Читать интересную книгу Дикарка - Жан Ануй

Судомойка (как только Тереза обернулась, спасается бегством, смущенно бормоча). Ой, простите, мадемуазель… Я нечаянно…

Гартман (подходит к Терезе). Вы ни разу не замечали ее уловок? Каждый вечер ради вас она пробирается в эту запретную для нее часть сада. Ее могут выбранить и даже прогнать, но целый день она занята на кухне и только вечером на несколько секунд может увидеть вас, налюбоваться вами. Как знать, может, вы для нее сам господь бог.

Тереза. Я? Но это нелепо…

Гартман. Этой бедной судомойке вы должны казаться такой красавицей — вы такая чистая, от вас так хорошо пахнет. Она наверняка страдает из-за вас. Вы ни одной минуты не принадлежите ей, но ведь она не бунтует.

Тереза (шепотом). Но, Гартман…

Гартман. Она вас любит. Между тем вы ни разу не сказали ей ни слова, чтобы помочь сохранить веру. И как знать, может, у нее самой где-нибудь во дворе есть собачонка, привязанная к конуре, и каждый вечер она ждет свою хозяйку, чтобы поймать ее взгляд, а та и не замечает…

Пауза. Слышно, как играет Флоран.

Тереза (тихо). Спасибо за помощь, Гартман. Но чтобы так любить, надо растоптать всю свою гордость.

Гартман. Не сопротивляйтесь. Вы увидите, Флоран расточает вокруг себя тысячи маленьких радостей — надо только уметь смиренно принимать их. Мало-помалу в вас совершится странное превращение. Не сопротивляйтесь. Вы начнете думать, как они, вам будет это казаться естественным. Я тоже был человеком, я бунтовал. Но череда безоблачных дней втянула меня в свою орбиту… Вот увидите, мало-помалу вы разучитесь чувствовать боль. И ничего не будете требовать от них — кроме крошечной частицы их радости.

Тереза (помолчав). Но ведь это все равно что отчасти умереть.

Гартман. Да, отчасти.

Тереза. Я его люблю, Гартман. Я согласна быть мертвой рядом с ним. Но вы? Он говорил мне, что вы богаты, у вас не было нужды становиться его импресарио.

Гартман (тихо). Я люблю божество, обитающее в его пальцах.

Пауза. Флоран продолжает играть.

Тереза (вдруг по-детски, из глубины громадного кресла, куда она забилась). Надо просто не думать, что где-то есть другие люди, которые живут, мучаются, умирают… Я останусь здесь навсегда. Буду выходить из дому только с ними, буду ездить в их удобных вагонах, жить в их отелях, где такие вежливые хозяева, правда, Гартман?

Гартман (тихо). Да, Тереза.

Тереза. Я буду устремлять свой взгляд только туда, куда смотрят они, — на цветы, на драгоценные камни, на добрые лица… И я стану безмятежной и ясной, как они, и ничего больше не буду знать. (Повторяет, как ребенок, зачарованный сказкой.) Ничего больше не буду знать, Гартман. Вот, наверное, самое хорошее — ничего не знать.

Гартман. Да, Тереза.

Тереза. Счастье — это увертка хитрецов и ловкачей… Но не бойтесь, я научусь, я тоже научусь.

Гартман (с некоторой грустью). Да, Тереза, вы тоже.

Экономка (поспешно входит). Мадемуазель… мадемуазель… Приехал ваш отец…

Тереза (побледнев). Отец?

Экономка. Да, мадемуазель. Оп такой взволнованный… Приехал с вокзала на такси… Говорит, что ему надо немедленно увидеть мадемуазель.

Гартман. Тереза, я уйду, но если я вам понадоблюсь, не забудьте, что я до поздней ночи сижу в своей комнате, у окна. (Уходит.)

Вбегает взволнованный Тард. Театральным жестом воздевает руки к небу, но осекается, увидев выражение лица Терезы. Экономка уходит. Тард снова повторяет свой жест, но несколько менее аффектированно.

Тереза. Ну говори, в чем дело?

Тард. Это ужасно!

Тереза. Что ужасно? Я запретила тебе являться сюда.

Тард. Говорю тебе, это ужасно. Твоя бедная мать…

Тереза. Что с нею?

Тард. Боже, боже!

Тереза. Да говори же! Она заболела, умерла?

Тард. Почти. Ударилась об угол рояля!

Тереза. И ты явился, чтобы это сообщить?

Тард. Бессердечная дочь! Она ударилась головой и едва не отдала богу душу. А из-за чего? Знаешь ли ты, из-за чего? Перед тобой стоит поруганный муж! У твоей матери был любовник!

