Рождества Христова
– Боже, отчего же девушки такие сложные? – Гийом сокрушенно вздохнул и побарабанил пальцами по скамье, на которой сидел.
– М? – вопросительно промычала Элиза, отвлекаясь от созерцания желтых покрывающих поле колосьев. – Что-что?
Они сидели на улице, прислонившись к стене ее дома, и ели странное, составленное совместными стараниями кушанье: куриные ножки, сворованные юным графом у поваров, смешанные с приготовленными Элизой овощами и собранными ею ягодами.
Последний обход крестьянских хозяйств графским управляющим завершился благополучно: собранные подати радовали, так как крестьяне, наконец, сумели почти полностью оправиться от нагрянувшей несколько лет назад чумы и теперь снова работали в полную силу. Гийом же в приступе щедрости, напавшем на него по этому случаю, решил поделиться благами со своими ближними.
– «Что-что»? – кривляясь, передразнил юноша. – Да я все про ту… как же ее там… – Он нахмурился, попытавшись припомнить имя, но так и не сумел. – Дочка нашего конюшего. Красивая девка, спору нет, и хороша не только внешностью, как ты понимаешь. Но, черт возьми! Караулить меня во дворе и смотреть с тоской каждый раз, как я прохожу мимо! На что она надеется? В конце концов, неужели ее скудоумие позволило ей рассчитывать на что-то большее? Ну отдалась она мне, все получили удовольствие! Что ей теперь от меня нужно?
Он схватил с блюда куриную ножку и с недовольным видом вгрызся в нее зубами, будто это несчастная мертвая птица досаждала ему своим вниманием, а вовсе не влюбленная девушка.
– Нет, ну что ей надо? – Он воззрился на Элизу так, словно действительно ожидал от нее объяснения. Причем, немедленно.
Элиза терпеливо вздохнула, постаравшись напустить на себя бесстрастный, почти скучающий вид.
– Надо думать, она влюбилась в тебя, и теперь ее сердце наполняет надежда на то, что ты питаешь к ней ответное чувство. – Ей стоило огромных усилий пожать плечами с деланным равнодушием. Чтобы не выдать своих истинных чувств, она взяла с блюда небольшую ягодку и небрежно отправила ее в рот.
«И почему ты обращаешься ко мне с этими вопросами? Ну почему?» – гневно спрашивала про себя, но задать этот вопрос вслух не решалась, хотя все ее существо рвалось сделать это, сопроводив свое возмущение хорошим и внушительным толчком ему в грудь.
Элиза заставила себя сдержаться. Она всегда сдерживалась, когда ее захлестывали такие желания. Эти разговоры вызывали у нее неприязнь и даже боль, но она не могла позволить себе проявить слабость и признать это вслух, ведь тогда – она была уверена – Гийом отнесется к ней так же пренебрежительно, как к той «красивой девке», а это было бы невыносимо. Элиза справедливо рассудила, что ей проще терпеть эти неприятные беседы, чем испытать на себе презрение Гийома де’Кантелё.
– Влюбилась, – недовольно закатил глаза юноша. – Выходит, и вправду дура. Я ее никогда не смогу полюбить. А это еще и объяснять придется! Такая глупость!
Элиза склонила голову, вопросительно взглянув на него. Брови ее недоверчиво приподнялись.
– Да ты хоть одну девушку полюбить способен? – ядовито спросила она и тут же пожалела об этом вопросе.
Гийом, как ни странно, глубоко задумался, подняв глаза к небу. Через мгновение лицо его исказила характерная ухмылка.
– Пока не знаю, – честно ответил он и перевел взгляд на Элизу. – Если влюблюсь, пойму.
Элиза невольно вжала голову в плечи, заметив в его взгляде легкую насмешку.
«Он все понял! Он и меня теперь считает дурой!»
Пока Элиза терзалась своим страхом, всячески стараясь сохранить лицо непроницаемым, Гийом разглядывал ее так, словно она была интересным экземпляром из коллекции драгоценностей его родителей. За минувшие зиму и весну она отчего-то стала очень… красивой. Проницательные светлые глаза, тонкая талия, золотые волосы, в которые она начала вплетать странные деревянные бусинки, поцелованное солнцем лицо и плечи…
Опустив взгляд, девушка взяла тонкими пальцами еще одну маленькую алую ягоду, напоминающую драгоценный камушек, и съела ее, слегка проведя пальцами по губам.
– Что ты так смотришь? – небрежно спросила она. – Еще каких-то разъяснений от меня ждешь?
– Нет. Просто… сложный ты вопрос задала, знаешь ли, – буркнул Гийом.
Элиза прислушалась к тому, что услышала в его голосе, и, к собственному удивлению, уловила в нем не насмешку, не презрение, а укор. Она не знала, что ответить на это – его реакция заставила ее на миг растеряться. Тем временем Гийом, выбросив куриную кость и посмотрев на то, что осталось на блюде, небрежно махнул рукой и сказал:
– Оставшееся забери домой, пусть мать и сестра полакомятся. А сейчас – идем со мной.
Элиза, как и всегда, была поражена его стремительностью.
– Что? Куда?
– Боже, да просто оставь еду, и идем! – Юноша нетерпеливо махнул рукой, чтобы она поторапливалась.
Элиза вздохнула. Все же эта его внезапность поражала ее и, как ни странно, завораживала. Заставляла ее лучше ощущать течение времени – Гийом словно умел ускорять и замедлять его, когда считал нужным. Это вызывало небывалое любопытство, и еще ни разу не случалось, чтобы юный граф это любопытство не удовлетворил.
Поднявшись и спешно отнеся блюдо в дом, Элиза вернулась и последовала за Гийомом.
***
– Честно говоря, я не слишком разбираюсь в тонкостях. – Гийом неуверенным взглядом окинул подвальное помещение, заполненное бочками и бутылками разных размеров. – Но это не столь важно! Главное, что здесь все хмельное! – тут же успокоил он самого себя и двинулся вперед, выбирая, какой бы бочонок вскрыть.
Элиза зябко поежилась, обхватив себя руками и неуверенно последовав за ним. В погребе графского особняка она никогда до этого не бывала, но уже знала, что здесь хранятся вина, эль и прочие хмельные напитки. Сама она до этого пила лишь сидр и изредка сладкое вино с пряностями, которым угощал ее Гийом. Мысль о теплом пряном вине сейчас и вовсе вдохновляла – каменные стены и темные своды погреба были холодными и, похоже, сырыми.
– Тут холодно, – жалобно проговорила Элиза, намекая, что хотела бы поскорее уйти отсюда.
– Ничего, сейчас от вина согреемся, – отмахнулся граф, присматриваясь к нескольким пыльным бутылкам, стоящим на не менее пыльном бочонке.
– Не думаю, что настолько согреюсь, – страдальчески протянула Элиза. – Давай возьмем вино, если ты так этого хочешь, и поскорее уйдем.
Она не стала напоминать ему, насколько неуютно чувствует себя в таком большом каменном доме.
Несколько раз обернувшись и заметив, наконец, что Элиза начинает стучать зубами от холода, Гийом, устало вздохнув, приблизился к ней, снял свой украшенный серебряной вышивкой плащ, протянул ей, а сам остался в рубахе.
– Держи и не пищи, как цыпленок. И не торопи попусту. Лучше зажги остальные факелы, а