напишет на своем избирательном бюллетене: «Портной мастер Готтлиб Прохазка».
После этого выступления затихало даже самое бурное собрание. Глаза присутствующих заволакивались туманом — простые, задушевные слова старичка Зеппля Ноови доходили до сердца каждого слышавшего их. Лишь агитаторы противной стороны, сидя в углу, злобно кусали губы.
Вот уже двадцать лет выступал дедушка с этой речью в различных округах Вены. Но, поскольку первая фраза ее иногда произносилась в конце, а последняя — в начале, никто не замечал, что он повторяется. Впрочем, то же самое проделывают все христианско-социальные ораторы, потому что в этом прекрасном городе на голубом Дунае сердца гораздо восприимчивее мозгов.
Событие, сделавшее дедушку героем дня и виновником огромных, неслыханных дотоле газетных тиражей, произошло на собрании в округе Мариахильфе. В этом округе за христианско-социальной партией шло абсолютное большинство, но внутри самой партии на мандат претендовали два одинаково влиятельные и одинаково старые ее члены: кондитер Петер Колошек и бакалейщик Стефан Ковач. Ни один из них не желал уступать, а когда центральный комитет вынес решение в пользу бакалейщика, кондитер вышел из партии и, объявив себя независимым христианско-социальным кандидатом, выдвинул программу преобразования партии. Приведя убедительные политические доводы и накинув лишние пятьдесят крон, кондитер завоевал на свою сторону и старичка Ноови. Первое же предвыборное собрание в трактире «Золотое сердце Иисуса» началось чрезвычайно шумно; ситуация становилась угрожающей, и на собрание был спешно доставлен старичок Зеппль Ноови. После выступления кандидатов два господина в цилиндрах и во фраках повели старичка к трибуне, а дочка кондитера понесла следом забытую трость; дряхлый патриарх произнес свою трогательную речь; однако вызванное ею, как обычно, умиление было на сей раз нарушено неожиданным происшествием: растолкав заполнившую зал толпу, к трибуне прорвался коренастый мужчина и стал рядом со старичком. Это был Альфред Розенбаум, агитатор противной стороны, известный активист партии, торговец четками, освященными крестиками и образами. Стукнув кулаком по столу, он воскликнул:
— Меня уже тошнит от этой комедии со старым Зепплем Ноови!
В зале разразилась буря негодования. Взметнулись сжатые кулаки, раскрытые рты извергли лаконичное требование:
— Вон еврейскую свинью!
Но Альфреда Розенбаума это не смутило. Он вынул из кармана три документа, с любезной улыбкой подал их президиуму и попросил зачитать. Это было свидетельство о крещении, членский билет партии — то и другое десятилетней давности — и письмо лидера и основателя партии, доктора Карла Люегера{17}, начинавшееся обращением: «Дорогой друг!» — пятнадцатилетней давности.
Привыкший к подобным чествованиям, торговец святым товаром предусмотрительно всегда носил их с собой.
После демонстрации документов Альфред Розенбаум еще раз стукнул кулаком по столу и повторил:
— Мне в самом деле опротивела эта комедия со старым Зепплем Ноови! Старый Зеппль Ноови — старый негодяй и мошенник. Я располагаю доказательствами того, что он украл у защитника Вены от турок, графа Рюдигера фон Штаремберга{18}, двадцать миллионов крон; он до сих пор владеет этой огромной суммой и тайно хранит ее в разных банках. Пусть Зеппль Ноови подает на меня в суд…
В этот момент стоявший на трибуне дедушка Ноови выпрямился, разинул рот, собираясь что-то произнести, и судорожно глотнул воздух; левая рука его потянулась к горлу, а правая беспомощно шарила в пространстве. Он еще раз глотнул воздух и зашатался. Два господина в цилиндрах и фраках подхватили его под руки и бережно вывели на улицу.
Через полчаса «Золотое сердце Иисуса» было очищено полицией; все, что было в нем стеклянного или деревянного, оказалось разбитым вдребезги.
Старичок Зеппль Ноови действительно подал в суд.
Все знали заранее, чем кончится дело: можно считать — на выборах прошел бакалейщик; ну, а кондитер, что ж, — забудет о реформах, помирится с партией, Розенбаум возьмет обратно сгоряча брошенное им нелепое обвинение и заявит, что у него нет оснований подозревать достоуважаемого бюргера — господина Йозефа Ноови — в каких-либо нечестных поступках, что сожалеет о нанесенном оскорблении и жертвует пятьдесят крон в пользу избирательного фонда партии; старичок Ноови возьмет обратно свою жалобу; партия сама себе выплатит эти пятьдесят крон и выдаст старичку компенсацию за сердечный припадок в «Золотом сердце Иисуса». Обвинить человека в том, что он украл у защитника Вены от турок двадцать миллионов крон — это уж слишком даже для Вены.
Но случилось неожиданное: дело действительно дошло до судебного разбирательства, и в назначенный день и час в йозефовский окружной суд прибыли со своими адвокатами истец и ответчик.
Когда они вошли в зал суда, господин советник, покуривая длинную трубку, читал молоденькой секретарше анекдоты из последнего номера «Кавиара»{19}, и оба громко хохотали. На столе председателя стояла пустая бутылка из-под молодого вина, валялась недоеденная «императорская» булка и оберточная бумага с сальными пятнами от «императорского» мяса (так верноподданнически называют в Вене копченую лопатку).
— Привет! — сказал господин советник обоим адвокатам, подняв к виску указательный палец. — Привет, Розенбаум! — обратился он к ответчику. — Привет, Зеппль! — сказал он истцу.
Следует напомнить, что господин советник земского суда Визенбауер был также одним из лидеров христианско-социальной партии. Он взглянул на карманные часы:
— Неужели пора?.. Честное слово, пора! Представьте себе, пора!
В зал суда вошли два газетных хроникера.
— Привет! — поздоровался господин советник и с ними, добавив: — Ничего интересного, всего-навсего какое-то дурацкое собрание в Мариахильфе.
— В других судах тоже ничего, — ответили хроникеры, усаживаясь на места для прессы и вытаскивая блокноты, — мы подождем.
— Как вам угодно! — И господин советник, поскольку необходимо было соблюсти перед журналистами декорум суда, поставил трубку в угол и приступил к выполнению официальной процедуры: — Мицинка, пожалуйста, приберите немножко и принесите мне дело!
Секретарша поставила бутылку в угол, рядом с трубкой, бросила бумагу в корзинку и подала папку. Господин советник полистал бумаги и, как следовало ожидать, предложил:
— Сведем на мировую?
— О нет! — ответил адвокат старичка Ноови доктор Блох.
— О нет! — покачал головой адвокат Розенбаума доктор Гартштейн.
Судья посмотрел на них с некоторым удивлением.
— Вы-то почему? — обратился он к Гартштейну. — Вы что же, собираетесь доказать суду свою правоту?
— Да, представьте себе, господин советник, хотим доказать, — с достоинством произнес адвокат ответчика.
Эта остроумная шутка рассмешила господина советника. — Доказать, что старый Зеппль Ноови в семнадцатом столетии украл у графа Рюдигера фон Штаремберга двадцать миллионов?
— Мы действительно собираемся это доказать, — ответил адвокат.
К удивлению господина советника, журналистов в зале все прибывало, очевидно их предупредили о процессе честолюбивые адвокаты.
— Это что — всерьез? — хмуро взглянул судья на доктора Гартштейна.
— Совершенно серьезно.
— В самом деле? — Господин советник все еще не сдавался.
— В самом деле.
— Ну, а мне-то что в конце концов! — рассердился господин советник, отыскивая судейскую