Тереза. То есть как?

Тард. Госта.

Тереза. Но ведь ты уже тринадцать лет знаешь об этом!

Тард. Да, я знал, но знал я один! А теперь это знают все. Сцена на глазах у всех, чудовищный скандал во время концерта, безобразная перебранка. И сейчас еще краска стыда заливает щеки твоего отца… Госта ударил ее кулаком… И, конечно, все из-за тебя!.. Слава богу, меня в это время не было! (После небольшой паузы.) Когда я вышел из отдельного кабинета…

Тереза. Ты спрятался в отдельном кабинете?

Тард. Почему спрятался? Я случайно находился там. Так вот, когда я вышел из кабинета. Госта уже ушел — опять посреди концерта! — а твою мать привели в чувство. Он будто бы заявил, что убьет твоего жениха, и взял револьвер. Но ты меня знаешь. Я схватил такси. Вскочил в поезд. Потом во второе такси. За первое такси — семнадцать франков, за поезд — восемьдесят. Это был скорый, в нем только первый и второй класс. А такси с вокзала — двадцать пять франков… Оно ждет у дверей… Я так спешил, не захватил ни гроша… (Для вида ощупывает карманы.)

Пауза. Тереза не двигается с места.

(Снова шарит по карманам.) Счетчик щелкает… Ты не можешь мне дать?.. Мы рассчитаемся…

Тереза (вдруг кричит). Ты получишь свои деньги! Замолчи хоть на минуту!

Тард (которому эта мысль не дает покоя). Но ведь… счетчик включен, дочурка…

Тереза. Ну и пусть.

Тард. Плохо ты встречаешь отца. Ты могла бы хоть спасибо сказать, что я ушел с концерта, чтобы предупредить тебя об опасности. Ты ведь не так уж давно бросила сцену и знаешь, как косо смотрит дирекция на замены… Госту заменили, меня тоже… у твоей матери голова обвязана шарфами и обклеена пластырем… Я ничуть не удивлюсь, если нас выставят и отсюда…

Тереза (почти умоляя). Замолчи, замолчи. Я дам тебе столько, сколько ты захочешь.

Тард. Молчу.

Тереза (после паузы). Госта очень страдает с тех пор, как я уехала?

Тард. Конченый человек. Пьет без просыпу. Даже твою мать больше не колотил… Ты не представляешь. Да что там!.. Я тебя посмешу: как-то вечером вижу — сидит в уголке и плачет в три ручья над футляром от твоей скрипки… Помнишь, красный сатиновый чехол на ватине, это он подарил ого тебе, когда ты была еще девчонкой.

Тереза. Это правда, папа?

Тард. Чудак! Он два раза дрался из-за тебя. Первый раз с папашей Лебонзом, в день нашего отъезда, — тот, видишь ли, сбрехнул что-то про тебя. Менаду нами, я очень рад, что Госта ему всыпал. Представляешь, этот негодяй не расплатился с нами. Мы даже подавали на него жалобу… Но это разговор особый… А в другой раз он сцепился с официантом из кафе Руаяль. Помнишь, высокий, чернявый, с такой нагловатой рожей?.. Ну так вот, он спросил у Госты, ухмыляясь, как ты поживаешь… И тут началось! Госта схватил сифон, у того оказался нож. Дело кончилось в полиции. Представляешь, какая молва идет о нашем оркестре!.. А я-то из кожи вон лезу… Ну ладно, после той истории я решил, что уж теперь все поутихнет. Так нет же! Нынче вечером твоя мать, дура этакая, возьми да и скажи ему, что, уж конечно, ты очень счастлива здесь.

Тереза. За это он и ударил ее, папа?

Тард. За это, дочка. Вот уж, что называется, отчаянная голова!

Тереза. Но, в конце концов, чем ему мешает, что я счастлива?

Тард. Вот то-то и оно, девочка! (С внезапной тревогой.) Послушай, Тереза, жаль все-таки, счетчик-то щелкает. Может, ты дашь мне…

Тереза (вдруг кричит с тоской). Зачем ты приехал все это мне рассказывать, папа?!

Тард. Ты шутишь. Ведь ты моя дочь. А он, в конце концов, мои зять, будущий зять. Не могу же я допустить, чтобы вас перестреляли… Надо немедленно вызвать полицию… Скажу тебе по честному, я предпочел бы, чтобы Госта не знал о моем приезде. Так что если ты мне дашь… Через полчаса как раз отходит поезд… (Пауза. Невольно добавляет.) А такси у ворот. Мне даже за вызов не придется платить, я ведь тебе сказал, он не выключил… (Жестом поясняет, о чем речь.)