»
Я отгоняю лезущую в глаза надпись и задаю давно волнующий вопрос:
– Слушай, чего хотел спросить! Вот объясни мне такую ситуацию – если людей не трогать, то тогда охотники не будут лезть?
– Да. Но у тебя пока ещё не было Предела, поэтому ты не знаешь, как это тяжело.
– Что это за Предел?
– Раз в месяц приходит такой день, когда ты не в силах соображать, – рвешь и мечешь. В этот день люди все представляются одним большим куском мяса, а ты чертовски голоден.
– То есть это как месячные у женщин?
– Чтобы тебе стало понятнее – да! Но только в тысячу раз хуже. Для этого и надеваются на ворота веревочки с мешочками.
– А почему тогда на наших воротах веревочка не затянута?
– Григорьевна сняла и… забыла завязать обратно, – после паузы говорит Марина.
И почему я в тот момент не обращаю внимания на паузу?
– Не можем мы её касаться, вплетена в веревку заговоренная медь, а в мешочках зверобой и ещё что-то. Но что я тебе рассказываю, придем домой, и там сам всё попробуешь, – говорит дальше Марина.
Пока мы идем по полю, я обращаю внимание на торчащий из Марининого кармана бумажник. Вроде бы на выходе из дома у неё ничего не было. Или это привет от парней?
– Марин, а что такого ты сделала ребятам, что они тебе отдали свои сбережения?
– Да я у них и не спрашивала. Настучала по лысым головам, да забрала, пока они в отключке лежали. У меня же ещё один нахлебник появился, так что нужно запасаться едой – неизвестно, когда еще появятся Иваныч с ребятами.
Ни капли сожаления не проступает на её чистом лице, освещенном серебряным светом луны. Будто так и надо. Парни похвастались – парни получили. Спокойно и буднично. То, что это подсудное дело, или что ребята вернутся и не одни – она вряд ли догадывается. Сама простота.
– А чем ты вообще на жизнь зарабатываешь? И Иваныч с ребятами тоже вряд ли на работу ходят. Чем вообще занимаются оборотни, когда не кушают людей?
– Зря смеешься, Евгений, – Марина легко перепрыгивает через ложбинку, – у меня за плечами Палехская художка. Рисую шкатулочки на заказ, а заказов немало, так что не бедствую. У ребят руки к нужному месту приделаны, они в машинах хорошо разбираются, а Иваныч по дереву мастер – видел же дракона на коньке?
– То есть у вас все при деле?
– Ага. Или ты думаешь, что раз стал оборотнем, то и жизнь кончена. Впереди одни убийства и разрывания человеческих тел?
– Ну, так показывают по телеку.
– Там ещё и мультики показывают – им ты тоже веришь?
Я молчу, мы почти подходим к дому. На горизонте светлеет полоска неба, скоро должен проснуться оглашенный петух. Со стороны соседского дома, где мы были, еще раз доносится легкий запах чего-то