Читать интересную книгу "Сорок звонких капелей. Осенние листья - Владимир Алексеевич Солоухин"

излеченье дивном весть.

— Ключей-то в омуте немало,

Да, значит, ключ особый есть. —

К Кузьме примчался земский лекарь,

Просил, не то чтобы стращал.

Демьяныч — волостной аптекарь —

Вином Кривого угощал.

— Открой секрет, — Кузьму просили, —

Больных-то мало ли в миру… —

Да не сумели пересилить:

— Сам догадался — с тем помру!

Но вышло все, как в старой сказке,

Где зло наказано всегда.

От всех людей не без опаски

Опять Кузьма пришел сюда.

Когда ж схватило стужей ноги

И руки замертво свело,

Не докричался до подмоги —

Не близко от реки село.

Но, впрочем, так ли было это —

Темно за давностию лет.

— Какие уж у нас секреты,

Секретов в нашем крае нет.

— Ну хорошо, а отчего же

Под кручей рыба не живет?

Пастух напился — еле ожил,

Недели две болел живот…

— Хворал, наверно, от простуды.

Хватил излишку сгоряча.

— Или струя пришла?

— Откуда?

Со дна, должно быть,

Из ключа… —

В любой легенде — правды зерна,

Хоть зерен я не вижу тут.

Но омут

То и просто Черным,

А то и Проклятым зовут.

4

У вод, забурливших в апреле и мае,

Четыре особых дороги я знаю.

Одни

Не успеют разлиться ручьями,

Как солнышко пьет их

Косыми лучами.

Им в небе носиться по белому свету

И светлой росою качаться на ветках,

И ливнями литься, и сыпаться градом,

И вспыхивать пышными дугами радуг.

И если они проливаются к сроку,

В них радости вдоволь, и силы, и проку.

Лужайки и тракты, леса и поля,

Нигде ни пылинки — сверкает земля!

А часть воды земля сама

Берет в глухие закрома.

И под травою, где темно,

Те воды бродят, как вино.

Они — глухая кровь земли,

Они шумят в цветеньи лип.

Их путь земной и прост и тих,

И мед от них, и хлеб от них,

И сосен строгие наряды.

И солнце в гроздьях винограда.

А третьи — не мед, и не лес, и не зерна:

Бурливые реки, лесные озера.

Они океанских прибоев удары,

Болотные кочки и шум Ниагары.

Пути их не робки, они величавы,

Днепровская ГЭС и цимлянская слава.

Из медного края тугая струя

И в сказочной дымке морские края.

По ним Магеллановы шли корабли.

Они — голубые дороги земли.

Итак:

Над землею проносятся тучи,

И дождь омывает вишневые сучья,

И шлет океан за лавиной лавину,

И хлеб колосится, и пенятся вина.

Живут караси по тенистым прудам.

Высокие токи несут провода.

И к звездам струятся полярные льды…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но есть и четвертая жизнь у воды.

Бывает, что воды уходят туда,

Где нету ни света, ни солнца, ни льда.

Где глина плотнее, а камни упорней.

Куда не доходят древесные корни.

И пусть над землею крутая зима —

Там только прохлада и вечная тьма.

Им мало простору и много работы:

Дворцы сталактитов, подземные гроты…

И путь их неведомый скупо прорезан

И в солях вольфрама и в рудах железа.

И вот иногда эти темные воды,

Тоскуя по солнцу, идут на свободу!

Веселая струйка, расколотый камень —

И пьют эту воду горстями, руками.

В барханных равнинах, почти что рыдая,

Губами, как к чуду, к воде припадают.

Она в пузырьки одевает траву,

Ее ключевой, родниковой зовут.

То жилою льдистою в грунте застынет,

То вспыхнет оазисом в древней пустыне.

Вода ключевая, зеленое лето,

Вселенская лирика!

Песня планеты!

И вот ты пробилась

Биеньем упорным

Сквозь камни и глину,

Сквозь донную тину.

И омут с тех пор называется Черным,

Теперь отвечай, проясни нам картину,

Откуда пришла ты и где ты бродила,

Какие породы в пути проходила?

Не ты ль прижигаешь прибрежные травы?

В тебе благодать

Или только отрава?

Над омутом тихо. В окрестностях тихо.

Дрожанием росным горит Соловьиха.

5

А Васька здесь играл в войну,

Рассчитывал удар.

Враги бегут, враги в плену…

Но пленных он не брал.

То тихо спрячется в кусте.

То ляжет в лопухах,

А то ползет на животе

С рогаткою в зубах.

Пиратский флот идет сюда,

Но Васька, он не робок,

И в щепки рушились суда

Из спичечных коробок.

Опять враги со всех сторон:

Войны обычай древен…

Но больше всех, пожалуй, он

Любил спасать царевен.

И было так.

Пока в седле

Сквозь лес царевну мчал он,

Она с мальчишками в селе

Играла в «выручалы».

Мальчишки резались в лапту,

В реке коней купали,

А он скорей на кручу ту,

Пока не увидали.

Один запруды он прудил,

Один ловил лещей,

И незаметно он

Один

Остался вообще.

А началось-то с пустяков.

Его обидел Петька:

Дал по зубам без лишних слов.

Попробуй тут стерпеть-ка!

Шагов на двадцать отбежал,

Рогатку — из кармана,

Речной голыш покрепче сжал,

В глазах от слёз туманно.

Голыш тяжел, как сахар бел,

Теперь не жди хорошего.

И крикнуть Петька не успел.

Во рту у Петьки — крошево.

Мальчишки кинулись гурьбой,

А Васька — на чердак.

И стал он вроде бы чужой.

И все пошло не так.

Отец рукой махнул: «Пущай,

Чай, дальше будет видно…»

А он мальчишкам отомщал

За горькие обиды.

Как отомщал?

Играл в войну.

Рассчитывал удар.

Враги бегут, враги в плену…

Но пленных он не брал.

Рубил сплеча, в атаку шел

И сыпал градом каменным…

И было Ваське хорошо,

Как после ласки маминой.

Но жизнь строга.

Пока в седле

Сквозь лес царевну мчал он,

Она с мальчишками в селе

Играла в «выручалы».

6

Конечно, все еще придет

Во время жизни долгой.

Войне — черед,

Любви — черед,

И мужеству, и долгу,

Не понарошку упадет

Еще, быть может, он.

А может, девушку найдет,

Восторжен и влюблен.

В душе,

Холодный лед круша,

Любовь цветы разбудит.

И, может быть, его душа

Еще красивой будет.

Но в эту душу,

В темноту,

Негаданно, непрошено,

В далеком детстве,

В пору ту,

Дурное семя брошено.

И бледный маленький росток

Пускай заглох,

Он коренаст.

Еще при случае он даст

Больной, уродливый цветок.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . .