Читать интересную книгу Музыка и тишина - Роуз Тремейн

Он до сих пор «действовал в одиночку, без помощи опытного музыканта», и поэтому все его усилия ни к чему не привели.

Я возразила, сказав, что если нечто является во сне, то лишь тот, кто видел этот сон, может надеяться восстановить его, но Франческо напомнил мне, что Джонни «был очень близок» к тому, чтобы сыграть свою мелодию на верджинеле. Если бы рядом с ним был композитор, который подсказал бы ему разные мелодии и гармонии, то она в конце концов снова возникла бы, и это открытие изменило бы всю нашу жизнь.

По-прежнему сомневаясь, я сказала, что не понимаю, как может человек услышать то, что заперто в сердце другого, но в ответ на мои слова отец признался, что в этот самый вечер высказал Джонни свое мнение и тот, внимательно его выслушав, сказал, что теперь наконец-то «соберется с силами для следующей попытки и наймет для этой цели какого-нибудь музыканта».

Я вздохнула.

— Отец, — сказала я, — с тех пор как вы с нами, к Джонни постепенно стали возвращаться его доброе расположение духа и доброта. Не могу выразить, как я вам за это благодарна. Но прошу вас, не убеждайте моего мужа возобновить поиски. Я уверена, что они вновь повергнут его в скорбь и отчаяние. Просто побудьте с нами еще немного и продолжайте свои беседы, я же позволю себе надеяться, что со временем наша жизнь хоть в чем-то станет похожей на прежнюю.

Отец ласково положил руку мне на голову.

— Франческа, — сказал он, — это человек, который побывал в раю. Ты не должна мешать человеку, побывавшему в раю, пытаться снова туда отправиться.

Итак, в положенное время с верджинела сняли замок и пригласили настройщика, чтобы подготовить его к работе. Библиотеку вычистили, отремонтировали, и целая кипа привезенной моим отцом бумаги легла рядом с пюпитром. На втором этаже приготовили комнату, и в день отъезда Франческо Понти в Болонью в наш дом прибыл музыкант по имени Питер Клэр.

Разве это возможно?

Кирстен Мунк всегда считала, что комнаты, которые занимают ее женщины, должны быть простыми, скромными и лишенными какой бы то ни было роскоши.

«Отсутствие роскоши, — сказала она своей матери, — просто необходимо, если я хочу сохранить над ними власть. Дайте им роскошь, и они уверуют, что она будет постоянно сопровождать их жизнь в Росенборге — будто пуховые постели падают с неба, будто туалетные столики черного дерева вырастают из пола. Но, увидев, что это не так, они начнут спрашивать себя, как им получить больше вещей, чтобы согреться и украсить свои честолюбивые тела. И вскоре поймут, что ответ только один: любую роскошь можно получить только от меня! Я могу ее дать, могу и отобрать. И, сознавая это, они будут постоянно стараться угодить мне, а не раздражать меня.»

Поэтому Эмилия Тилсен лежит сейчас, в свою первую ночь в замке, не в просторной и удобной комнате, а на узкой кровати, без огня, который мог бы ее согреть, и с одной-единственной свечой, способной лишь немного рассеять густой Росенборгский Мрак. Постельное белье влажно на ощупь, словно его никогда не проветривали на солнце, и Эмилии холодно. Она не задувает свечу и лежит, накрывшись своим подбитым мехом плащом, натянув его до самого подбородка.

Она думает о Маркусе. В воображении своем видит его лицо, словно он стоит здесь, в этой незнакомой комнате, прямо за языком пламени свечи. Вокруг его огромных глаз лежат тени, и он прижимает к щеке небольшой лоскуток ткани, словно ища в нем утешение. Он умоляет Эмилию не оставлять его дома с отцом, Магдаленой и братьями, которые упрашивают Магдалену облизать им пальцы, после того как измазали их в яйце с маслом. Он говорит: «Я не хочу, чтобы ты уезжала».

Но она уехала. Впервые в жизни она совсем одна. Несмотря на холод в комнате, несмотря на беспокойство за Маркуса, Эмилия говорит себе, что ей повезло, что она получила вызов сюда и служит Кирстен. Она на пороге новой жизни. Она бежала от Магдалены, бежала от похоти и злобы. Она задувает свечу и хочет заснуть с сознанием, что завтра все будет хорошо.

Кто-то будит ее, называя по имени.

Эмилии снились земляничные поляны, и поначалу ей кажется, что она в Ютландии. Затем она видит освещенное лампой женское лицо, обрамленное кружевами ночного капора.

— Эмилия, — говорит женщина, — не понимаю, как ты можешь крепко спать в такой ледяной комнате.

Эмилия садится. В постели ей тепло, но она знает, что еще висит ночной холод. Лицо под капором принадлежит Йоханне — старшей из женщин Кирстен.

