На вращающемся кресле лицом ко мне сидел маленький человек в форме старпома. Очень светлые голубые глаза смотрели на меня с доброжелательным любопытством. Не знаю почему, но я сразу почувствовал к этому человеку симпатию и доверие. Старпом полистал мою мореходную книжку.
Надо сказать, что в то время мореходная книжка не походила ни на один из обычных документов. Она была в красном или синем матерчатом переплете, с золотыми тисненными якорями, с продолговатой прорезью на обложке, через которую читалась твоя фамилия, а внутри на первом листе приклеивалась фотография владельца и ставился оттиск большого пальца правой руки. Дальше шло подробное перечисление судов, на которых ты плавал, сила их машин, тоннаж, районы плавания, замечания капитана, подпись администрации и печать.
В моей была только одна запись: о плавании на «Мироныче». Я боялся, что старпом отправит меня обратно в отдел кадров, как неопытного матроса. Я знал, что на «Рошале» требуются первоклассные рулевые. Пароход проходит Кильский канал без немецких рулевых. Правят свои. Меня об этом предупредили. Но старпом молчал. Потом он вернул мне книжку, взял приказ о назначении, положил в папку.
— Все в порядке. Идите, Сергеев покажет вам место в кубрике, а потом к боцману. Он поставит на вахту. Вам будет хорошо плавать. У нас неплохие ребята.
Чернявый матрос провел меня по всей палубе на самый нос, толкнул дверь в кубрик.
— Вот наша каюта люкс. Располагайся на верхней носовой койке.
Я был ошеломлен. После роскошной двухместной каюты на «Мироныче», уютной столовой, красного уголка — шестиместный грязноватый кубрик, тут же обеденный стол, грубо сколоченные табуретки-раскладушки, неудобные двухъярусные койки, и ко всему этому посредине кубрика — клюзовая якорная труба. Значит, когда отдают или выбирают якорь, здесь стоит невероятный грохот — не уснешь. А если ты сменился с вахты?
Заметив мой растерянный вид, Сергеев усмехнулся:
— Что, не понравилась каюта люкс? Ничего, привыкнешь. «Рошаль» пароход старый.
Я кинул свой мешок на койку, уселся к столу.
— По правому борту живут рогали, по левому духи, [2]— продолжал Сергеев, — у них такой же кубрик. Гальюн справа, баня слева. В шторм сами носим обед, потому как Таню пускать нельзя. Она у нас хроменькая, да вообще женщина. Опасно. Кубрик убираем по очереди, посуду моем тоже по очереди.
— Понятно. Ты лучше скажи, как старпом? Ничего парень?
— Михал Петрович? — Сергеев поднял кверху большой палец. — Такого не найдешь больше.
— А кэп?
— Дядя Вася мировой чудак. С ним вахту стоять одно удовольствие. Обсмеешься. Как начнет рассказывать, держись… — Сашка, что-то вспомнив, расхохотался. Потом согнал улыбку с лица — Только не думай… разгильдяев не терпит. Работу знает и требует. Некоторые приходили, решали, что тут все хи-хи-хи да ха-ха-ха и сачкануть можно… Долго не задерживались. Перо в одно место — и лети… А уж если дядя Вася выгонит — дело труба. В отделе кадров с ним считаются.
В кубрик вошел человек огромного роста, похожий на борца. Маленькая коротко стриженная голова сидела на бычьей шее. Вид у него был грозный.
— Ты что, Сашка, здесь вахту стоишь? Трап оставил?
— Никак нет, товарищ боцман. По распоряжению Михаила Петровича привел тебе нового матроса, — вскочил Сергеев, шутливо прикладывая пальцы к козырьку кепки. — Могу идти выполнять служебный долг?
— Давай иди, и поскорее. Треплешься много, — строго сказал боцман.
Когда матрос исчез, боцман обратился ко мне:-
— Так, так… Меня зовут Павел Васильевич. Фамилия Чернышев. А тебя как?
Я назвался.
— Станешь на вахту с шестнадцати часов. Пока устраивайся; если нужно, съезди домой. Робу, сапоги, рукавицы, мыло я тебе сейчас выдам. Рисовать умеешь? Отлично. Сделаем тебя членом редколлегии. А то прямо беда — газету оформлять некому.
Потом я узнал, что Чернышев парторг судна.
— Ну, вот… Работы у нас много. «Пассажир» — сам понимаешь. Все время моем, красим, чистим. Зато дома часто. Семья-то есть? Поторопился жениться. Хотя это неплохо в общем-то. Пойдем, робу дам.
Мы вышли из Ленинграда на рассвете. Промелькнули причалы Морского канала, суда под разными флагами, Кронштадт, издали похожий на огромный крейсер, — и наш пароход оказался в заливе. Я заступил на руль. Медный старинный штурвал поворачивался легко. Где-то за спиной постукивала паровая рулевая машина. Судно слушалось меня отлично. Достаточно было чуть-чуть тронуть «колесо», как нос уваливал влево или вправо. Позади тянулась ровная полоса кильватерной струи. Хорошо! Никто не скажет, что я пишу за кормой свою фамилию. Так всегда подсмеивались над плохими рулевыми.
Но когда через двое суток «Рошаль» влез в шлюз Кильского канала Гольтенау, я забеспокоился. Канал казался очень узким, да навстречу без конца шли суда. Расходились впритирку. Я молил бога, чтобы моя вахта не пришлась на канал.
«Только бы не мне, только бы не мне», — думал я, посматривая на часы, но надежды были напрасными. Половину канала должна пройти наша вахта. Первым на руль пошел Лева Гущин, мой напарник. Через час к штурвалу заступил я. Старпом прохаживался по мостику. У окна стоял немецкий лоцман. Увидя меня, он улыбнулся и сказал по-немецки: «О, новый матрос». Видимо, он знал всех рулевых на «Рошале». Пароход проходил канал три раза в месяц. Он держал линию Ленинград — Гамбург.
Я вцепился в теплые медные ручки. Сейчас канал выглядел еще уже. Из-за поворота показалось тяжело груженное большое судно.
— О! — сказал лоцман и тревожно взглянул на меня. Я повернул штурвал. Судно увалилось вправо.
— Нет — нет! Держи так. Прямо руль! — скомандовал лоцман.
Я снова отвел руль. Теперь суда шли прямо друг на друга. Казалось, что столкновение неизбежно.
«Ну, увались влево, увались, дай же мне пройти!» — мысленно молил я встречное судно и помимо своей воли опять немного увел нос «Рошаля» вправо.
— Лево руль! — заорал лоцман. Он подбежал к Михаилу Петровичу, быстро заговорил, показывая рукой на меня. Я понял, что он требует замены рулевого. Какой стыд! Матрос первого класса называется! На лбу выступил пот. Я потерял уверенность. Если пойдем так еще несколько минут, непременно столкнемся. Ко мне подошел старпом. Встал за спиной, и я услышал его спокойный голос:
— Не горячись. Держи прямо на него. Нос в нос. Не бойся. Он знает, что делать, а я скомандую, когда тебе взять вправо. Здесь свои методы расхождения. Спокойнее.
Панфилов, такая была фамилия у старпома, что-то сказал лоцману по-немецки. Тот пожал плечами, недовольно кивнул головой. Присутствие старпома подбодрило меня. Он стоял рядом, совсем близко. Я знал, что в случае чего он поможет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});