— Так вот, пока не наступил день, я должна предупредить тебя обо всем, что тебе следует знать.

— О чем обо всем?…

— Ханси со мной согласна: ты очень молода, и мы не можем допустить, чтобы ты начала это утро без подготовки. Я буду говорить шепотом, поскольку шпионов в Росенборге так же много, как пауков. Слушай меня внимательно.

Эмилия укутывается в мех плаща. Йоханна берет жесткий стул и придвигает его к кровати. Она садится на него, ставит лампу на пол, отчего на стене неожиданно появляется длинная тень, и Эмилии сразу становится страшно. Со смерти Карен ей всегда становится не по себе, когда тень от лампы движется с такой невиданной скоростью.

Йоханна берет ее за руку, которая придерживает плащ.

— Постарайся запомнить все, что я тебе скажу, — шепчет она.

И она начинает рассказ об унижениях, которым подвергается вместе с остальными женщинами, состоящими на службе у Кирстен. Она рассказывает Эмилии о «нелепых названиях», которые они вынуждены терпеть, об удовольствии, с каким Кирстен ранит их самолюбие, отчего каждый день состоит «не из одного, но из многих унижений такого свойства, что мы и представить себе не могли, что будем подвергаться им на службе у жены Короля».

— Мой титул, — продолжает она, — Женщина Головы. Но моя госпожа всегда думает лишь о том, что относится исключительно к внешнему. В мои обязанности входит причесывать и украшать ее волосы, заботиться о коже ее лица и драгоценностях, которые она носит в ушах и на шее. Она не просит меня вникать в мысли и планы, которые роятся в ее голове, и понятия не имеет, что я о них догадываюсь. Как она ошибается! Того, что мне известно, хватило бы, чтоб вымести ее из сердца Короля и швырнуть на улицу. В свое время я, возможно, этим воспользуюсь…

Но, Эмилия, Женщина Головы не без основания носит свой титул. Случилось так, что мой отец научил меня думать — у него не было сыновей, и он разговаривал со мной так, словно я могла бы стать мужчиной. Он рассказывал мне сказки о добре и зле, о мудрости и глупости и показал мне, как сказка может открыть уму истинный смысл того, что мы каждый день видим вокруг себя. Так что, как видишь, я имею право на данный мне титул и должна нести ответственность за всех женщин, стараться им помогать, остерегать от жестокости; и здесь я сейчас затем, чтобы сказать тебе, в какое печальное место ты попала, и умолять тебя стараться не воспринимать оскорблений, которые будут на тебя сыпаться, а относиться к ним как к словам, которые не имеют никакого смысла, словно они всего-навсего воздух у твоих щек.

Эмилия пристально смотрит на взволнованное лицо Йоханны, на ее лоб под белым кружевом, от озабоченности изборожденный морщинами. Она готова сказать ей, что в Росенборге нет и не может быть ничего, что было бы ужаснее присутствия Магдалены в той самой комнате, по которой ходила ее матушка, но Йоханна подвигается к ней так близко, что она чувствует ее теплое дыхание в холодном воздухе комнаты, и продолжает приглушенным, едва слышным голосом:

— Для твоего же блага, — шипит она, — позволь мне рассказать тебе о вещах куда худших, чем то, что все мы здесь терпим. Наша госпожа живет в величайшей лжи, которая скоро откроется. У нее есть любовник-немец. Граф Отто Людвиг Сальмский. Когда Король в отъезде, она слишком смела и неосторожна. Иногда мы слышим, как они вместе воют и кричат. Но мы поклялись хранить тайну — с тебя она тоже возьмет такую клятву. Нам приходится держать себя так, словно мы глухи и немы. Нам пригрозили, что нас утопят далеко отсюда, в одном из озер Ютландии, если мы хоть словом обмолвимся о Графе или о метках, которые остаются на ее коже после их свиданий. Ты, Эмилия, тоже должна стать глухой и слепой. Слепой, глухой и немой.

Йоханна подается назад и смотрит на Эмилию, словно проверяя, какое впечатление произвели ее слова на молодую девушку, которой не дали никаких определенных поручений, а лишь титул Плавающей Женщины в этой Вселенной Теней и Тайн. Эмилия спокойна. Удивлена, конечно; в мерцающем свете лампы ее глаза очень темны и широко открыты, но ничуть не испуганы. Йоханна раскрывает рот, готовая открыть еще более устрашающие тайны, но Эмилия произносит:

— Она несчастна.

— Что? — переспрашивает Йоханна.

— Госпожа Кирстен. Она сказала мне, что ее «презирают».

— Конечно, презирают! Почти все в Дании. Но только не Король. Король не видит, что она собой представляет на самом деле. Однако я знаю, что в один прекрасный день, и притом весьма скоро, ему откроются глаза на все ее проделки.